|
Содержание
Глава
5
Глава шестая,
в которой читатель убедится, что в Архангельском за 80 лет не
разучились делать ванильные ватрушки к чаю
Старинный памятник Пушкину возвышался среди разросшихся лип Тверского
бульвара.
Воздвигнутый на том месте, где некогда Наполеоном были повешены
мнимые поджигатели Москвы, он был немым свидетелем грозных событий
истории российской.
Помнил баррикады 1905 года, ночные митинги и большевистские пушки
1917, траншеи крестьянской гвардии 1932 и варваринские бомбометы
1937 и продолжал стоять в той же спокойной сосредоточенности,
ожидая дальнейших.
Один только раз он пытался вмешаться в бушующую стихию политических
страстей и напомнил собравшимся у его ног свою сказку
о рыбаке и рыбке, но его не послушались...
Автомобиль свернул в Большие Аллеи запада. Здесь когда-то тянулись
линии Тверских-Ямских, тихих и запыленных улиц. Роскошные липы
Западного парка сменили их однообразные строения и как остров
среди волнующегося зеленого моря, виднелись среди зарослей купола
собора и белые стены Шанявского университета.
Тысячи автомобилей скользили по асфальтам большого Западного
пути. Газетчики и продавщицы цветов сновали в пестрой толпе оживленных,
аллей, сверкали желтые тенты кофеен, в застывших облаках чернели
сотни больших и малых точек аэропилей и грузные пассажирские аэролеты
поднимались кверху, отправляясь в путь с западного аэродрома.
Автомобиль промчался мимо аллей Петровского парка, залитого шумом
детских голосов, скользнул мимо оранжерей Серебряного бора, круто
повернул влево, и как сорвавшаяся с тетивы стрела, ринулся по
Звенигородскому шоссе.
Город как будто бы и не кончался. Направо и налево тянулись такие
же прекрасные аллеи, белели двухэтажные домики, иногда целые архитектурные
группы и только вместо цветов между стенами тутовых деревьев и
яблонь ложились полосы огорода, тучные пастбища и сжатые полосы
хлебов.
- Однако, - обернулся Кремнев к своему спутнику, - ваш декрет
об уничтожении городских поселений, очевидно, сохранился только
на бумаге. Московские пригороды протянулись далеко за Всехсвятское.
- Простите, мистер Чарли, но это уже не город, это типичная русская
деревня севера, - и он рассказал удивленному Кремневу, что при
той плотности населения, которого достигло крестьянство Московской
губернии, деревня приняла необычный для сельских поселений вид.
Вся страна образует теперь кругом Москвы на сотни верст сплошное
сельскохозяйственное поселение, прерываемое квадратами общественных
лесов, голосами кооперативных выгонов и огромными климатическими
парками.
- В районах хуторского расселения, где семейный надел (оставляет
3 - 4 десятины, крестьянские дома, на протяжении многих десятков
верст, стоят почти рядом друг с другом, и только распространенные
теперь плотные кулисы тутовых или фруктовых деревьев закрывают
одно строение от другого. Да в сущности и теперь пора бросить
старомодное деление на город и деревню, ибо мы имеем только более
сгущенный или более разреженный тип поселения того же самого земледельческого
населения.
- Вы видите группы зданий, - Минин показал вглубь налево, - несколько
выделяющихся по своим размерам. Это - "городища", как
принято их теперь называть. Местная школа, библиотека, зал для
спектаклей и танцев и прочие общественные учреждения. Маленький
социальный узел. Теперешние города такие же социальные узлы той
же сельской жизни, только больших размеров. А вот мы и приехали.
Лес расступился и вдали показались стройные стены Архангельского
дворца.
Крутой поворот и авто, шумя по гравию шоссе, миновал широкие
ворота, увенчанные трубящим архангелом, и остановился около оранжерейного
корпуса, спугнув целую стаю молодых девушек, игравших в серсо.
Белые, розовые, голубые платья окружили приехавших, и девушка,
лет семнадцати, с криком радости бросилась в объятия Алексеева
спутника.
- Мистер Чарли Мен, а это Катерина, сестра!
Через минуту на лужайке архангельского парка, рядом с бюстоколоннами
античных философов, гости были усажены у шумящего самовара за
стол, на льняных скатертях которого высились горы румяных ватрушек.
Алексей был закормлен ватрушками, обольстительными, пышными,
ванильными ватрушками и душистым чаем, засыпан цветами и вопросами
об американских нравах и обычаях и о том, умеют ли в Америке писать
стихи, и боясь попасть впросак, сам перешел в наступление, задавая
собеседницам по два вопроса на каждый получаемый от них.
Уплетая ватрушку за ватрушкой, он узнал, что Архангельское принадлежало
"Братству святого Флора и Лавра", своеобразному светскому
монастырю, братья коего вербовались среди талантливых юношей и
девушек, выдвинувшихся в искусствах и науках.
В амфиладе комнат старого дворца и липовых аллеях парка, освещенных
былыми посещениями Пушкина и блистательной, галантной жизнью Бориса
Николаевича Юсупова с его вольтерьянством и колоссальной библиотекой,
посвященной французской революции и кулинарии, - шумела юная толпа
носителей Прометеева огня творчества, делившая труды с радостями
жизни.
Братство владело двумя десятками огромных и чудесных имений,
разбросанных по России и Азии, снабженных библиотеками, лабораториями,
картинными галлереями и, насколько можно было понять, являлось
одной из наиболее мощных творческих сил страны. Алексея поразили
строгие правила устава, почти монастырского по типу, и та сияющая,
звенящая радость, которая пропитывала все кругом: и деревья, и
статуи, и лица хозяев, и даже волокна осенних паутин, реющих под
солнцем.
Но все это было ничтожно в сравнении с глубоким взором и певучим
голосом Параскевиной сестры. Положительно утопические женщины
сводили Алексея с ума.
Глава
7
|
