С самого начала следует подчеркнуть, что трудности перехода от командной к рыночной экономике - уменьшение в два раза промышленного производства, резкое сокращение системы социального обеспечения, появление анклавов отчаянной нищеты и общая социально-психологическая дезориентация - оказали значительное влияние на мышление постсоветских коммунистов, особенно в России и на Украине. С их точки зрения, многие идеологические догматы, связанные с Марксовым анализом капитализма (например, о концентрации богатства в высших слоях общества, о демократии как ширме для правления капиталистических олигархов), были полностью подтверждены печальными реальностями нового порядка. Как их отдаленные предшественники - большевики или как не стоявшие у власти коммунисты Европы периода Великой депрессии и ранних послевоенных Франции и Италии, теперешние коммунисты в России, на Украине и в Белоруссии по большей части действительно верят в свою идеологию. Хотя многие из них соглашаются с тем, что в бывшей советской системе не все было уж так хорошо, они все же видят в падении коммунизма не результат дефектов, имманентных социалистической системе, а следствие подрыва извне, которому способствовали и корыстные оппортунисты, взявшие верх в номенклатуре КПСС в эпоху Брежнева.
 

После официального запрета КПСС и Российской коммунистической партии, последовавшего за неудавшимся августовским путчем 1991 года, в Российской Федерации в конце 1991 года и в 1992 году было создано около полудюжины левых организаций - преемниц. Эти новые образования, во главе которых обычно вставали активисты расколотой в 1989-1991 годах на множество фракций КПСС, охватывали политический спектр от крайне левого фланга до левого центра. Самый большой среди них была радикальная Российская коммунистическая рабочая партия (РКРП) «двух Викторов» - Тюлькина и Анпилова, а также реформистская Социалистическая партия трудящихся (СПТ) Людмилы Вартазаровой и Роя Медведева (историка-диссидента советского времени). Когда Конституционный Суд в конце 1992 года снял запрет на функционирование «первичных партийных организаций» бывшей КПСС. открылся путь к проведению в середине февраля 1993 года «восстановительно-объединительного съезда» Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ). В КПРФ вошло большинство членов СПТ, и она вступила в ожесточенную полемику и соперничество с экстремистской РКРП, в то время как остальные коммунистические группы резко уменьшились в членстве и в значении (1).

Ядро активистов КПРФ с самого начала представляло собой весьма разношерстную группу и, как об этом еще будет подробнее говориться ниже, к середине 1998 года ее сплоченность была основательно подорвана многочисленными раздорами и открытой полемикой. Партийные документы говорят о КПРФ как о партии - преемнице КПСС и ее антиреформистского ответвления - Российской коммунистической партии (основанной в середине 1990 года). Однако многие наиболее твердокаменные элементы в недолго жившей РКП не вступили в КПРФ, поскольку ее лидер Геннадий Зюганов пропагандирует особого рода этноцентрический русский национализм, который решительно расходится с традиционным марксизмом-ленинизмом и с советской доктриной пролетарского интернационализма. Наряду с зюгановским в элите КПРФ есть еще два течения - одно, связанное с инициативами Горбачева второй половины 80-х годов и, таким образом, до некоторой степени протосоциалдемократическое по своей ориентации, а второе - строго марксистско-ленинское. Для упрощения мы будем в дальнейшем именовать членов более умеренной группировки «марксистскими реформистами», а членов второй - «марксистско-ленинскими ревива-листами» (2).

В зюгановское националистическое течение могут входить и представители двух других протофракций, хотя сам он склоняется к комбинации марксистского реформизма (терпимое отношение к смешанной экономике и организованной религии, принятие электоральной политики и политического плюрализма) и своей собственной версии русского этнокультурного национализма (прославление великого русского государства и традиционалистских социальных ценностей, но прежде всего - идея присущего русскому народу духа коллективизма, обозначаемого термином «соборность» и связываемого с крестьянской общиной царской России и с Русской Православной Церковью). Лидер КПРФ объединяет таким образом в своем лице, по крайней мере. два из трех основных течений партийной элиты, и это. во всяком случае до недавнего времени, позволяло ему сдерживать центробежные тенденции. С другой стороны, марксистские реформисты могли объединяться с марксистско-ленинскими ревивалистами в общей оппозиции зюгановскому великорусскому этнокультурному национализму.

Программа, официально принятая на III съезде КПРФ в январе 1995 года, явилась итогом длившегося целый год обсуждения, в ходе которого все три упомянутые выше протофракции предлагали свои противоречащие друг другу проекты и поправки, вступали в острые дебаты и вырабатывали компромиссы, прислушиваясь к мнениям низшего партийного актива, взгляды которого варьируются в диапазоне от ультралевых до прагматически реформистских (3). В окончательной версии программы (4) содержатся объяснение распада СССР и марксистско-ленинский анализ современного положения в России и в мире, в качестве конечных целей КПРФ провозглашаются социализм и восстановление (добровольное) СССР и излагается план, по которому в конце концов можно прийти от печального настоящего к «светлому будущему». Распад Советского Союза объясняется подрывными действиями враждебных иностранных сил и своих предателей (во главе с Горбачевым). Программа рисует картину мира, в котором господствует глобальный капитализм, «золотой миллиард» в развитых странах эксплуатируется посредством консьюмеризма и кредитных карточек, а народы «третьего мира» обречены на все большее обнищание в результате неоколониализма и истощения природных ресурсов.

В соответствии с программой эта «эксплуатация человека человеком» может быть преодолена только при социализме, достигнуть которого можно в три этапа. На первом этапе завоевание КПРФ легальными конституционными методами поддержки большинства и создание «правительства народного доверия» положит конец российскому социально-экономическому кризису посредством государственного регулирования экономики, восстановления системы социального обеспечения, строгого соблюдения закона и ликвидации системы президентской власти. Второму этапу программа уделяет значительно меньше внимания, утверждая лишь, что общественная собственность на средства производства возьмет верх над частной. О третьем этапе полноценного социализма говорится еще меньше и туманнее.

Стоит сказать несколько слов, как в процессе формулирования программы КПРФ проявлялось изменение «соотношения сил» между протофракциями, а также между партийной элитой в целом и партийным активом в регионах. В заключительной резолюции II «восстановительно-объединительного» съезда в начале 1993 года доминировали идеи марксистских реформистов - поддержка легальных методов, свободных выборов и смешанной экономики. Это соответствовало духу этого времени - времени юности постсоветского режима (5). Но это также и диктовалось задачами партийного строительства. Дело в том, что организаторы КПРФ стремились привлечь в свои ряды большинство членов СПТ - партии с сильными социал-демократическими тенденциями и таким образом отодвинуть на обочину политической жизни радикальную РКРП. Однако через год, когда партия вплотную приступила к выработке официальной программы, в результате расстрела осенью 1993 года российского парламента и продолжающегося экономического спада, теперь соединившегося с «номенклатурной приватизацией», общественные настроения изменились. Марксистские реформисты уступили при этом первое место в дебатах по поводу проектов программы зюгановским националистам и марксистско-ленинским ревивалистам.

В начале осени 1994 года Зюганов предложил на обсуждение всем партийным организациям созданную им принципиально новую версию проекта программы. В ее многочисленных разделах он провозглашал два основных постулата - во-первых, что уникальный этнокультурный характер России делает ее особо предрасположенной к социализму, во-вторых, что Россия и США обречены геополитикой быть вечными соперниками на мировой арене (6). Однако в окончательной версии программы, принятой на III съезде КПРФ, эти специфически зюгановские тезисы были или вообще опущены, или содержались в очень смягченной форме, превалировал же осовремененный марксистско-ленинский анализ. Несомненно, руководство в целом решило привести официальную программу в большее соответствие с мышлением рядовых членов партии, которым были ближе идеи марксистско-ленинских ревивалистов, а не зюгановскпй этнокультурный национализм (и которые, таким образом, были восприимчивы к антизюгановской полемике радикальных марксистско-ленинских соперников КПРФ). Косвенным свидетельством того. что это решение было продиктовано тактическими соображениями, явилось преобладание в руководстве КПРФ, избранном на III съезде в январе 1995 года, не марксистко-ленинских ревивалистов, а зюгановского тина националистов и марксистских реформистов (7).

После поражения Зюганова на президентских выборах 1996 года были предприняты некоторые попытки переосмыслить программу КПРФ, создать документ, подходящий «современной партии социалистической ориентации», который наглядно опровергал бы созданную СМИ карикатуру на коммунистов как на ортодоксальных ревивалистов (8). Однако на IV съезде КПРФ в апреле 1997 года программа 1995 года была подтверждена и в нее были внесены лишь самые незначительные изменения. И даже в этих небольших «изменениях и добавлениях» сохранялось установленное ранее равновесие между взглядами зюгановской группировки и взглядами марксистско-ленинских ревивалистов (9). Кроме того, доклад Зюганова съезду носил отчетливо радикальный и активистский характер. Если предыдущие два года пошли на консолидацию партии, то затем, подчеркивал он, КПРФ займет позицию «ответственной», но «непримиримой» оппозиции ельцинскому режиму (10).

С другой стороны, персональные перемены в руководстве, происшедшие на съезде в апреле 1997 года, не изменили значительно соотношение сил, установившееся в Президиуме партии с января 1995 года (11). Короче говоря, марксистские реформисты продолжали оказывать значительно большее непосредственное влияние на повседневную политику партии, чем это можно было бы предположить, исходя из страстных речей Зюганова на съезде или, по сути дела, оставшейся без изменения марксистско-ленинской ревивалистской программы. Как и в 1995 году, это противоречие отчасти было результатом продолжающегося расхождения между партийным руководством и рядовыми членами. Последние даже становились еще более нетерпеливыми и радикальными в результате сочетания неспадающей экономической депрессии в России и длительных проблем со здоровьем у Ельцина, результатом которых явился политический ступор в высших эшелонах власти. Но расхождения между риторикой КПРФ и реальным поведением ее лидеров, особенно в Государственной Думе, было так же обусловлено и тем, что основные протофракцин сохраняли приверженность действиям в соответствии с «конституционными и юридическими нормами», во всяком случае в течение «первой стадии» предполагаемого движения партии на пути к социализму. Такое соблюдение демократических правил игры неизбежно возлагало ответственность за ежедневное руководство на марксистских реформистов.

Конечно, политические ориентации разных групп в КПРФ резко расходились. Марксистские реформисты эволюционировали в направлении послевоенной европейской социал-демократии с ее приверженностью универсалистским нормам и ее принятием на длительную перспективу смешанной экономики, при которой государственное вмешательство и гарантии социальной защиты смягчают последствие действия рыночных механизмов. Марксистско-ленинские ревивалисты оставались при убеждении, что только социализм с его общественной собственностью на средства производства создает возможность справедливого общества, они продолжали превозносить Ленина и его главное творение - СССР, а также международную классовую солидарность. Националисты-зюгановцы, наоборот, стремились воссоздать военную и промышленную базу Великой России, положить конец «американизации» ее народной культуры и вновь внедрить то, что им представляется как традиционный русский этнокультурный коллективизм и традиционная нравственность. На ближайший период, однако, и марксистско-ленинские ревивалисты. и зюгановцы соглашались с реформистской стратегией постепенности и законности на пути к правительственной власти.

Таким образом, в течение 1997 года коммунистические депутаты в Государственной Думе участвовали в нормальной парламентской политике, стремясь скорее к приемлемым компромиссам (как в октябре этого года, когда было достигнуто соглашение о переговорах за «круглым столом» - консультациях на высшем уровне оппозиции и правящей верхушки и т. д.), чем к вотуму недоверия правительству Черномырдина. Поэтому один меткий наблюдатель политики русской оппозиции описал поведение КПРФ в период с середины 1996 года до конца 1997 года как «исторический компромисс» - название политического курса Итальянской коммунистической партии в течение 1970-х годов, когда она поддерживала в парламенте правоцентристские правительства для того, чтобы добиться легитимности и в конце концов участия в коалиционном правительстве (12). Другие говорят о поведении КПРФ как о своего рода «внутрисистемной оппозиции» (13). Но как бы его ни именовать, поведение партии было поведением нормальной парламентской оппозиции, а не антисистемного революционного движения.

В середине 1998 года, однако, неустойчивое равновесие протофракций в КПРФ постепенно начало уступать место открытым расхождениям, когда каждая фракция по-своему реагировала на растущее социальное напряжение (забастовки учителей, блокада шахтерами Транссибирской железной дороги, резкое падение поддержки Ельцину в опросах общественного мнения) и внезапную и произвольную отставку Ельциным Черномырдина и его кабинета в конце марта. Марксистские реформисты, прежде всего первый заместитель Зюганова Валентин Купцов, настаивали на строгой дисциплине как вообще в партийных рядах, так и во (фракции КПРФ в Думе - особенно в том. что касается оппозиции партии утверждению нового назначенного Ельциным премьера Сергея Кириенко (14). Их усилия удержать в бутылке джина внутрипартийных разногласий были вполне естественны, если учесть, что начинающиеся центробежные тенденции в партии угрожали прежде всего этой группе: ведь, если бы они остались сами по себе, у них не было бы другого выбора, кроме объединения с фрагментированным аморфным и исторически слабым российским левым центром.

Наоборот, более радикальные приверженцы марксистско-ленинского ревивализма начали публично выражать мнения, очень близкие к позициям главного соперника КПРФ - РКРП (на парламентских выборах 1995 года эта партия получила 4,5% голосов) и которые разделялись также значительным числом рядовых товарищей по партии. Другими словами, экстремисты из числа марксистско-ленинских ревивалистов вполне могли в случае раскола КПРФ рассчитывать на организационное прибежище. Соответственно, в начале 1998 года они написали открытое письмо «коммунистам России», которое подписали в числе прочих четыре члена ЦК КПРФ (15) в котором они клеймили Зюганова за грубые идеологические отклонения, обвиняли его, спикера Государственной Думы Геннадия Селезнева и других коммунистических депутатов в том, что они свежими компромиссами с правительством Черномырдина вступают в резкое противоречие с официальной партийной программой, и призывали к «чистке руководящих органов КПРФ от ренегатов» (16).

В то же самое время эти радикально левые внутрипартийные оппозиционеры стремились создать «Ленинско-Сталинскую Платформу в КПРФ» но образцу более ранней «Марксистско-Ленинской Платформы», во главе которой стоял известный идеолог брежневской эпохи Ричард Косолапов (он отошел от активной партийной деятельности в период IV съезда КПРФ). Однако внеочередной V съезд КПРФ, внезапно созванный 23 мая 1998 года, отказался дать санкцию на создание любого рода «политических платформ» (17) и в соответствии с этим Президиум КПРФ распустил «Ленинско-Сталинскую Платформу»(18). Можно прийти к выводу, что марксистские реформисты, националисты-зюгановцы и даже более умеренные марксистско-ленинские ревивалисты объединились для того, чтобы противостоять этому вызову экстремистов.

В то же время начала раскалываться на три части сама группировка Зюганова. Накануне V съезда КПРФ Алексей Подберезкин, в течение долгого времени советник Зюганова и активный пропагандист российской великодержавности, открыто призвал удалить из руководства КПРФ партийных бюрократов - «Купцова и его окружение»(19). В начале июля он стал одним из основателей нового левоцентристского оппозиционного Союза народовластия и труда во главе с Андреем Николаевым, депутатом Думы и бывшим руководителем Федеральной пограничной службы (20). Если Подберезкин выбрал все-таки умеренный курс, то склонный к резким и откровенным высказываниям депутат коммунист Виктор Илюхин, председатель думского Комитета по безопасности, регулярно публикующий свои статьи в «народно-патриотической» коммунистической ежедневной газете «Советская Россия», становился все более воинственным. 22 июня 1998 года российские телеграфные агентства передали его заявление, что КПРФ в своей борьбе с ельцинским режимом имеет право использовать не только легальные, но и нелегальные методы, поскольку с преступниками «надо бороться всеми возможными способами, а не только теми, которые предоставляет сам режим» (21). Затем, вскоре после вызвавшего шок убийства противника Ельцина отставного генерала и депутата Думы Льва Рохлина, 3 июля 1998 года Илюхин сменил Рохлина на посту главы Всероссийского движения в поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки (22).

Зюганов, в отличие от Илюхина, продолжает выражать свою приверженность «юридическим и конституционным нормам», но его оппозиционность ельцинскому режиму также усиливается. В апреле он неоднократно побуждал оппозиционных депутатов Думы не допустить утверждения Кириенко в качестве нового премьер-министра. Вскоре после этого в интервью, опубликованном в «Советской России» 12 мая 1998 года, Зюганов заклеймил «идеологов внутрисистемной оппозиции» (то есть марксистских реформистов), которые не могут приспособиться к новой ситуации. Еще более поразительным было его новое и страстное утверждение своего русского этноцентризма. Прозрачно намекая на еврейское происхождение некоторых представителей ельцинского окружения, он обвинил режим в вытеснении этнических русских из правительства, науки, медицины, культуры и дипломатии, что вынуждает их бороться за выживание. Затем Зюганов заявил, что «подавляющее большинство народа без различия идеологии и классовых интересов» должно объединиться вокруг лозунгов «национально-освободительной борьбы и сопротивления геноциду», «единства России» и «русской идеи». Эти понятия, согласно Зюганову, представляют собой «новую политическую доктрину», новую концепцию «русского социализма».

Все расширяющиеся трещины в верхних эшелонах КПРФ говорят о том, что партии будет очень трудно сохранить единство действий в быстро приближающейся кампании по выборам в Государственную Думу в 1999 году и президента Российской Федерации в 2000 году.
 

Коммунистическая партия Украины (КПУ) радикально отличается от КПРФ. Прежде всего, справа от нее - влиятельная и большая Социалистическая партия Украины (СПУ), чей лидер Олександр Мороз был спикером украинского парламента, Верховной Рады, с середины 1994 года до весны 1998 года. Само существование СПУ, которая вместе с союзной ей Крестьянской партией получила около 8,5% голосов на мартовских 1998 года парламентских выборах и в которой состоит около 30 тыс. членов (в КПУ - 140 тыс.), создает ситуацию, совершенно непохожую на российскую, где в левом центре политического спектра - множество маленьких групп со слабыми организационными структурами. Во-вторых, в КПУ нет видимой националистической тенденции. В современной Украине национализм и коммунизм занимают противоположные полюса - и политически, и географически. Украинцы западных областей (которые были включены в состав СССР в результате германо-советского Пакта о ненападении 1939 года) - страстные сторонники независимости и поэтому придерживаются прозападных и антикоммунистических взглядов. Наоборот, жители восточных и южных областей, часто смешанного русско-украинского или просто русского происхождения, испытывают ностальгию по СССР и исповедуют прокоммунистические взгляды. Население центральной Украины в политическом отношении тоже находится в центре - оно гордится только что завоеванной независимостью и испытывает амбивалентные чувства к посткоммунистической России, но его политические ориентации - частично левые, а частично правоцентристские.

Вышеперечисленные обстоятельства оказали громадное воздействие на КПУ. С одной стороны, политическая ниша, занятая в КПРФ социал-демократически настроенными марксистскими реформистами, на Украине занята не коммунистами, а СПУ. С другой стороны, антикоммунистические силы западных и центральных областей Украины взяли в свои руки знамя этнокультурного украинского национализма, а открыто русскоцентричный национализм зюгановского типа, конечно, не может соответствовать чувствам даже левых этнических украинцев. В результате, хотя КПУ со времени своего основания имеет тесные связи со своим русским аналогом, идеологически и политически она скорее ближе к марксистско-ленинским ревивалистам внутри КПРФ.

Запрет КПСС в конце августа 1991 года и в России, и на Украине побудил многих преданных партии, но реформистски мыслящих активистов к участию в создании новых левых организаций, таких как СПУ или российская СПТ. Однако СПТ в конечном счете не смогла соперничать с воссозданной КПРФ, а СПУ, напротив, обрела для себя естественную нишу в среде европейски ориентированных марксистских реформистов - сторонников независимости. Возглавляемая со времени своего основания в сентябре 1991 года Морозом, который был членом «Демократической платформы КПСС» в последние дни существования СССР, СПУ исповедует марксистское (но не «ленинистское») мировоззрение (23). Но в действительности она выполняет на Украине «работу социал-демократии», защищая смешанную экономику при значительном государственном регулировании и сильной системе социального обеспечения в демократической нейтральной Украине. Хотя Мороз и участвовал в учредительном съезде КПУ в июне 1993 года, он вместе с 30 тыс. членов партии сохранил верность СПУ (24).

В образовании партии КПУ главную роль играл постоянный руководитель Петр Симоненко. В отличие от Зюганова, который до воссоздания КПРФ активно участвовал в правых националистических группах, Симоненко, раньше второй секретарь обкома КПСС в индустриальной Донецкой области, сразу же полностью посвятил себя восстановлению компартии на Украине. Он возглавил организационный комитет Всеукраинской Конференции партийного актива, которая прошла двумя этапами - сначала 6 марта 1993 года, а затем 19 июня 1993 года, когда она провозгласила себя I съездом КПУ (25). С самого начала было ясно, что первым секретарем новой Коммунистической партии будет избран Симоненко.

После того, как на парламентских выборах 1994 года партия добилась очень внушительных результатов (к концу этого года было избрано 84 депутата-коммуниста, всего в парламент по одномандатным округам могло быть избрано 450 человек), в марте 1995 года для одобрения проекта официальной партийной программы был созван II съезд КПУ. Программы КПУ и КПРФ имеют много общего, что естественно, ибо идейно КПУ близка к марксистско-ленинскому ревивалистскому крылу КПРФ. Однако в украинском документе нет никаких следов идей национальной исключительности - ни русской, ни украинской, ни общеславянской (26). О социализме говорится как о «конце эксплуатации человека человеком», восстановлении «общественной собственности на средства производства» и «государственном регулировании экономики». Эта цель должна быть достигнута в три этапа. На первом этапе предусматривается сотрудничество с другими демократическими силами на электоральной арене, но относительно третьего этапа говорится, что терпимость к верующим и к «членам разных общественных организаций» гарантируется в это время лишь постольку, поскольку они признают «борьбу за социализм и восстановление братского союза народов» (имеется в виду СССР) (27). Как и в программе КПСС, распад СССР объясняется иностранными заговорами и внутренним предательством (команды Горбачева). Основу уставных требований партии составляет демократический централизм. Таким образом КПУ выбрала стратегию парламентского пути назад к социализму в советском стиле и к восстановлению СССР.

Однако во время дебатов по проекту программы на съезде КПУ в марте 1995 года высказывались самые разные точки зрения, в том числе и полностью противоречащие приведенным выше формулировкам. Первый секретарь донецкой областной парторганизации Георгий Бойко высказывался об этой ситуации в оптимистических тонах, говоря, что «такие бурные дебаты» совершенно нормальны. Бойко также использовал фразу, впервые употребленную Зюгановым на съезде КПРФ в январе 1995 года, которую с тех пор многократно повторяли в частных разговорах умеренные депутаты от КПРФ, - что постсоветские компартии должны идти «не назад к социализму, а вперед к социализму», и подчеркнул необходимость для коммунистических депутатов всех уровней научиться работать в абсолютно новых условиях (28). В схожем ключе луганский первый секретарь Петр Купин настаивал, что депутаты от КПУ должны стремиться к парламентским компромиссам и к принятию законов об экономической реформе в интересах Украины и ее народа, отмечая успехи, достигнутые в этом направлении в Китае и в Восточно-Центральной Европе (29).

Купин, член ЦК, и Бойко, избранный на съезде в Президиум, представляют умеренное крыло КПУ. Другие же занимают более твердокаменные позиции. Первый секретарь харьковской областной организации Леонид Стрижко возражал против предложенного в префекте программы сценария трех стадий, утверждая, что «на пути к социализму сейчас не может быть никаких промежуточных аморфных этапов» (30). А некий Александр Бондарчук, представитель Всеукраинского союза рабочих, назвал парламентский путь «утопичным и в значительной степени пустой тратой времени и энергии». В связи с этим он настаивал, что партия должна «решительно активизировать революционные формы борьбы» (31). С другой стороны, Олександр Вознюк, делегат от западной Ровенской области, выражал противоположную точку зрения и фактически призывал к единству действий КПУ и социалистов. Предупреждая против «любых проявлений авантюризма... и волюнтаризма», он заявил (вызвав «шум в зале»), что даже говорить о восстановлении СССР «преждевременно», и напомнил своим слушателям, что «разногласия между коммунистами и социалистами в середине 1930-х годов были одной из причин начала Второй мировой войны» (32).

Несомненный плюрализм этих точек зрения противоречил ортодоксальному марксизму-ленинизму новой программы КПУ и последующих докладов Симоненко на официальных партийных собраниях. На III съезде КПУ в середине октября 1997 года накануне начала избирательной кампании по выборам в парламент в марте 1997 года первый секретарь зашел настолько далеко, что объявил причиной падения КПСС «вирус идеологического плюрализма» (33). Возможно, он прибег к такой догматической формулировке, во всяком случае, отчасти и для того, чтобы провести демаркационную черту между КПУ и ее электоральной соперницей СПУ, одновременно привлекая на сторону КПУ радикализированных промышленных рабочих восточной Украины. Как бы то ни было, терпимое отношение руководства КПУ к разным политическим позициям областных первых секретарей, а также неодобрительные высказывания Симоненко на III съезде КПУ в адрес некоторых членов партии, «необоснованно» обвиняющих других в «ревизионизме, национализме и т. д.», говорят о том, что реально руководство КПУ не такое уж «твердокаменное» (34). Есть, однако, пределы его терпимости, демонстрируемые осуждением партией коммунистов-депутатов Верховной Рады, которые в июне 1996 года голосовали за проект конституции, выдвинутый правительством президента Кучмы (35). В своем докладе на III съезде Симоненко назвал это «грубым нарушением партийной дисциплины» и говорил о «персональной ответственности» депутатов, способствовавших принятию «антинародной буржуазной конституции» (36).

В некоторых важных аспектах доклад Симоненко послужил сигналом к повороту влево. Если Зюганов на IV съезде КПРФ в апреле 1997 года говорил о переходе к «непримиримой оппозиции» ельцинско-му режиму, то Симоненко призвал товарищей к «широкому наступлению» на режим Кучмы. Он обрисовал электоральную платформу, основанную на программе 1995 года, предусматривающую «переходный период» от трех до четырех лет в духе ленинского НЭПа, за которым последует установление «руководящей роли социалистических форм управления хозяйством», включая «плановую экономику» (37). Он также цитировал Ленина, говоря о том, что важнейшей задачей КПУ является объединение Украины и России в воссозданном СССР, и призвал к вхождению Украины в недавно созданный (и организационно «пустой») Союз Белоруссии и России.

В решительной защите Симоненко советского «реставрациониз-ма» есть, однако, два отличия от подхода КПРФ к этой проблеме. Во-первых, в своем марксистско-ленинском ревивализме он дошел до поддержки старого советского обычая устраивать частые «международные совещания коммунистических и рабочих партий» по вопросам, представляющим взаимный интерес. Кроме того, он превозносит роль Союза коммунистических партий - КПСС (38). Олег Шенин, последний секретарь КПСС по организационным вопросам, основал СКП-КПСС в марте 1993 года для того, чтобы эта организация послужила ядром, вокруг которого возродится КПСС. Однако фактически между ней и КПРФ существует нескрываемое соперничество, причем по многим политическим и идеологическим вопросам шенинская группа является союзником радикальной РКРП (39). На первый взгляд, решительная поддержка Симоненко пролетарского интернационализма в старосоветском стиле говорит о его заскорузлом мышлении. Но ее можно интерпретировать и как попытку украинского коммунистического лидера избежать порочащих связей с зюгановским великорусским национализмом. Другими словами, поднимая знамя интернационализма, КПУ стремится размежеваться с двумя политически враждебными друг другу, но одинаково враждебными для нее формами этноцентризма - зю-гановской и представленной украинскими националистами.

Несмотря на всю свою ортодоксальность, КПУ по числу полученных голосов на выборах в Верховную Раду в марте 1998 года оказалась на первом месте среди всех украинских партий. К изумлению многих наблюдателей, коммунисты получили более 24% голосов, отданных за партийные списки, опередив приблизительно на 15% своих ближайших соперников (националистический Рух и социалисты Мороза получили соответственно 9,5 и 8.5%-, все прочие - менее 5,5%). Однако, хотя процедура выборов на Украине была похожа на принятую с осени 1993 года в России, для того, чтобы получить долю от 225 мест, распределяемых на основе пропорционального представительства, партии должны были преодолеть порог не в 5%-. а в 4%). Это оказалось очень важным отличием. В то время как на выборах в российскую Думу в 1995 году пятипроцентный барьер преодолели только четыре партии, собравшие вместе около 50% голосов, на украинских выборах 1998 года четырехпроцентный барьер преодолели 8 партий, собравшие примерно 66% всех голосов (хотя получили более 5% только пять). Поэтому, если КПРФ с ее 22,3% голосов получила 99 из 225 мест, распределяемых на основе пропорционального представительства, КПУ с ее 24.5% голосов, поданных за партийные списки, получила только 84 аналогично распределенных места.

Тем не менее, когда собрался новый парламент, фракция КПУ насчитывала 119 человек в результате того. что к ней присоединились коммунисты, победившие в одномандатных округах, и несколько депутатов, избранных как независимые. Ее парламентские союзники-блок Социалистической и Крестьянской партий получил 35 мест, а фракция «Громады», руководимая противником Кучмы бывшим премьер-министром Павлом Лазаренко, насчитывала 39 членов. Четыре нравоцентристские фракции вместе насчитывали 185 человек, включая многих депутатов, победивших в одномандатных округах как независимые. Причудливая и держащаяся особняком воинственно марксистско-ленинская Прогрессивная социалистическая партия Украины Натальи Витренко получила 17 мест. Еще 30 депутатов никуда не примкнули. Таким образом, в Верховной Раде, собравшейся 14 мая 1998 года, был 431 депутат, получивший мандат (к середине июля, по мере того как разрешались различные юридические споры, касающиеся результатов выборов в разных округах, их число поднялось до 441) (40).

Тут начинается эпопея избрания спикера Верховной Рады. Острая борьба, в которой на политическое размежевание между левыми и правым центром наложились амбиции президента и чисто личная враждебность, продолжалась восемь недель, в течение которых было 20 голосований по отдельным кандидатурам. Поскольку требовалось абсолютное большинство в 226 голосов (от 450 парламентских мест), правоцентристские депутаты от Руха, «зеленых», «объединенных социал-демократов» бывшего президента Леонида Кравчука и «народных демократов» Кучмы бойкотировали многие голосования, стремясь не допустить избрания левого спикера. Прежде всего они старались не допустить переизбрания Мороза, который намеревался бросить вызов Кучме на президентских выборах осенью 1999 года. Среди эмоциональной полемики, скандальных сцен и обвинений в подкупе, бросавшихся друг другу представителями разных фракций, одному за другим из главных претендентов не удавалось собрать необходимое большинство голосов. Симоненко дважды получал 221 голос (ему, таким образом, не хватало совсем немного), бывший президент Леонид Кравчук получил 193, Лазаренко- 177, Мороз-212, два кандидата от Народно-демократической партии Иван Плющ и Олександр Бандурка - соответственно 205 и 222 (41). В конце концов 7 июля 232 голосами был избран ОлександрТкаченко, член союзной СПУ Крестьянской партии, бывший заместитель спикера Мороза и последний министр сельского хозяйства советской Украины. Хотя Ткаченко и левый, он скорее прагматик, чем лидер, имеющий свою четко определенную идеологию, как Мороз, не говоря уже о Симоненко (42). Пост первого заместителя спикера достался заместителю Симоненко и второму секретарю КПУ Адаму Мартинюку, и тем же самым голосованием другим заместителем спикера был выбран лидер «объединенных социал-демократов» Виктор Медведчук.

Эпизод битвы за спикерство, несмотря на относительно успешный ее исход для левых, насколько об этом можно судить по докладу Симоненко на пленуме ЦК 11 июня 1998 года, оказал отрезвляющее воздействие на КПУ. Первый секретарь рассуждал о необходимости для партии более глубокого анализа тех целей, которые она может преследовать в современных политических условиях, расширения ее влияния среди простых рабочих, поддержки их спонтанных забастовок, которых становится все больше, привлечения в свои ряды молодежи и одновременно тщательной проверки рядов и уточнения методов создания коалиций в Верховной Раде (43). В этом вопросе Симоненко предостерегал против излишних тактических компромиссов с буржуазными партиями и в то же время резко высказывался и по поводу социалистических союзников КПУ. «В документах последнего... съезда СПУ ничего не говорится о классовых противоречиях в современной Украине и не выдвигается задача борьбы против капитализма за социализм и советскую власть». Скорее, насмешливо продолжал он, социалисты говорят о широкой коалиции разных политических сил «для совместного созидания сильного, экономически развитого общества, в котором каждый честный человек будет чувствовать себя комфортабельно и свободно». Более того, они видят в этой цели «украинскую национальную идею» (44). Все это, заключил он, говорит «или о наивности, или об обмане», причем и то, и другое не позволяет надеяться на серьезное рабочее сотрудничество с социалистами в Верховной Раде.

Резолюция пленума, как и следовало ожидать, утверждала, что «только отстранение от власти конституционным путем антинародного режима... и возвращение страны к социалистическому пути развития может спасти Украину от катастрофы». Она призывала к «непримиримости к буржуазной идеологии и примиренчеству, бескомпромиссной борьбе с малейшими отклонениями от норм партийного единства... решительной борьбе за революционное преобразование общества и готовности отдать партии все свои силы и, если нужно, свою жизнь» (45). Однако похоже, что Симоненко значительно более реалистично, чем это можно судить по резолюции, оценивает те колоссальные трудности, которые предстоят КПУ, если она хочет достигнуть своих революционных целей.
 

7 декабря 1991 года. в последние дни существования СССР, была основана Партия коммунистов Белоруссии. 10 тыс. человек, ставших ее первоначальными членами, были возмущены «изменой» и «предательством коммунистических идеалов» Горбачевым, Яковлевым и другими советскими руководителями, в том числе и первым секретарем белорусской организации КПСС. 284 делегата I съезда ПКБ торжественно обязались хранить верность марксизму-ленинизму и бороться за сохранение единства Советского Союза (такое же обязательство взяли на себя и учредители ортодоксальной Российской коммунистической партии, возникшей в середине 1990 года). Через шесть месяцев партия была зарегистрирована, и к концу мая 1993 года в ней было 18 тыс. членов, состоящих в 138 городских и районных организациях.

В апреле 1993 года в новую ПКБ вошли остатки Коммунистической партии Белоруссии (КПСС), признав ее политической и юридической преемницей старой партии, что было подтверждено постановлением II (Объединительного) съезда в мае 1993 года. С самого возникновения ПКБ первым секретарем ЦК был Сергей Калякин.

Новая партия последовательно выступала против президентской формы правления, поддерживая старую советскую систему как единственную испытанную форму «народовластия» (в этой позиции можно увидеть реакцию на то, что происходило в постсоветской России). Но когда в 1994 году в Белоруссии все же была принята конституция, устанавливающая президентскую форму правления, ПКБ выставила на президентских выборах 24 июня 1994 года своего кандидата Василия Новикова. После того, как Новиков не прошел во второй тур, на котором убедительную победу одержал Александр Лукашенко, ПКБ выразила готовность сотрудничать с ним в реализации его предвыборных обещаний - остановить переход к экономике западного типа и гарантировать сохранение всеобъемлющей советской системы социального обеспечения. Даже лидеры ПКБ соглашались с тем, что Лукашенко смог из директора не очень знаменитого совхоза стать президентом потому, что мог оперировать левыми лозунгами лучше, чем сами коммунисты. Кроме того, образ единственного человека, который осмелился в 1991 году быть против ратификации Беловежских соглашений, превратил его в героя в глазах сторонников восстановления СССР не только в Белоруссии, но и в других бывших советских республиках.

Как вскоре выяснилось, то, к чему стремился Лукашенко, было отнюдь не «народовластие», а режим личной власти. Следуя примеру Иосифа Сталина (только в иной последовательности), он сначала разгромил «правую» оппозицию (выступающий за независимость прозападный БНФ), а затем перешел к своим «левым» оппонентам. То, что Лукашенко обратился против коммунистов, было обусловлено не только его страхом перед хорошо организованной и имеющей широкую социальную базу политической силой, но и двусмысленностью его собственной политической программы. Ибо, несмотря на свою левую риторику, на деле Лукашенко придерживается социально-экономической политики, которую можно назвать: «ни план и ни рынок», а в его окружении есть как «партия социализма», так и «партия рынка» (46). По мнению Калякина, режим видит в ПКБ стратегического врага, поскольку это - единственная партия, которая не просто критикует непоследовательность и медлительность реформ, но вообще выступает против них, ибо их цель- строительство капитализма (47).

С начала 1996 года белорусский президент при помощи бывшего члена ПКБ, своего советника по связям с политическими партиями и неправительственными организациями Сергея Посохова приступил к работе по раскалыванию ПКБ. В интервью газете «Звязда» Посохов поразил своих коллег, предупредив, что в партии назревает раскол на сторонников и противников президента (48). Несмотря на эту угрозу, 26 июля 1996 года ПКБ официально солидаризировалась с шестью другими партиями, включая националистический БНФ и союзную коммунистам Аграрную партию, подписав совместное обращение, в котором Лукашенко обвинялся в многократных нарушениях конституции 1996 года и в стремлении к диктатуре. За несколько дней до этого пленум ЦК ПКБ принял резолюцию, в которой говорилось, что коммунисты не могут поддерживать «антинародные» реформы Лукашенко и переходят в лагерь активной оппозиции его правлению.

Раскол белорусских коммунистов был вызван не столько программными различиями двух группировок, сколько их разным отношением к Лукашенко и «политической целесообразностью». Дело в том, что Лукашенко прямо пригласил группу коммунистов во главе с одним из лидеров ПКБ Виктором Чикиным перейти в его лагерь. Как заявил Чикин на пресс-конференции 16 октября 1996 года, на которой возглавляемая им раскольническая фракция провозгласила свое намерение воссоздать советскую Коммунистическую партию Белоруссии (КПБ): «Я не думаю, что есть какие-то особые принципиальные программные разногласия между КПБ и ПКБ. Программа ПКБ - хорошая. Другое дело. что их реальная политика и практические шаги расходятся с их программой» (49). Позже, в другом интервью, он еще более подчеркнул свой «оппортунизм», признавшись, что на президентских выборах 1994 года голосовал не за кандидата своей партии Василия Новикова, а за Лукашенко, поскольку «коммунисты имели нулевые шансы. Они поставили на одного кандидата, а я на другого...» (50). Но, несмотря на подобные декларации верности президенту, Чикин, который был назначен вице-мэром Минска (51), продолжает говорить о «конструктивной оппозиции» своей партии к Лукашенко.

Когда Чикина на уже упоминавшейся пресс-конференции 16 октября 1996 года спросили, сколько, по его мнению, будет членов в новой КПБ. он ответил, что не может предсказать, сколько людей перейдет в его партию, но понимает, что многие останутся в ПКБ (52). По оценке Калякина в его докладе на пленуме ЦК ПКБ 23 марта 1997 года, ПКБ покинули 1200-1300 человек, из них 800-900 вступили в чикинскую КПБ, а 300-500 вообще отошли от коммунистического движения. При этом он признал, что в одиннадцати районах ПКБ полностью потеряла свои партийные организации. Тем не менее, продолжал он, к началу марта 1997 года членство в ПКБ выросло до 14 500 человек (53). Расчеты Калякина подтверждаются цифрой 1160 членов-учредителей чикинской партии, которая приводится в информационном бюллетене 1 съезда КПБ. состоявшегося 2 ноября 1996 года (54). Более интересной деталью является распределение делегатов но возрастам. 29% делегатов - в возрасте от 50 до 60 лет, 49,5% - старше 60, так что в целом старше 50-78,5% (55).

Следует упомянуть, что сразу же после организованного Лукашенко раскола в коммунистическом движении 27 ноября 1996 года состоялось принятие новой президентской Конституции. Фактически это был «мягкий» государственный переворот, ибо новый документ существенно расширял полномочия Лукашенко и продлевал их до 2002 года. Кроме того, введенная новой конституцией нижняя палата. Палата депутатов, составленная из назначенных президентом лояльных ему членов бывшего Верховного Совета, распустила прежний парламент 103 голосами вместо 133, требовавшихся по конституции. Это вызвало возмущение международного .сообщества, которое отказалось признать законность роспуска Верховного Совета.

Как уже говорилось, программные документы обоих белорусских коммунистических партий во многом схожи. Обе провозглашают конечной целью построение коммунистического общества, восстановление социалистической экономики, возрождение роли Советов и восстановление обновленного СССР. Однако заявления и действия лидеров и идеологов чикинской партии говорят о том, что на деле партия поддерживает лукашенковскую политику «рыночного социализма», которую они отождествляют с ленинским НЭПом (56). Подобную «гибкость» в экономической политике можно обнаружить и в программах КПРФ и КПУ, где говорится о так называемой «первой стадии» на пути к социализму.

Однако чикинская возрожденная КПБ и калякинская ПКБ все больше расходятся в другом вопросе - вопросе о демократии. Калякин и. в еще большей степени, кандидат в президенты от ПКБ в 1994 году Новиков открыто обвиняют перешедших в КПБ партийцев в сталинизме, догматизме, неприятии современной реальности и противодействии любым формам развития и обновления коммунистического движения в Белоруссии. «Они стремятся к железному кулаку и выражают свою преданность «батьке», - говорит Новиков. - Мы не можем сами бросить наших стариков, но если они от нас уходят, мы не будем умолять их остаться» (57). Еще более удивительно, что лидеры ПКБ стали говорить, что в современных условиях в Белоруссии необходима борьба за буржуазную демократию. На собрании, посвященном 80-й годовщине большевистской революции в Белоруссии, Калякин заявил: «В настоящее время из двух зол - буржуазного тоталитаризма и буржуазной демократии мы выбираем меньшее - буржуазную демократию» (58). Для оправдания своего сотрудничества с «буржуазными» и националистическими партиями ПКБ ссылается на ленинские тактические союзы и компромиссы. Но дело еще и в том, что, как признает Новиков, без союза с правыми партиями сопротивление Лукашенко невозможно, ибо если па митинги ПКБ приходят сотни, то на митинги, организуемые БНФ вместе с другими правыми и центристским партиями, - тысячи (59).

С чикинской точки зрения, это, разумеется, является беспринципным соглашательством с буржуазией (60). Но политика Калякина и Новикова имеет исторические прецеденты в коммунистическом движении. Можно сказать, что ПКБ возродила коминтерновскую политику 30-х годов - объединенных демократических и левых «народных фронтов» против фашизма. Она соединилась с идеологически чуждыми ей союзниками для общей борьбы с «буржуазным тоталитаризмом в современной форме» - режимом Лукашенко.

У российских и украинских коммунистов - очень сложное отношение к белорусскому расколу. И Калякин и Чикин были на IV съезде КПРФ и на торжественном собрании иностранных гостей 21 апреля 1997 года. к изумлению присутствующих, изложили совершенно противоположные версии того, что произошло в среде белорусских коммунистов (61). Их совместный визит соответствовал линии КПРФ, стремящейся сохранить хорошие отношения с обоими партиями и помочь им преодолеть своп разногласия (62). Несомненно, что раскол в братском славянском коммунистическом движении в глазах руководства КПРФ выглядит очень опасным прецедентом. На III съезде КПУ. насколько можно судить по списку выступавших иностранных гостей, напротив, не было представителей ни одной белорусской компартии (63). Очевидно, УКП одинаково чужды и калякинское единство действий с БНФ, и чикинская поддержка Лукашенко, первое - из-за враждебности УКП к своим, украинским националистам, вторая - потому что лукашенковское стремление стать «объединителем славянских земель» (64) противоречит характерной для УКП традиционалистской марксистско-ленинской концепции интернационализма.

При том разнообразии политических позиций, которое было описано на предыдущих страницах, очень маловероятно, что постсоветские коммунистические движения в России, на Украине и в Белоруссии когда-нибудь объединятся в сплоченную и дисциплинированную организацию по типу КПСС. Даже в пределах своих национальных границ они не могут выработать единой политической линии. Исключение составляет УКП. Но и ее единство связано не столько с действительной общностью позиций ее членов, сколько с компактностью ее регионально-этнической базы и с ее соперничеством с левоцентристской СПУ. Разумеется, нельзя уж совсем исключить возможность появления харизматического демагога, который объединит три славянских государства и установит в них диктаторское правление. При таком печальном, но маловероятном повороте событий своекорыстные элементы в разных коммунистических организациях примкнут, несомненно, к победителю и станут служить «железному кулаку». Но при значительно более вероятной ситуации сохранения тремя странами самостоятельности (при возможной экономической интеграции) их компартии будут представлять собой то же «единство в многообразии», какое было в международном коммунистическом движении в последние десятилетия существования СССР. Бурная история взаимоотношений СССР с его клиентами говорит нам, что коммунистические партии (не важно - у власти они или в оппозиции), добившись самостоятельности, добровольно ее уже не отдадут.
 

(2) Там же, pp. 55-60 и 98-105. Когда Н.Г. Биндюков, секретарь КПРФ, ответственный за международные связи, писал о книге «Russia's Communists at the Crossroads», он не оспаривал данный авторами анализ этих протофракции. См.: Биндюков Н. и Лопата П. Путь выбран, необходимо успешно его пройти // «Диалог», № 10 (октябрь 1997). с. 41-48.

(3) См: Russia's Communists. Ch. 6.

(4) «Программа Коммунистической партии Российской Федерации». М.: «Информпечать». 1995.

(5) Как известно, в апреле 1993 года на референдуме, в котором приняли участие более 64% избирателей, ельцинское руководство получило поддержку 59% голосовавших. 

(6) См: Russia's Communists, pp. 133-134. 

(7) Там же. pp. 149-159.

(8) Эту точку зрения очень резко выразил на пленуме ЦК в августе 1996 года первый заместитель председателя КПРФ Валентин Купцов. См.: Russia's Communists, pp. 181-183.
(9) См. текст в: «IV съезд Коммунистической партии Российской Федерации: 19-20 апреля 1997 года (Материалы и документы). Москва, 1997. с. 74-92.

(10) «Россия будет великой и социалистической». Политический отчет Центрального Комитета IV съезду Коммунистической партии Российской Федерации. Доклад тов. Зюганова Г.А. // Там же, с. 7-36.

(11) Например, Иван Мельников сменил Александра Шабанова на посту заместителя председателя КПРФ. Оба - несомненные марксистские реформисты. Николай Биндюков, марксистско-ленинский ревивалист, перешел с поста секретаря по идеологии на пост секретаря по международным связям с другими левыми партиями. В этой должности он будет непосредственно подотчетен
Мельникову. Один из спичрайтеров Зюганова, Александр Фролов, вошел в состав Президиума, а отставной генерал Михаил Сурков, фигура без ясного политического лица, перешел из Президиума в Секретариат руководить партийной работой среди военных. Новые члены Президиума перечислены там же, с. 113-117.

(12) Валерий Соловей. Коммунистическая и националистическая оппозиция в контексте посткоммунистической трансформации России //«Россия Политическая» //Отв. ред. Лилия Шевцова (Москва. Фонд Карнеги за международный мир. 1998», с. 195 - 272 и 248 - 249. 

(13) Там же, с. 254.

(14) Позиция Купцова изложена в его интервью, опубликованном в «Правде России». № 23. 3-9 июня 1998 года. с. 1-2.

(15) Татьяна Астраханкина, Теймураз Авалиани, Альберт Макашов и Леонид Петровский.

(16) «К коммунистам России» // «Дуэль». № 5, март 1998 года. Текст перепечатан в газете «Советская Россия»: «Обзор оппозиционных изданий». № 7. 1998, с. 1-2.

(17) См.: RFE/RL. Newsline, vol. 2. No 98. Part 1, May 25, 1998.

 (18) Доклад Г.А. Зюганова на Пленуме ЦК КПРФ 20 июня 1998 года. См.: RFE/RL Newsline. Vol. 2. No 118. Part 1, June 22, 1998.

(19) Открытое письмо Подберезкина руководству КПРФ цитируется в статье Анатолия Баранова «Не выпасть бы из истории» («Правда пять». 23 марта 1998 года).

(20) RFL/RL Newsline. vol. 2, № 130, Part 1, July 9, 1998.

(21) Это сообщение приводится в RFE/RE Newsline, vol. 2. № 119. Part 1, June 23,1998.

(22) См.: «Советская Россия». 9 июля 1998 года.

(23) «Основы внутренней и внешней политики Украины (Проект Программы Социалистической партии Украины, одобренный на заключительном этапе VI съезда СПУ 13 июня 1998 года)». Опубликован в еженедельнике СПУ «Товарищ». № 26. июнь 1998 года. с. 1, 3-4. Программа 1995 года была частично написана ультратрадиционалистским марксистско-ленинским экономистом Натальей Витренко (позже исключенной из СПУ), что объясняет более ортодоксальный тон раннего документа.

(24) См. интервью Дж. Б. Урбан с Владимиром Кизимой, секретарем СПУ, ответственным за теоретический анализ и стратегические разработки, в Киеве 26 мая 1998 года. В сентябре 1991 года в СПУ, по словам В. Кизимы, было около 90 тыс. членов, но после образования КПУ в марте 1993 года количество членов партии уменьшилось до 30 тыс.

(25) «Партия коммунистов возрождается». Документы и материалы второго этапа всеукраинской конференции коммунистов и съезда Коммунистической партии Украины. 19 июня 1993 года. Херсон. Украина, 1995.

(26) Программа Коммунистической партии Украины. Принята II (XXX) съездом Компартии Украины 12 марта 1995 года. Киев. 1995.

 (27) О различных ограничениях свободы и «плюрализма» см. там же, с. 31.
 
(28) Дж. Б. Урбан получила доступ к неопубликованной стенограмме второгo съезда КПУ в ЦК партии в Киеве 1-2 июня 1998 года. См.: кассета 4. сторона А. с. 5-9. 

(29) Там же, кассета 2. сторона В. с. З8-47.

(30) Там же, кассета 5. сторона А, с. 1-4.

(31) Там же, кассета 3. сторона В. с. 1-3. 

(32) Там же, кассета 7. сторона А. с. 8-12.

(33) См.: «Коммунист». № 42. октябрь 1997 года, с. 3-8 и с. 6. 

(34) Там же, с. 8. Терпимость Симоненко к плюрализму видна также и в его готовности к сотрудничеству с социалистами. Этому сотрудничеству, однако, препятствует то. что его приветствует только 30% членов КПУ.

(35) Итоги окончательного голосования, состоявшегося после того, как правительство прибегло к угрозе народного референдума, который мог подорвать престиж парламента и привести к ограничению его прерогатив: 315 - за. 36 - против. 12 - воздержавшихся и 30 - не принявших участия в голосовании, в то время как коммунистов в Верховной Раде было 87  из 415 депутатов. Для принятия конституции требовалось большинство в две трети из 450 потенциальных парламентских мест. Подробнее см.: Katarina Wolezuk. The Politics of Constitution Making in Ukraine // «Contemporary Ukraine: Dynamics of Post-Soviet Transformation» //"Ed. Taras Kuzio ( Armonk. NY: M.E. Sharpe. 1998). pp.ll8-138, 128 and 134.

(36) См. “Коммунист”, № 42, октябрь 1997 года, с.5

(37) См. Там же, с.7

(38) См. Там же, с. 6

(39) СМ.  Russia' s Communists at the Crossroads, pp. 110-116. Глубокая враждебность между Шениным и КПРФ проявилась в ходе интервью Дж. Б. Урбан с Шениным в помещении правления его организации 27 июня 1997 года и с Николаем Биндюковым. секретарем КПРФ по связям с другими левыми партиями, в его офисе в Государственной Думе 30 июня 1997 года. Биндюков рассказывал, как шенинский СКП-КПСС за несколько дней до начала IV съезда КПРФ организовал международную встречу коммунистических партий, после чего Шенин отказался прийти на встречу гостей от 82 иностранных партий, организованную КПРФ за день до съезда, не говоря уже о самом съезде. 

(40) См.: «Товарищ». № 22. май 1998 года, с. 2.

(41) Дж. Б. Урбан в течение недели, начиная с 24 мая, сама наблюдала процесс избрания спикера с балкона парламента. Последовательные сообщения о ходе этого затянувшегося кризиса можно найти в респектабельном киевском еженедельнике «День».

(42) См.: «День». 11 июля 1998 года, с. 4. 

(43) См.: «Коммунист». № 29. 29 июля 1998 года, с. 3-4. 

(44) Там же, с. 3.

(45) Там же, с. 5.

(46) См.: Александр Федута. Свита Александра Лукашенко // «Московские новости». № 20. 4-10 июня 1998 г.

(47) Сергей Калякин. «О новом витке кампании по шельмованию и дискредитации ПКБ и тактике действий партии в создавшейся обстановке» (тезисы доклада на пленуме ЦК ПКБ 23 марта 1997 года) // «Товарищ». № 13(119), 28 марта 1997 года.

(48) Сергей Посохов. «Ци адбудетца раскол у партии камуннстау Беларуси?»//«Звязда». 13 февраля 1996 года.

(49) См. заявление Виктора Чикина на пресс-конференции Организационного комитета повой партии // «Мы и время» (еженедельник новой КПБ). № 7, ноябрь 1996 года.

(50) Интервью Виктора Чикина // «Мы и время». № 6. февраль 1996 года. "' Возможно, назначение на такой относительно низкий пост вызвано недовольством Лукашенко, что Чикин не смог привлечь на сторону президента всю ПКБ или хотя бы ее большую часть. См. приводимые ниже цифры.

(52) См. пресс-конференцию Чикина // «Мы и время». № 7. ноябрь 1996 года.

(53) Калякии С. О новом витке кампании по шельмованию и дискредитации ПКБ... // «Товарищ». № 13. 28 марта 1997 года.

(54) См.: «Мы и время». № 8, ноябрь 1996 года. На следующем съезде партии в октябре 1997 года Чикин приводил уже другие цифры. Он сообщил, что в КПБ вступили 4127 бывших членов ПКБ. 4000 покинули и ПКБ и вообще коммунистическое движение и еще 4000 остались в рядах ПКБ. 

(55) Доклад Мандатной комиссии // «Мы и время». № 8. ноябрь 1996 года. 

(56) Сергей Сулима. Батрахомиомахия. или Почему коммунисты покидают ПКБ без печали // «Мы и время». № 9. декабрь 1996 года.

(57) Василий Новиков. «Была без радости любовь, разлука будет без печали» // «Товарищ». № 29. 18 июля 1997 года.

(58) Сергей Калякин. Доклад на торжественном заседании, посвященном 80-й годовщине Великого Октября 4 ноября 1997 года // «Товарищ». № 45. 6 ноября 1997 года.

(59) Василий Новиков. Травля ПКБ продолжается: бьют меня, а метят в партию // «Товарищ». № 29. 18 июля 1997 года.

(60) Чикин заявил на пресс-конференции в конце 1996 года: «Мои друзья из ПКБ пo каким-то причинам решили поддерживать неолибералов, возглавляемых Богданкевичем (Станислав Богданкевич - бывший председатель Национального банка и лидер Объединенной Гражданской партии. - Дж. Б. Урбан), который выражает интересы торгового и банковского капитала, в то время как государственно-монополистический капитализм выражает взгляды и мысли промышленного капитала. Я скорее стану поддерживать промышленника, который делает нечто конкретное, а не ларечников и лавочников» // «Мы и время». №7. ноябрь 1996 года.

(61) Сообщение наблюдавшего эту сцену представителя Социал-демократической партии Германии на IV съезде КПРФ Гайнца Тиммермана.

(62) Политику КПРФ в отношении белорусских компартий объяснил в своем интервью Дж. Б. Урбан 30 июня 1997 года Николай Биндюков. 

(63) Информационное сообщение // «Комунист». № 42. октябрь 1997 года. 

(64) См. сообщение о речи Лукашенко в Ярославле 23 мая 1998 года в RFE/RL Newsline/. vol. 2, No 98. Part 1, May 25, 1998