Не может быть никаких сомнений, что большинство и белорусского, и русского народов не хотело распада СССР и после того, как он все-таки произошел, искренне хочет воссоздать утраченное единство. Об этом с убедительностью говорят и результаты референдума 1991 г. о судьбе СССР, и результаты бесчисленных опросов общественного мнения в России и Белоруссии, и множество других данных. Наиболее сильно это стремление к воссоединению в Белоруссии, в силу многих культурно-психологических и экономических причин особенно болезненно переживающей разрыв со своей «старшей сестрой». И на первый взгляд может показаться, что задача объединения России и Белоруссии - не такая уж сложная, во всяком случае, много проще, чем задачи, связанные с интеграцией стран Европейского Союза.

В самом деле, ведь речь идет не об объединении стран, которые никогда не были (если не считать времен Римской империи и Карла Великого) частями единого государства, а о ликвидации разрыва, существующего всего несколько лет и происшедшего не по воле народов. Этническая, культурная, языковая близость русских и белорусов, можно сказать, - «предельные». Белорусский язык и так относительно понятен русским, но практически все белорусы владеют русским языком и большинство пользуется в жизни им, а не родным белорусским. Белорусы и русские вообще не очень-то видят друг в друге представителей отдельных народов, в значительной степени ощущают себя одним народом. Большинство белорусов, как и русские, - православные, и белорусская православная церковь входит составной частью в Русскую православную церковь. Никакой плохой исторической памяти друг о друге, никаких враждебных и негативных стереотипов, которые нужно было бы преодолевать, как их преодолевали немцы и французы, немцы и поляки и какие существуют, скажем, у русских и прибалтов или русских и западных украинцев, у русских и белорусов нет. Экономически они и в момент разделения, и сейчас взаимосвязаны значительно больше, чем европейские страны. Можно привести еще множество аргументов, говорящих о том, что у Белоруссии и России нет тех бесчисленных препятствий, которые пришлось преодолевать на своем интеграционном пути народам Европы. 

И, наконец, в России и Белоруссии есть два президента, имеющих от своих народов четкие мандаты на интеграцию и неоднократно провозглашавших, что они намерены выполнить эту народную волю, а белорусский президент сделал объединение с Россией чуть ли не главной целью своей жизни. Между тем успехи нашего объединительного процесса - не велики и «сомнительны» и, уж во всяком случае, абсолютно несоизмеримы кажущейся легкости задачи и затраченным усилиям.

Цель данной статьи - понять причины этого несоответствия. Но, прежде всего мы попытаемся восстановить в памяти самые основные вехи нашего объединительного процесса.
 

Российско-белорусский интеграционный процесс знает свои подъемы, когда, казалось, что еще чуть-чуть, и мы «сольемся», и свои падения. Главных пиков - три, первый был еще при Кебиче, когда ожидалось объединение денежных систем в 1994 г., второй и третий - при Лукашенко, в 1996 г., когда было провозглашено создание Сообщества Белоруссии и России, и в 1997 г., когда был провозглашен Союз. Ритм и «механика» этих подъемов и падений в большей степени - общие, и в них можно усмотреть определенные закономерности.

Кебичевская интеграция

Бывший премьер-министр Белоруссии В.Кебич в 1990-1991 гг. был одним из борцов с горбачевским Центром за экономическую самостоятельность и «суверенизацию» республики. В 1991 г. он даже заявлял, что Центр пытается «навязать республикам железную волю» и ведет «прямое наступление на их суверенные права». Экономические трудности республики в этот период объяснялись им политикой Центра и недостаточной свободой рук у белорусского руководства («...экономику республики не удалось оградить от всесоюзной разрухи») (1). Однако после распада СССР, когда экономическое положение не только не улучшилось, но стало стремительно ухудшаться, позиция Кебича радикально меняется и он становится борцом за белорусско-российскую интеграцию. «Я, как человек, не сумевший до конца спрогнозировать ситуацию, на совести которого лежит груз ответственности перед своим народом, - говорит он в сентябре 1993 г., косвенно каясь в «суверенизации» и беловежских соглашениях, - делаю все, чтобы не возродить Советский Союз (на мой взгляд, это практически невозможно), а создать его в обновленном виде» (2). Объединение с Россией начинает изображаться им как выход из кризиса и решение всех экономических проблем: «Пусть меня обвиняют в том, что я чуть ли не продал суверенитет Белорусской Республики, я остаюсь при своем мнении - без России ни в экономическом, ни в политическом планах нам не выжить» (3).

Начинают предприниматься и практические действия, причем главным интеграционным планом Кебича является денежная уния с Россией, восстановление разрушенного единства денежных систем. Уже в конце 1993 г. Черномырдин и Кебич вроде бы договариваются об этом. В сознании простых белорусов эта уния, возвращение «настоящего» рубля, воспринимается как начало «нормальной жизни», конец кризиса (4). Надо отметить, что Кебич придавал большое значение объединению денежных систем еще и потому, что он готовился стать первым белорусским президентом (пост президента и был введен Верховным Советом для Кебича и «под» Кебича). В 1994 г. были назначены выборы, и Кебичу, очевидно, очень хотелось, чтобы объединение денежных систем поспело к выборам. Между тем, несмотря на дружбу Кебича с Черномырдиным, которой Кебич очень гордился и всячески ее подчеркивал, и на то, что в апреле 1994 г. предварительный «Договор об объединении денежной системы Республики Беларусь с денежной системой Российской Федерации и условиях функционирования общей денежной системы» уже был подписан, вступление его в силу все откладывалось, в дальнейших переговорах начались пробуксовки и никакого объединения к выборам не произошло (не произошло его и позже, и идея «денежной унии» была благополучно похоронена).

В истории кебичевско-черномырдинского плана объединения денежных систем уже проявились те удивительные черты белорусско-российских интеграционных усилий и процессов, которые сохранились и до сих пор. Договор, который должен был определить судьбу двух стран, был составлен наспех и допускал разные толкования. Самое важное - в какой степени Белоруссия будет иметь возможность (и будет ли иметь ее вообще) определять общую эмиссионную политику -так и осталось неясным (5).

То, что могло быть широко разрекламировано и даже подписано соглашение, допускающее разные толкования, и его значение и последствия начинают обдумываться лишь после подписания, когда одна из сторон или обе стороны начинают «хвататься за голову», почти непредставимо. Тем не менее все было именно так. Более того - эта ситуация в истории постсоветских российско-белорусских отношений повторялась многократно. То, что объединения денежных систем не произошло, нанесло серьезный удар по престижу Кебича и шансам на его избрание президентом, тем более что главным конкурентом Кебича неожиданно для него стал еще более страстный интеграционист А.Лукашенко.

Между кебичевским и лукашенковским интеграционизмом были большие различия. Кебич - «солидный» номенклатурный «интеграционист», подчеркивающий свои связи в кремлевских «кулуарах власти» и ориентированный на официальную Россию. Лукашенко - страстный, эмоциональный «интеграционист», в России не столько действующий в «кулуарах власти», куда он в то время доступа не имел, сколько завораживавший своими эмоциональными речами идеологически более близкое ему оппозиционное большинство депутатов Государственной Думы (6). Борясь друг с другом, оба ссылаются на Москву. Кебич говорит: «В Москве особенно обеспокоены насчет Лукашенко. Это - человек на последнем сдвиге» (7). Лукашенко же утверждает, что как раз Кебич -главное препятствие интеграции, ибо «...с правительством Кебича в Москве уже не хотят разговаривать» (8). Прав был скорее Кебич - Москва действительно поддерживала его и была обеспокоена перспективой прихода к власти в Белоруссии «неуправляемого» популиста, провозгласившего подписавших Беловежские соглашения преступниками, но, так как объединения денежных систем все же не произошло, получалось, что вроде бы Лукашенко прав. Кебич «с треском» проваливается на выборах.

С приходом к власти Лукашенко вначале происходит естественная «заминка», но затем интеграционный процесс возобновляется с новой силой, приданной ему молодым и энергичным новым белорусским президентом. И вместе с этим новым напором и размахом изначально присутствующие в этом процессе элементы «театра абсурда» становятся еще очевиднее.

«Полная интеграция» и «полный суверенитет»

Лозунг интеграции - важнейший лозунг, с которым пришел к власти первый белорусский президент, и важнейший элемент его политического мировоззрения. «Я не только сторонник единения двух государств, России и Белоруссии, - говорит он, - я сторонник единения славянских народов. Это то ядро, вокруг которого могут объединиться и все народы бывшего Советского Союза» (9). При этом, хотя характер будущего союза остается в его речах несколько туманным, конечное объединение предполагается все же очень тесным: «Будем прагматиками и... постепенно, шаг за шагом, придем к еще более тесным связям, чем были в СССР»(10).

В самом начале реализации своей интеграционной программы перед Лукашенко возникает сложная идеологическая и психологическая проблема. Он шел к власти на проклятиях Шушкевичу и всем тем, кто развалил великое государство. Но ясно, что роль Шушкевича в ликвидации СССР была относительно скромной, главным, же «ликвидатором» был Ельцин, с которым А. Лукашенко предстояло обниматься и вести переговоры об объединении. Теперь он вынужден искать какие-то оправдания Ельцину. Вот как это делается. В интервью накануне визита Ельцина в Минск в феврале 1995 г. А. Лукашенко говорит: «У националистически настроенных Кравчука и Шушкевича цель была развалить суперимперию. У Ельцина цели были совершенно иные. Москва тогда была без власти... Но власть должна быть, и Ельцин за нее боролся. Когда я прямо сказал об этом в окружении Ельцина, они со мной согласились. А Андрей Владимирович Козырев даже удивился: "Вы говорите, как будто не я, а вы были тогда на этом совещании"» (11). У Ельцина, очевидно, были схожие проблемы. Во всяком случае, после своей первой встречи с Лукашенко он сказал: «Я думал, у меня на Лукашенко будет аллергия»(12).

И Ельцин, и Лукашенко в какой-то мере обманывали себя. Дальнейшее развитие их отношений показывает, что никаких теплых отношений между ними не возникло - слишком уж это разные люди, находящиеся в очень разных ролях, с разными декларированными идеологиями. Тем не менее интеграционный процесс, прерванный на некоторое время в связи с переменой власти в Белоруссии, возобновляется, причем заинтересованность в нем России, очевидно, в какой-то мере обостряется стремлением компенсировать на интеграционном поприще неудачи в чеченской войне, по словам журналиста, «добавить хоть ложку меда в бочку чеченского дегтя» (13).

В январе 1995 года был создан таможенный союз двух стран: в обмен на дешевые энергоносители Беларусь согласилась на бесплатный транзит российских нефти и газа на Запад, а также на бесплатное содержание на своей территории российских военных баз в Ганцевичах и Барановичах, а в феврале 1995 г. во время визита Б. Ельцина в Белоруссии были подписаны Договор о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве и соглашения о едином руководстве таможенными службами и совместной охране границ. Тогда же впервые было официально заявлено о необходимости политической интеграции. Выступая 24 февраля в Академии наук Беларуси, президент России заметил: «Я знаю, что у вас в Белоруссии многие хотят даже более тесного сближения, чем плотная интеграция». В ответном слове белорусский лидер сказал: «Я обещал народу на выборах полную интеграцию с Россией и слово свое сдержу. Мы проведем на эту тему референдум» (14).

«Более тесное сближение, чем плотная интеграция» и «полная интеграция» - это, несомненно, объединение в одно государство. И создается впечатление, что оба президента в тот период представляли себе, что это объединение не за горами. Во всяком случае, на следующий день после визита Бориса Ельцина в Минск Александр Лукашенко заявил, что Беларусь приостанавливает выполнение обязательств по сокращению обычных вооружений в Европе, а летом по распоряжению президента был приостановлен вывод из Беларуси российских ядерных ракет. Вероятно, А. Лукашенко полагал, что объединение - дело решенное и фактически армия - уже едина. (Естественно, это привело к международным осложнениям и ракеты в конце концов пришлось вывозить.) Тем не менее на майский референдум 1995 г. А. Лукашенко вынес не вопрос о «полной интеграции», а вопрос относительно «скромный»: «Поддерживаете ли Вы политику президента, нацеленную на экономическую интеграцию с Россией?» Положительный ответ на этот вопрос дали более 80% участников голосования.

Между тем над интеграционным процессом сгущаются тучи. Лукашенко, идеологически близкий к российской коммунистическо-националистической оппозиции и «угрожающий» интеграцией, в которой российские либералы-западники видят множество опасностей - и изменение баланса политических сил внутри страны при включении в нее Белоруссии, и вступление России на путь воссоздания империи и изоляции от Запада, со всеми вытекающими отсюда последствиями, становится для российских центральных либеральных СМИ объектом даже не критики, а нападок и насмешек (15). Одновременно в переговорах тоже возникают какие-то «пробуксовки».

В этой ситуации раздражение Лукашенко на российское руководство выплескивается наружу и 30 августа 1995 г. в интервью Красноярскому телевидению он заявил: «Все, подписавшие Беловежские соглашения, будут прокляты своими народами» (16). Одновременно летом и осенью в разных выступлениях он утверждает, что объединение Белоруссии и России невозможно. Так, в интервью «Известиям» он говорит: «У меня такой проблемы (объединения. - Ред.) никогда не существовало...» (17). А в ноябре 1995 г. Лукашенко в интервью немецкой газете «Хандльсблатт» дает следующий комментарий к концепции интеграции: «Никаких присоединений к России, пока я президент, не произойдет. Мы - независимое суверенное государство. Россия ведь и не требовала от нас какого-то присоединения» (18).

Может возникнуть впечатление, что на протяжении 1995 г. Лукашенко резко изменил свои взгляды, перейдя от идеи «полной интеграции», достижения государственного единства с Россией к идее сохранения белорусской независимости. На самом деле это не так. В его сознании нет никакого противоречия между независимостью и «полной интеграцией», и на протяжении всей своей интеграторской деятельности он с одинаковой убежденностью говорит то о «полной интеграции», более тесной, чем в СССР, то о полном суверенитете, а то и о том и о другом сразу (это в какой-то мере напоминает, на наш взгляд, позднюю марксистскую диалектику-слияние наций через их расцвет, отмирание государства через его усиление и т. д.). Просто в зависимости от обстоятельств или даже от аудитории он делает акцент то на одной, то на другой стороне «диалектического единства противоположностей». Интеграционный импульс у Лукашенко ни в коей мере не иссяк и в следующем, 1996 г., в результате стечения обстоятельств белорусскому и российскому руководителям удалось добиться громадного (но, как все в российско-белорусской интеграции, скорее - внешнего) успеха - создания Сообщества Белоруссии и России. 

1996 год - Сообщество

Поскольку интеграция - популярная идея и в Белоруссии, и в России, президентские выборы - фактор, очень ускоряющий интеграционные действия. В 1994 г., когда такие выборы были в Белоруссии, Кебичу было «позарез» нужно показать какой-то реальный успех интеграции. В 1996 г. в схожей ситуации оказался Ельцин.

В марте 1996 г. российская Дума принимает решение о денонсации Беловежских соглашений, внеся панику в ряды президентов СНГ. А. Лукашенко, единственный президент, поддержавший Думу, говорит по этому поводу: «...А как может оценивать решение Государственной Думы единственный человек, который голосовал против распада Советского Союза?» (19) Тем не менее, несмотря на то что сердцем Лукашенко, несомненно, на стороне российской оппозиции, героем которой постепенно он становится, ему приходится быть осторожным, и белорусский парламент из-за позиции прежде всего «президентской» фракции «Згода» («Согласие») аналогичного решения не принимает.

Положение Ельцина в это время казалось критическим, шансы на переизбрание - минимальными. В его находящемся в панике окружении возникают разные планы отказа от выборов, в том числе и таким путем, как объединение с Белоруссией, что должно повлечь за собой изменение Конституции и перенос выборов (20). Но хотя эта «радикальная» позиция не возобладала, сделать какие-то яркие шаги в направлении интеграции «постсоветского пространства», как-то ответить на вызов думской оппозиции Ельцину было необходимо. И естественно, наиболее «удобным» объектом для такого рода действий была Белоруссия. Еще в марте на встрече Лукашенко и Ельцина принимается решение о взаимном списании всех долгов обеих стран друг другу (21). Но это лишь прелюдия к значительно более активным действиям. 

Далее разворачиваются события, о которых серьезно писать невозможно. Лукашенко в очередной раз приезжает в Москву, где ведет переговоры с Ельциным, длившиеся, по его словам, 7 часов. На переговорах было решено поднять интеграцию на более высокий уровень и создать Сообщество двух стран. В самом начале своего рассказа об этом белорусским телезрителям Лукашенко говорит о будущем празднике подписания Договора о Сообществе: «Мы пришли к выводу, что мы должны при соответствующей обстановке, очень торжественной, с участием Алексия, с участием русского и белорусского народов (siс!), открыто, возможно на площади или в каком-то большом дворце, с торжественной определенной обстановкой подписать этот договор». Таким образом, детали праздника были двумя президентами детально «проработаны», но что они намереваются подписать, как это вообще очень характерно для стиля российско-белорусских отношений, было совершенно непонятно. Лукашенко, излагая план, по которому будут созданы Высший Совет, в составе президентов, премьеров и руководителей парламентов. Исполком и Парламентское собрание, в которых будет равное представительство Белоруссии и России, подчеркивает: «Главная особенность этого договора - то, что создаются наднациональные органы... Будет создано правительство, так называемый Исполнительный комитет... Решения этих органов будут носить обязательный характер... 2 апреля будет подписан белорусско-российский договор об образовании союзного государства при полном сохранении суверенитета двух государств» (22). Но, очевидно, большая часть 7 часов, потраченных, как говорил Лукашенко, на переговоры с Ельциным о Сообществе, была посвящена обсуждению церемонии подписания. Во всяком случае, буквально на следующий день Ельцин делает заявление, полностью перечеркивающее надежды белорусского лидера: «О создании единого государства с Белоруссией вопрос не стоит. Просто кто-то что-то перепутал » (23).

Тем не менее 2 апреля 1996 г. в торжественной обстановке, как и хотел Лукашенко, с участием патриарха, с колокольным звоном и банкетом, где Лукашенко разбил об пол бокал, был подписан Договор о Сообществе Белоруссии и России, Сообществе Суверенных Республик - ССР. По словам А. Лукашенко, договор «исправлял ошибку, сделанную в 1991 году» (24) - развал СССР. Реальное содержание договора было, однако, очень далеким от «полной интеграции». В Высшем Совете, в который входят главы государств, парламентов и правительств, каждая из сторон имеет один голос, что делает этот орган чисто декоративным, ибо президенты и главы правительств и без него постоянно встречаются и каждая из сторон в этих встречах и без того имеет один голос. Парламентское же собрание, в структуре которого также соблюден принцип равного представительства, но решения все-таки принимаются большинством голосов, вообще никаких прав, кроме права вносить предложения, не имеет. В договоре говорилось также о «синхронизации» реформ и о том, что до конца 1997 г. должны быть созданы условия для введения единой валюты (25). Высший Совет на два года возглавил президент Белоруссии, ставший таким образом «главой ССР», Исполнительный же комитет - В. Черномырдин.

Заявления о скором объединении и подписание договора о создании Сообщества вызвали бурную реакцию белорусской оппозиции. В Минске прошло несколько крупных массовых акций протеста, в которых приняли участие десятки тысяч граждан. Эти манифестации жестко подавлялись милицией и ОМОНом, десятки людей были избиты, арестованы и посажены в тюрьмы (26). Тем не менее, естественно, 5 мая Договор о Сообществе был ратифицирован Верховным Советом Беларуси. Против ратификации высказались только депутаты либеральной фракции «Гражданское действие».

От Содружества к Союзу

Период между заключением Договора о Сообществе в апреле 1996 г. и заключением Договора о Союзе в апреле 1997 г. в истории и России, и Белоруссии наполнен бурными событиями. В России - это президентские выборы, в Белоруссии - поддержанный Россией бескровный государственный переворот, установивший фактически диктаторскую власть Лукашенко.

Несмотря на все эти события, российско-белорусские отношения обсуждаются в это время, особенно в России, очень интенсивно, выдвигаются разные проекты и далеко идущие планы. Центральные СМИ и либеральные круги России продолжают и усиливают атаку на Лукашенко, а он все более интенсивно сближается с российской оппозицией, произнося речи, которые не могут не вызывать у нее восторга. Так, 8 мая 1996 года, выступая перед ветеранами накануне праздника Победы, президент заявил: «Мы, как в 1941 году, находимся во вражеском кольце. Враги засели в руководстве соседнего государства, с которым мы недавно подписали Договор о Сообществе... Мы не можем спокойно наблюдать за тем, как этот страшный монстр - НАТО - приближается к границам нашей синеокой Беларуси... Мы вернем вам единое Отечество - Родину, за которую вы сражались» (27). Для части российской оппозиции (естественно, не главных лидеров, а занимающих относительно маргинальное положение) Лукашенко становится кумиром и, более того, возможным будущим президентом России, в составе которой тогда будет и Белоруссия. Так, по мнению редактора газеты «Завтра» Александра Проханова, «славянство подарило миру двух великих людей - Караджича и Лукашенко, который возглавил борьбу с врагами великого государства... В будущем неизбежном союзе у Лукашенко - великая роль» (28). Сходные мысли высказывал и С. Бабурин. При этом «технически» все это представляется делом относительно легким. Процесс интеграции вроде бы идет, и за Сообществом должны последовать какие-то дальнейшие шаги, среди которых очень естественно ожидать договора о двойном гражданстве.

Эти идеи не могут не воздействовать на Лукашенко, который, выступая перед российской Думой осенью 1996 г., говорит: «Наш белорусский народ готов сегодня идти в интеграции настолько, насколько к этому готовы российские власти... Поэтому я предлагаю поручить межпарламентскому собранию, а если нужно, президентам и правительствам решить судьбу дальнейшей интеграции, а если надо - и объединения двух великих народов» (29).

Ельцин, так же как и Лукашенко, высказывается за продолжение интеграции и в начале 1997 г. направляет белорусскому президенту послание с конкретным планом «синхронизации реформ», о котором говорилось в Договоре о Сообществе, предусматривающим ускорение перехода Белоруссии к рынку и акционирование белорусских предприятий, в котором упоминается и о возможности референдума об объединении.

В истории российско-белорусской интеграции мы видим все время одну картину - очень легко достигается договоренность о подписании какого-либо интеграционного договора или о проведении референдума, но конкретное содержание того, в чем будет заключаться договор или к чему должен привести референдум, остается туманным и обе стороны видят его совершенно по-разному. Так происходит и на этот раз.

Реакция Лукашенко, ознакомившегося с конкретными предложениями Ельцина, была резко отрицательной. В ходе расширенной коллегии МИД Беларуси он заявил: «Я свою политику в отношении России никогда не изменю. Я убежден, что мы будем вместе, как бы кто-то этому ни противостоял. Но для меня есть также вопросы, через которые переступить я не имею права. Это прежде всего государство -государственность и суверенитет нашей республики. Мы не можем войти в состав того или иного государства на правах района или губернии. Мы хотим равноправного сотрудничества. Наши люди никогда, какой бы союз мы ни заключали, не должны поехать воевать в «горячие точки». И самое главное - все союзы должны носить взаимовыгодный характер. И идя на единение, надо все-таки проводить такую линию и добиваться у своих партнеров, чтобы мы шли не через ультиматумы». Лукашенко высказал мнение, что на самом деле автором письма являлся «враг интеграции», руководитель администрации Ельцина Анатолий Чубайс (30).

Одновременно резко усиливаются конфликты Белоруссии и России по поводу реализации соглашений о таможенной системе. В России
обвиняют Белоруссию, что она наживается на беспошлинном ввозе в Россию иностранных товаров, прежде всего - спиртного, т. е. в организованной государством контрабанде (31). После этого Белоруссия предпринимает ряд шагов, направленных на некоторое «дистанцирование» от России и вызвавших в Москве тревогу.

Лукашенко встретился в Гомеле с украинским лидером Леонидом Кучмой. Белорусско-украинские соглашения, подписанные в Гомеле, не во всем соответствовали таможенному союзу, заключенному между Беларусью и Россией. Несколько позднее было заявлено, что Беларусь будет добиваться заключения особого соглашения с НАТО в связи с расширением альянса. В феврале 1997 г. в интервью «Советской Белоруссии» Лукашенко говорит: «...любое вполне естественное желание Минска укрупнить (siс!) диалог с нашими западными партнерами, а также с Украиной вызывает у некоторых российских политиков чересчур нервную реакцию... Мы не собираемся никуда инкорпорироваться ни в ранге ландграфства, ни губернии» (32). И далее: «Для меня на первом месте стоит укрепление суверенитета страны» (33).

Трудно сказать, насколько все это было реальной попыткой переориентации, насколько - способом давления на Россию с целью ускорения интеграционного процесса в направлении российско-белорусского равноправия, к которому стремился Лукашенко, увидевший в предложениях Ельцина план подчинения Белоруссии. Но если целью его было подтолкнуть Россию к каким-то более решительным шагам, то в какой-то мере он своего добился.

1997- «Союз»

К ситуации договоренности о заключении соглашений, о содержании которых никакой договоренности нет, мы уже привыкли. В первый раз это вызывает изумление. Во второй воспринимается как какой-то фарс, сцена из старой комедии или «Кукол» Шендеровича. Когда же это повторяется многократно, хочется сказать: «уже не смешно». История с заключением Договора о Союзе почти полностью повторяет историю с Договором о Сообществе (как и сам Договор о Союзе не вносит ничего принципиально нового).

7 марта 1997 г. состоялась встреча двух президентов в Москве, на которой обсуждалась подготовка нового интеграционного документа. После встречи состоялось заседание парламентского собрания Сообщества, на котором Лукашенко изложил свой план интеграции: Сообщество преобразуется в Союз, органы Сообщества трансформируются в надгосударственные, решения которых имеют обязательный характер для национальных властей. При этом, однако, было вновь подчеркнуто, что речь идет о союзе двух суверенных государств. Президент заявил, что Беларусь не собирается идти за Россией по пути реформ, наоборот, посоветовал использовать опыт Беларуси для коррекции российских реформ (34).

В конце марта проекты интеграционных документов были подготовлены. Московская команда: вице-премьер Валерий Серов и помощник президента Дмитрий Рюриков работали в полном единстве с белорусской стороной. Проекты предусматривали, что решения Высшего Совета Союза, куда входят президенты, премьеры и председатели обоих палат парламентов двух государств, принимаются большинством голосов его членов и обязательны к исполнению в обоих государствах.

Только в самый последний момент кто-то (вроде бы Чубайс) в окружении российского президента понял, что такой договор не только ограничивает свободу рук России и Ельцина, но и дает возможность Лукашенко, который контролировал бы белорусских членов Совета значительно лучше, чем Ельцин российских, диктовать в Совете свою волю. Российские СМИ подняли шум, крича чуть ли не о заговоре против Ельцина (35). Судьба Серова и Рюрикова была решена. Однако представить себе их в роли хитроумных интриганов и заговорщиков очень трудно. Скорее всего, они просто честно выполняли задание - подготовить проект более тесного Союза, включающий наднациональные органы и основанный на принципах равенства двух государств, и иного проекта они просто придумать и не могли.

В результате 2 апреля было подписано только общее соглашение о создании Союза, не содержащее ничего опасного и ничего конкретного (36). Подготовленный же договор был переименован в Устав Союза, которому предстояло пройти через «всенародное обсуждение». В Беларуси, тем не менее, день 2 апреля был объявлен государственным праздником единения белорусского и российского народов, а Народный фронт, уже в феврале организовавший пикетирование российского посольства, организовал жестоко подавленные массовые акции в защиту независимости (все шло по кругу, повторялась серия событий 1996 года).

Лукашенко был очень недоволен отклонением Ельциным уже согласованного рабочими группами проекта и даже заявил, что обсуждение - юридический нонсенс и что он не подпишет Устав, если в последний будут внесены существенные изменения. Однако 7 апреля в Минск приехал министр иностранных дел России Евгений Примаков и в результате его переговоров с белорусским президентом на обсуждение был вынесен Устав, значительно отличающийся от предложенного к подписанию 2 апреля: новая редакция лишала руководящие органы Союза возможности принимать решения прямого действия. 9 апреля началось «всенародное обсуждение» Устава, продолжавшееся до 15 мая. В ходе этого обсуждения многие российские политики предлагали отказаться от ставшей совершенно невразумительной идеи Союза, разработать проект реальной федерации, в которой парламент избирался бы непосредственно населением и в высших органах учитывалось бы различие «весовых категорий» России и Белоруссии, и провести референдум по этому проекту (37). Белорусская сторона реагировала на это крайне болезненно. Лукашенко заявил: «Сегодня руководство России не готово к объединению. Руководство России ставит вопрос о вхождении Беларуси в состав России. Мы не можем на это пойти сегодня. У нас есть Конституция, которая не позволяет... Кому-то хочется угробить эту идею, поэтому они и говорят: «Давайте Беларусь включим в состав России». Но мы, в Советском Союзе будучи, ни в каком составе не были. Мы были как республика. Я скажу, суверенитета у нас было не меньше, чем сейчас (38). (Как это очень часто бывает с Лукашенко, невозможно сказать, действительно ли он думает, что в СССР «суверенитета было не меньше, чем сейчас», или это - демагогия.) Идея «неготовности» России к объединению еще резче звучит и в интервью А. Лукашенко Н. Сванидзе 10.05.1997 г.: «Что такое единое государство? Это же единые государственные институты. И как только зашел разговор о формировании единых государственных институтов, все ваши господа, которые предлагали единое государство, сразу же задрожали: «Нет, не надо нам этого». Не готова Россия к единому государству... Если Вы хотели сделать вывод, что мы не хотим единого государства, то не получится. Я сторонник этого, и мы готовы на все предложения российской стороны. Но чтобы они были логичны и не нарушали сегодняшнюю Конституцию» (39).

С другой стороны, В. Толкачев, руководитель пресс-службы Лукашенко, упрекает Россию, что она чрезмерно спешит с объединением: «Европейский опыт показывает, что такая интеграционная модель создавалась десятилетиями. Посему непонятна спешка некоторых российских политиков «слиться» в единое государство (в котором, надо полагать, Беларуси отведется роль «края») хотя бы завтра» (40).

Может возникнуть впечатление, что между словами Лукашенко, упрекающего Россию, что она к интеграции не готова, и словами В.Толкачева, говорящего, что она чрезмерно спешит, - противоречие. Но это - мнимое противоречие. Россия, действительно, не готова к интеграции, как ее видит Лукашенко, - объединению, при котором во всех руководящих органах Белоруссия и Россия имели бы по одинаковому числу голосов и решения этих органов были бы обязательными, прямого действия. Но она вполне готова к интеграции, при которой в руководящих органах соотношение белорусских и российских голосов соответствовало бы соотношению численности населения двух стран, к чему, естественно, совсем не готова Белоруссия, ибо объективно такая интеграция - просто инкорпорация Белоруссии в Россию.

22 мая, за день до подписания Устава, Александр Лукашенко приехал в Москву, чтобы согласовать остающиеся спорными вопросы. За два часа согласие было достигнуто: в окончательном тексте документа было указано, что решение Высшего Совета Союза вступает в силу только в том случае, когда оно подписано обоими президентами, что, как легко понять, полностью лишает этот орган какого-то особого и нового смысла. 23 мая Александр Лукашенко и Борис Ельцин подписали в Кремле Устав Союза двух стран.

10 июня за 15 минут единогласно ратифицировала Договор и Устав Палата Представителей Национального Собрания Беларуси. 11 июня интеграционные документы были ратифицированы Советом Федерации РФ и Советом Республики Беларусь.

Дело Шеремета

Сразу же после заключения договора - вроде бы пика интеграционного процесса, - разгорается «дело Шеремета», приведшее к резкому обострению отношений между двумя государствами.

Еще в 1996 году, выступая в Государственной Думе РФ, президент Лукашенко характеризовал корреспондента ОРТ в Беларуси Павла Шеремета следующим образом: «Канал ОРТ, действуя беспардонно, назначил журналиста, даже не позаботившись о его аккредитации в Беларуси. И избрали человека на эту должность националистически настроенного в Беларуси, злейшего врага Российской Федерации, страшного оппозиционера белорусскому президенту».

Уже в ходе подготовки Договора о Союзе Лукашенко давал поручения своим подчиненным «поставить на место» российские СМИ^. Весной 1997 года журналистам всех иностранных телекомпаний, работающим в Беларуси, на несколько дней было запрещено передавать свои репортажи за пределы страны. Запрет был снят только после вмешательства руководства России. В июне 1997 года за репортаж о подготовке к празднованию Дня Республики Павел Шеремет был лишен аккредитации при МИД Беларуси. В июле Шеремет со съемочной группой выехал на белорусско-литовскую границу и сделал репортаж, в котором показал, что граница фактически не охраняется. Через несколько дней этот «страшный оппозиционер» был арестован и посажен в тюрьму и против него и его коллег - оператора Дмитрия Завадского и водителя Ярослава Овчинникова - было возбуждено уголовное дело о незаконном переходе государственной границы.

Арест Шеремета, за которым в начале августа последовал арест еще одной съемочной группы ОРТ во главе с Анатолием Адамчуком, вызвал, как и следовало ожидать, бурю негодования и антилукашенковскую кампанию в российских центральных СМИ и ряд действий российских властей с целью поставить на место самого близкого друга и союзника России, главу российско-белорусского Союза, который делает то, что не делал ни один, даже недружественный президент ни в СНГ, ни за его пределами, - арестовывает российских журналистов.

В конце июля губернатор Калининградской области Анатолий Горбенко отменил запланированный визит в область белорусского президента, мотивируя это конфликтом, возникшим в связи с «делом Шеремета». Затем с чрезвычайно резким заявлением выступил президент Ельцин. Он потребовал от Лукашенко объяснений, заявил о недопустимости подобных действий и сказал, что его белорусский коллега недостаточно опытен. Ответ Ельцину Лукашенко дал в интервью псковским журналистам: «Кто вложил Ельцину это в уши? Ясно. Вот вчера этот кукловод сидел напротив него (в телерепортаже ОРТ о заявлении Ельцина был показан сидящий рядом с ним Анатолий Чубайс. -Ю.Д., Д. Ф.). Я могу впервые, уже однозначно заявить: Гайдар и его команда плюс Чубайс - это люди, которые сегодня направили все, что у них есть, на разрушение договора. Буквально месяц назад нам сообщили наши коллеги из РФ о регулярных встречах нашей оппозиции, которая на дух не переносит все русское, это - Богданкевич, Карпенко, Гончар, представители БНФ, они имеют контакты с Гайдаром, в этой штаб-квартире разрабатываются все направления противодействия и договору, и президенту Лукашенко. ...Давать оценки своему коллеге в суверенном государстве, упрекать его в некоей неопытности - это по меньшей мере нонсенс... Я объяснюсь перед Ельциным, но только после того, как он объяснится передо мной за ту информационную бойню, которая развязана против Беларуси на этих каналах» (42).

После ареста группы А. Адамчука перепалка усиливается. Пресс-секретарь президента России Сергей Ястржембский, выступая в прямом эфире радио «Маяк», заявил: «Терпение России на пределе... Если журналисты не будут освобождены, союз двух стран ждут мрачные перспективы». Президент Беларуси в беседе с послом РФ в Беларуси Валерием Лощининым дает Ястржембскому отповедь: «Я никому не позволю разговаривать со мной с позиции силы и каких-то санкций. Если тогда этих ребят подставили в первый раз, то теперь их подставили во второй раз. Этим мальчикам невыгодно, чтобы конфликт разрешился спокойно... Заявление Ястржембского должно было произвести впечатление, что в Москве топнули ногой и Лукашенко испугался... Ястржембский для меня никто» (43).

В начале сентября, однако, были освобождены члены группы Адамчука. Александр Лукашенко передал их приехавшему в Минск спикеру Госдумы России Геннадию Селезневу. Корреспондента ОРТ россиянина Владимира Фоменко четверо суток продержали в управление КГБ города Лиды, а затем выдворили из страны. 8 сентября президент Беларуси отправился на празднование 850-летия Москвы, где встретился с Борисом Ельциным. В беседе обсуждалась судьба остающихся в заключении Шеремета и Завадского. После этого Ельцин заявил, что вопрос решен, а Лукашенко пояснил, что к проблеме журналистов на президентском уровне больше возвращаться не будут.

Мы должны признаться, что не представляем себе, как проходят подобные беседы, и нам было бы очень интересно услышать или увидеть одну из них. Но поскольку это повторяется чуть ли не во всех ответственных переговорах и беседах Ельцина и Лукашенко, нас не должно удивлять, что и на этот раз они истолковали содержание своей договоренности диаметрально противоположным способом. Под решением Ельцин несомненно подразумевал освобождение Шеремета, Лукашенко же этого не подразумевал. Корреспонденты продолжали сидеть в тюрьме. 18 сентября разгневанный Ельцин заявляет: «Если между президентами достигнута договоренность, то в мировой практике просто не существует, что вдруг эта договоренность кем-то из президентов не выполняется. Такого не бывает!.. Значит, президент не додумывает» (44). После этого в интервью «Белорусской деловой газете» первый вице-премьер России Борис Немцов пригрозил, что, если журналистов будут продолжать держать в тюрьме, Россия может прекратить поставки энергоносителей в Беларусь (45).

2 октября президент Беларуси намеревался отправиться с визитами в Липецкую и Ярославскую области России. Однако за несколько часов до отлета из Москвы в Минск сообщили, что воздушный коридор самолету президента предоставлен не будет. В этот же день Ельцин объяснил это очень просто: «Пусть он сначала Шеремета отпустит». 4 октября, выступая на съезде учителей Беларуси, президент Белоруссии заявил, что Шеремет сам не хочет выходить из тюрьмы. Одновременно, касаясь своих взаимоотношений с Ельциным, Лукашенко произнес фразу: «Мне - 40, ему - 80» (46), смысл которой весьма прозрачен.

7 октября Павел Шеремет был освобожден из предварительного заключения. В ноябре в приграничном городе Ошмяны начался суд над Шереметом и Завадским. Уже в 1998 году они были приговорены к условному заключению на два и полтора года соответственно. В конце концов кое-как конфликт был улажен. Для улаживания отношений в Минск затем приезжал Березовский, и они явно о чем-то с Лукашенко договорились, ибо тон принадлежащих Березовскому СМИ с тех пор изменился (47). Отношения с Ельциным не очень испортились, потому что хорошими и не были. В конце октября Лукашенко давал интервью «Комсомольской правде» и журналисты спросили, целовались ли они с президентом России при встрече. Гость ответил: «Мы не целовались с Ельциным никогда, вы это бросьте. Просто по-русски, как это называется у православных, лобызались. А сегодня встретились с ним, похлопали друг друга по плечам» (48). Но в январе 1998 г. после заседания Высшего Совета Союза Ельцин уже сказал журналистам: «...немножко была, так сказать, определенная тень... сейчас все снято», на что Лукашенко отреагировал: «Ничего и не было» (49).

Сейчас создается ощущение, что все - и Лукашенко, и Ельцин, и журналисты, и даже народы - немного от всего этого устали. Лукашенко сейчас довольно много ездит по российским регионам, налаживая связи между белорусскими и российскими предприятиями. Вроде бы дело не совсем президентское, но, может быть, именно поэтому идет оно довольно успешно. Принимают его тепло, ибо для местных начальников переговоры с президентом суверенного государства - это как бы повышение их статуса, а идеологически русская провинция близка к Лукашенко, который теперь стал называть российских демократов только «дерьмократами». Лукашенко, которому в силу международной изоляции Белоруссии не так уж часто приходится ездить за границу, явно отдыхает в этих поездках душой. Российская и белорусская либеральная пресса относится к этим визитам с подозрением, видя в них что-то вроде замаскированной избирательной кампании белорусского президента по выборам в президенты России. Но больших интеграционных договоров типа договора 1996 г. и договора 1997 г. больше уже никто не готовит (50). На официальном языке все это называется переходом к конкретной будничной работе по наполнению российско-белорусских договоренностей реальным содержанием.

В приведенном выше небольшом и, безусловно, неполном очерке истории российско-белорусских интеграционных усилий мы отнюдь не старались поднять серьезное дело на смех. Но без улыбки излагать все эти события просто невозможно. Ведь действительно все происходило именно так, и, когда мы говорим, что много раз и не только Ельцин и Лукашенко, но и Кебич и Черномырдин сначала приходили к соглашениям подписать какой-то договор, а уже затем выяснялось, что о содержании его у них самые смутные и противоположные представления, - это факт. То, что решение о церемонии подписания договора о Сообществе было принято задолго до определения его содержания, - это тоже факт. То, что за сценами «лобзаний» в нашей истории регулярнее следуют сцены скандалов, что можно не пустить на территорию одной из стран главу Союза и т.д. и т.п., - все это факты, документированные и «запротоколированные». Что же это за странная комедия? Почему процесс интеграции превратился в такой фарс? Теперь наша задача - попытаться это понять.
 

Самой глубокой причиной этого являются, на наш взгляд, противоречия и в белорусском, и в российском массовых сознаниях. Как отдельные люди, так и целые народы могут стремиться к целям, которые недостижимы в принципе, ибо они - внутренне противоречивы, как стремление, по английской пословице, одновременно иметь пирог и съесть его. Именно таким представляется нам белорусское и российское стремление к объединению. В чем же его внутренняя противоречивость?

Наиболее интенсивное стремление к объединению России и Белоруссии - не у русских. Русскому массовому сознанию, травмированному распадом Варшавского Пакта и СССР, ослаблением и умалением России, свойственно стремление вернуть, хотя бы в какой-то мере, утраченные позиции, увидеть Россию снова расширяющейся и центром какого-то объединения государств. Отсюда - популярность разного рода «геополитических» построений, по которым Россия - естественный центр великого евразийского пространства, и «цивилизационных» концепций, по которым все славяне, или все народы Евразии (славяне и тюрки, находящиеся в некоем цивилизационном симбиозе), или все православные должны объединиться под эгидой России для противостояния Западу. Полная противоречивость этих концепций друг другу, то, например, что объединение православных просто исключает объединение всех славян, никого не волнует, ибо важно в них одно - кто-то должен объединиться под русской эгидой. (Надо отметить, что, поскольку Лукашенко и вообще многие белорусы в значительной степени живут в русской культуре и сфере русских идей, все эти тезисы - о православной цивилизации, Евразии и т. п. мы можем со всей их противоречивостью найти в речах Лукашенко.) Преувеличивать серьезность и интенсивность этих российских настроений не стоит (их относительно поверхностный характер продемонстрировала реакция общества на Чечню), но распространение их - колоссально и отнюдь не только среди коммунистов и националистов.

Белоруссии в этих русских стремлениях и мыслях уделяется не так много места. Именно о Белоруссии как таковой (вне связи с Лукашенко) в России думают мало (об Украине - значительно больше). Объединение с Белоруссией, безусловно, приветствовалось бы большинством русских, но как любое другое объединение под эгидой России. Значение для российского сознания российско-белорусского объединения лишь в одном - что ликвидируются ненужные и раздражающие барьеры между странами и что Россия снова стала расширяться и «собирать земли» (51). При этом, хотя у русских нет ни малейшего чувства превосходства над белорусами, у них нет и ясного сознания, что это - особый народ (еще меньше, чем в отношении украинцев) и объединение с Белоруссией более или менее однозначно понимается как объединение двух частей одного народа, вернее, воссоединение с большинством народа его небольшой части, по какому-то недоразумению от него отделившейся, т. е. как присоединение Белоруссии к России, Белой Руси к Руси Великой. Такое понимание свойственно как тем, кто стремится к объединению, так и тем, кто его боится, ибо вообще боится, что Россия вновь встанет на путь империализма, закроется от Запада и т.д. Можно сказать, что идея действительно равноправного объединения Белоруссии и России в России просто всерьез никому в голову не приходит и белорусские разговоры о равноправии воспринимаются или как камуфляж стремления соединиться с Россией для белорусских противников Лукашенко и для мирового сообщества, или как прием в торге, используемый, чтобы «подороже продать себя» (52).

И надо сказать, что в этом русское сознание вполне реалистично, ибо равноправное объединение страны со 145 миллионами населения и страны с 10 миллионами действительно невозможно. Любое объединение, в котором не учитывалось бы это различие весовых категорий, означало бы, что маленький партнер, Белоруссия, внося «в общую казну», дай Бог, одну десятую, распоряжался бы половиной (53). Любое же объединение, в котором эта разница учитывается, означало бы просто вхождение Белоруссии в Россию. Равноправное объединение Белоруссии и России так же невозможно, как равноправное объединение, скажем, Германии и Люксембурга, или Китая и Монголии, или Индии и Непала. Этим российско-белорусский объединительный проект принципиально отличен от европейского, ибо в ЕС объединяются относительно равновеликие страны (Германия, Британия, Франция, Италия), которые могут не опасаться, что растворятся в какой-то одной, самой большой, а малые страны как бы находят себе место «в пространстве между ними», причем их ситуация облегчается усилением в больших странах роли регионов и национальных автономий.

Поэтому русское «невосприятие» белорусской идеи равноправия и русское понимание Союза как включения Белоруссии в Россию не столько проявление русского шовинизма, сколько просто нормальный, реалистичный взгляд на ситуацию.

Белорусское сознание относится к объединению с Россией несколько иначе. Белорусы переживают распад СССР более болезненно, чем русские, ибо и произошел этот распад в значительно большей мере в результате событий и процессов в России, чем в Белоруссии, на которую он буквально «с неба свалился». Но дело не только в разной степени интенсивности русских и белорусских стремлений. У них еще и очень различное содержание.

Прежде всего, для русских объединение с Белоруссией - одно из многих возможных направлений расширения (а отход Белоруссии к каким-то иным союзам - одна из многих угроз «сжатия») и Белоруссия не является чем-то особым и исключительным, русское сознание - не центрировано на Белоруссии. Но белорусское сознание центрировано именно на России. Для меньшинства белорусов (оппозиции) Россия -источник страха, опасности поглощения Белоруссии, для большинства же - скорее источник надежд. Но и у тех и у других Россия занимает в сознании центральное место.

Однако те, кто стремится к объединению с Россией, видят это объединение иначе, чем стремящиеся к объединению с Белоруссией русские. Дело в том, что белорусский суверенитет - не только высшая ценность для оппозиционного меньшинства, но и вполне реальная ценность для большинства белорусов, в том числе сторонников Лукашенко и объединения. Согласно данным опроса, проведенного в 1997 г. НИИСЭПИ, «да» на вопрос о том, «считаете ли Вы, что Белоруссия должна быть независимым суверенным государством», отвечают 85,4%. При этом 45,4% опрошенных поддерживают Лукашенко и готовы голосовать за него (54). Таким образом, как бы ни казалось странным и противоречивым постоянное сочетание в заявлениях Лукашенко высказываний о безусловной ценности независимости и высказываний о «полной интеграции» - это отнюдь не просто его противоречие и его демагогия. Именно такой «мандат» он имеет от своего народа. Белорусы реально стремятся к объединению и суверенитету одновременно.

В громадной мере это - результат воздействия советской идеологии. На наш взгляд, белорусское сознание - более «советское», чем русское. СССР виделся в Белоруссии иначе, чем в России. Для русских с их тысячелетней государственной традицией СССР все же в значительной мере был формой существования древнего и великого русского государства. Для белорусов же он был, наоборот, первым в их истории, если не считать просуществовавшей несколько месяцев в 1918 г. Белорусской Народной Республики, формой существования (пусть формального и фиктивного) их собственного национального государства - БССР. Они и формировались как сознающая себя общность в советских условиях и под воздействием советских реальностей и советских догм, в том числе и догмы о равноправии всех республик и народов СССР, прочно вошедшей в белорусское народное сознание. И стремление белорусов к Союзу или даже единому государству с Россией - это не только стремление вернуться в советское прошлое, но и стремление вернуться в мифологизированное советское прошлое, это стремление преобразовать прочно вошедшие в сознание догмы тоталитарного государства в реальность посттоталитарного мира (55). Поэтому разговор русских и белорусских сторонников интеграции в большой мере - разговор глухих (что мы и могли видеть чуть ли не во всех разговорах Ельцина и Лукашенко).

Далее, поскольку белорусский «интеграционизм» имеет советские корни и связан с ностальгией по советскому прошлому, парадоксальным образом любовь к России и желание объединиться с ней связаны в нем сочень негативной оценкой реальной современной России (и наоборот, белорусское либеральное меньшинство, резко выступающее против Союза, зачастую рассматривает российские реформы как пример для подражания). Та Россия, которую любят белорусские интеграционисты, - это некая Россия вообще и прежде всего - Россия советского прошлого, а не реальная современная Россия Ельцина. Тот же опрос НИИСЭПИ 1997 г. показывает, что 27,5% считают, что предпочтительнее экономика, «как в бывшем СССР», и только 0,9% - «как в нынешней России». Но одновременно 53,6% считают, что «интеграция с Россией может улучшить экономическую ситуацию в Белоруссии». Из этого сочетания любви к России вообще и желания с ней объединиться с нелюбовью к реальной России легко сделать вывод, что белорусы, стремясь объединиться с Россией, хотят «помочь» ей вернуться к своему нормальному состоянию. Но хотя, несомненно, кое-кто так и думает (у Лукашенко такие мысли, наверняка, возникают), утверждать это означало бы приписывать массовому сознанию значительно большую стройность и логичность, чем они реально ему присущи. Простые люди, занятые повседневными делами, заботами о хлебе насущном, и «не обязаны» додумывать все до конца, и в их сознании долгое время (не «как угодно долгое», но очень долгое) вполне могут уживаться логически противоречащие друг другу идеи и взаимоисключающие стремления.

Противоречивость массового сознания - это глубинная основа нелепостей и гротеска нашего объединительного процесса. Но непосредственно массы не участвуют в этом процессе. Его осуществляют политики. И в наших условиях, когда и в Белоруссии, и в России существуют системы авторитарного президентского правления, его осуществляют прежде всего - президенты. И от сознания народов мы должны теперь перейти к сознанию всенародного избранных глав государств.
 

Для того, чтобы понять роль президентов в нашем объединительном процессе со всеми его гротескными сценами, мы прежде всего должны исходить из того, что президенты - нормальные люди и их сознание ни в коем случае не может быть противопоставлено массовому. Многочисленные речи и интервью Лукашенко (у Ельцина значительно меньше неподготовленных речей и интервью, меньше «речевого материала») - это ценнейший источник по изучению белорусского массового сознания, значительно более яркий и богатый, чем всякого рода опросы.

Можно даже сказать, что противоречия, более или менее латентные в массовом сознании, принимают в сознании президентов обостренную форму. Ведь идя к власти, они, чтобы понравиться массам, должны были не просто выражать их противоречивые устремления, но выражать в яркой, убежденной и убедительной форме. «Простые люди» могут просто хотеть взаимоисключающих вещей и даже иметь смутные подозрения, что они исключают друг друга. Но популистский политик должен всеми своими речами и видом демонстрировать, что ни о каком противоречии здесь и мысли быть не может, что эти на деле взаимоисключающие цели вполне достижимы вместе и, когда его выберут, он их обязательно достигнет. Ельцин не стал бы президентом, если бы в 1991 г. не выражал и не внушал уверенность, что можно быстро достичь рынка со всем его изобилием, не снижая, а повышая в процессе перехода жизненный уровень, что можно отказаться от союзного центра, не разрушая, а укрепляя связи между республиками и т. д. И Лукашенко не был бы избран, если бы не утверждал страстно, что можно объединиться с капиталистической Россией, одновременно полностью сохранив независимость и не допустив у себя бед и несправедливостей капитализма и т. д.

Разумеется, в реальное содержание сознания людей, убежденно говорящих все эти логически противоречивые вещи, мы проникнуть не можем. Но мы убеждены, что было бы крайне упрощенным говорить здесь о сознательной лжи. Популистский политик не лжет, но он и не очень рефлексирует над тем, что говорит, - у него нет на это времени и сил. Если он на минуту задумается, он утратит убежденность, станет проявлять колебания и погибнет как политик. Он действует в той громадной зоне, которая расположена между двумя полюсами - субъективной правдой и субъективной ложью, при этом все-таки ближе к полюсу правды, ибо настоящую убежденность и страстность сымитировать трудно.

Обостренно, ярко выражая противоречия наших массовых сознаний (и внутренние противоречия, и противоречия между ними), персонифицируя эти массовые сознания, президенты как бы создают ту гротескную пьесу, которую мы видели и видим. Белорусское массовое сознание просто хочет союза с Россией при сохранении суверенитета и при нераспространении на Белоруссию российских порядков. Лукашенко хочет всего этого страстно, добивается шумно, а когда этого не получается, обвиняет разного рода врагов. Белорусское и российское сознание по-разному относятся к перспективе интеграции и по-разному видят ее суть. В отношениях Ельцина и Лукашенко это находит фарсовую форму выражения, когда люди часами говорят друг с другом, вроде бы о чем-то договариваются, но затем выясняется, что каждый понимал эту договоренность по-своему. Невнятица, непроясненность и противоречивость массового сознания находят выражение в характере переговорного процесса, напоминающем «комедию ошибок» (56).
Противоречия массового сознания (белорусского - в большей степени) и. если так можно выразиться, «между массовыми сознаниями» делают практически невозможным объединение России и Белоруссии, ибо на принципах равенства объединение громадной России и маленькой Белоруссии просто невозможно, а на неравенство, на вхождение в той или иной форме в состав России белорусы не согласны. И та «комедия ошибок», которая происходит в отношениях между нашими президентами, персонифицирующими эти массовые сознания, - выражение и отражение этих противоречий. Но есть еще одна причина, по которой это объединение невозможно, непосредственно связанная уже не с народными сознаниями, которые лишь персонифицируются президентами, а с самими президентами.

Придя к власти демократическим путем, оба наших президента произвели через некоторое время перевороты, установившие системы авторитарной личной власти. И этим они не только расширили, но и парадоксальным образом ограничили свою свободу действий, сузили свои возможности и умственный кругозор.

Президенты демократических стран знают, что хотя уходить с поста, может быть, и неприятно, но неизбежно и никакой катастрофы здесь нет. Уйдут - и будут или строить планы новой победы на выборах, или просто мирно доживать свой век. Поэтому неизбежное ограничение их власти, связанное с любым интеграционным процессом, их может не пугать — власть их и так условна и ограничена, а процесс, который они начинают или продолжают, все равно будет идти и после них. Но Ельцин и Лукашенко поставили себя в ситуацию, когда уйти от власти они уже не могут, - это будет именно катастрофа для них и их близких, которым тогда вспомнят все. Следовательно, задача сохранения власти для них превращается как бы из добровольной в принудительную. Ими движет уже не просто стремление к власти, а инстинкт самосохранения, который заставляет тщательно следить за любой, даже самой отдаленной угрозой власти, стараться исключить любую опасность. Поэтому процесс интеграции приобретает для них совсем иное значение - он может рассматриваться ими лишь в узкой временной перспективе их жизни и их правления и лишь с той точки зрения, способствует ли она или нет укреплению их власти. Поскольку народы хотят интеграции, они должны делать интеграционные шаги, способствующие их популярности, особенно - в критических ситуациях, типа той, в которой в 1996 г. был Ельцин, причем шаги эти должны быть эффектные и «шумные». Но при этом действительного объединения произойти не может, ибо нельзя объединить два государства так, чтобы в каждом из них после такого объединения сохранялось прежнее полновластие президента.

Страны с авторитарными режимами объединиться в одно государство не могут, как это видно на многих безуспешных попытках интеграции арабских стран, у которых вроде бы есть значительно больше оснований для объединения, чем у европейских стран (один язык, одна вера и даже общий враг, еще недавно рассматривавшийся как враг вполне серьезно, - Израиль), но у которых на деле мы могли видеть процессы, очень похожие на происходящее между Россией и Белоруссией, - шумные провозглашения объединений, которые тут же распадаются, причем за распадом могли следовать даже войны (57).

Такие страны не могут объединиться, даже если у их авторитарных руководителей - одна и та же идеология. Но в случае Белоруссии и России есть еще усугубляющий фактор - идеологии очень разные. Для Ельцина любое объединение с Белоруссией, даже такое, при котором Белоруссия просто вошла бы в состав России, а Лукашенко «куда-нибудь делся бы», - угроза для власти, ибо означало бы прибавление белорусского большинства к голосам российской оппозиции. И такая же угроза таится в объединении для Лукашенко, у которого и сейчас-то чуть ли не главный враг - средства массовой информации страны, с которой он хочет объединиться.

Будучи выразителями и носителями массовых сознаний своих стран, стремясь поднять свою популярность, президенты делают шаги к интеграции. Но как только дело доходит до тех реальных, серьезных форм, которые немыслимы без ограничения их власти, зажигается «стоп-сигнал» и оба президента в ужасе отшатываются от внезапно разверзшейся пропасти.

Несмотря на то, что сознание президентов включает в себя все противоречие массового сознания, все-таки это - люди, которые по характеру своей деятельности вынуждены думать над проблемами интеграции во много раз больше, чем рядовые белорусы и русские. И некоторые неизбежные следствия интеграции - настолько просты и очевидны, что трудно представить себе, что они их не понимают.

Допустим, что, когда Лукашенко шел к власти, он, человек очень эмоциональный, увлеченный и «народный», действительно не понимал, что объединение на равноправной основе России и Белоруссии невозможно и что никакой союз невозможен при сохранении незыблемости его положения президента независимого государства. Но в то, что он этого не понимает и после нескольких лет упорной работы, верится с трудом. Тем не менее борьба за интеграцию им продолжается. Еще в большей мере это относится к опытному Ельцину.

Значит, в этой борьбе есть нечто, что нужно президентам само по себе, вне зависимости от достижения конечной цели, а так как главной и все подчиняющей их задачей является сохранение власти, значит, борьба за интеграцию (ни в коей мере не интеграция, а именно борьба за нее) нужна для поддержания власти, а значит, происходит уже некая интеграционная игра, цель которой - не интеграция, а нечто иное. Что же?
 

Хотя в настоящее время (в отличие от эпох их прихода к власти) общественное мнение не так уж много значит для наших президентов, все же они не могут не зависеть от него психологически и в конечном счете - зависят даже с точки зрения сохранения власти, ибо и в очень обезопасившем себя от разного рода угроз режиме личной власти при слишком большом падении «рейтинга» власть не может не зашататься. Но поскольку пароды стремятся к интеграции, «рейтинги» эти зависят и от успехов интеграции.

Лукашенко не только пришел к власти на лозунгах интеграции, но и затем побеждал своих врагов и шел к режиму личной власти, используя идею интеграции как таран. Именно на этой идее он выиграл референдум 1995 г. и затем произвел переворот в 1996 г., который кроме того, что идея интеграции помогла ему привлечь в этот критический момент общественное мнение, был бы невозможен без поддержки России (а она, в свою очередь, была бы невозможна без идеи интеграции). В России главное интеграционное «действо» - торжества по случаю заключения Договора о Сообществе в 1996 г. - также было непосредственным элементом избирательной кампании Ельцина.

Естественно, что отказаться от такой популярной и многократно использовавшейся идеи президенты не могут, даже если сами они уже поняли невозможность объединения. При этом, хотя объединение для президентов невозможно, крайняя противоречивость существующей в массовых сознаниях интеграционной идеи открывает громадный простор для маневрирования, позволяя раз за разом изображать дело так, что ты стремишься к объединению, а вот твой сосед как раз не готов.

Мы видели, когда дело подходило к опасной черте, что Лукашенко вдруг заявлял: интеграции не хочет Россия, ибо то, что ему предлагают в качестве интеграции, - вообще не интеграция, а подчинение и поглощение Белоруссии. Именно потому, что белорусская идея интеграции соединяет необъединимое - независимость и равенство и объединение, она очень удобна и выгодна, ибо ее всегда можно поворачивать то одной, то другой стороной. При этом - не только для Лукашенко. Ельцин также всегда может для охлаждения своего партнера выдвинуть (как это он уже делал) план интеграции, вполне реальный, но заведомо неприемлемый для Лукашенко.

В борьбе за интеграцию присутствует, на наш взгляд, еще один момент-момент относительно безопасной и увлекательной игры, в которой проиграть трудно, а выиграть (теоретически) можно очень много - страну соседа и партнера. Относительная безопасность связана с тем, что власть в обеих странах безоговорочно принадлежит президентам, они решают, как далеко могут зайти в интеграционном направлении, и в любой момент могут остановиться. Шанс же заполучить страну партнера пусть и ничтожно малый, но есть. Всегда есть надежда, что партнер, увлекшись процессом, «зазевается» и попадет в какую-нибудь ловушку, подпишет что-нибудь не то, как это чуть не сделал Ельцин в 1997 г., когда ему принесли документы, по которым он был вынужден резко ограничить свою власть, и как чуть не попался Лукашенко, когда российская сторона стала предлагать общий референдум по проекту с прямым избранием парламента. В этом отношении игра Лукашенко - азартнее и возможный выигрыш - грандиозен. Еще относительно молодой человек, он может ждать какого-то стечения обстоятельств, которое дает ему возможность заполучить президентское кресло в России.

Наличие у него таких планов Лукашенко периодически категорически отрицает (58). Но совершенно нельзя представить себе, чтобы относительно молодой и энергичный человек, глубоко убежденный, что его политика - правильная, а политика Ельцина - нет, и стремящийся к объединению государств, вообще не задумывался бы о своей кандидатуре на пост главы объединенного государства, на что он, безусловно, имел бы право. И только в специфически российской (и белорусской) атмосферах мечты Лукашенко о президентстве в объединенном государстве могут рассматриваться как чуть ли не преступные замыслы, в которых российские журналисты пытаются его уличить (59).

При этом даже создается впечатление, что А. Лукашенко несколько преувеличивает свою популярность у россиян и свои шансы быть избранным. Так, вскоре после избрания Бориса Ельцина в июле 1996 года президентом России он подвел итоги выборов следующим образом: «Счастье Ельцина в том, что его конкурентом был Зюганов, а не Лукашенко. В этом случае итог бы был другой: 75% - за Лукашенко, 25% -за Ельцина» (60).

Разумеется, совершенно невозможно сказать, в какой мере белорусский президент строит конкретные планы мирного «завоевания» России, а в какой - это просто мечты эмоционального и романтического человека (61). Но ясно, во-первых, что только при условии получения им поста президента объединенного государства Лукашенко может согласиться присоединить Белоруссию к России, во-вторых, что, пока он окончательно не убедится, что ни малейших шансов у него нет, он будет продолжать эту увлекательную, захватывающую, но относительно безопасную игру.
Мы не разбираем в этой статье экономические аспекты интеграции. Но ясно, что экономическая интеграция, как и любая другая, может идти настолько далеко, насколько это возможно без опасности для власти наших президентов. Для российского президента опасности тут нет вообще никакой. Для белорусского - какая-то есть, ибо если российский капитал скупит основные белорусские предприятия, российские «олигархи» станут в Белоруссии политической силой, более опасной для Лукашенко, чем современная белорусская оппозиция. Но Лукашенко эту угрозу отлично понимает и ни на какие приватизации, которые пустили бы в Белоруссию российский капитал, не идет (62). И очевидно, справедлив вывод журналиста А.Старикевича, что «в тех же прибалтийских государствах российский капитал чувствует себя гораздо уютнее», чем в союзной Белоруссии (63). Все же российские призывы приблизить экономическую систему Белоруссии к российской Лукашенко категорически отметает, совершенно справедливо указывая, что если уж признается равноправие, то и он может требовать приблизить российскую систему к белорусской.

Зато общая таможенная система и тесные контакты российских и белорусских предприятий безусловно взаимовыгодны и в значительно большей мере выгодны именно Белоруссии. Они позволяют Белоруссии облегчить кризис, связанный с переходом к рыночной системе и к открытости внешним рынкам, и задержать этот переход, столь не соответствующий идеологическим воззрениям и ценностям и белорусского президента, и поддерживающего его белорусского большинства. Парадоксальным образом, но именно экономическая интеграция с Россией позволяет Белоруссии сохранять (до поры до времени) очень отличную от российской систему экономики.

Все эти очевидные и многообразные выгоды для обоих президентов от борьбы за объединение говорят о том, что они, даже понимая его невозможность (если исключить полуфантастическую ситуацию воцарения в России Лукашенко), будут эту борьбу продолжать. Но, очевидно, все-таки более вяло. Повторение одной и той же картины начинает надоедать зрителям, и если за Сообществом 1996 г. последовал Союз 1997 г., то 1998 г. явно пройдет спокойно. Оживления интеграционных планов можно ожидать в 2000 г., когда на российских выборах кандидаты, наверно, начнут снова разыгрывать интеграционную карту.

Но, если не считать каких-то фантастических ситуаций, любые интеграционные попытки будут иметь жесткую границу. Как только будет возникать угроза для власти президентов, сразу же процесс объединения будет жестко пресекаться. И так как, хотя суверенитет вполне мыслим без авторитарной президентской власти, авторитарная власть немыслима без суверенитета, наши президенты будут твердо стоять на страже независимости наших стран. И Лукашенко будет стоять не менее твердо, чем стоял бы сам Позняк.
 

Каковы же все-таки перспективы развития российско-белорусских отношений? Прежде чем попытаться их представить, попытаемся определить, какие они сейчас.

Существует журналистское и аналитическое клише, что отношения России и Белоруссии - наилучшие в СНГ. Но это так лишь в сознании тех аналитиков, которые продолжают видеть чуть ли не основной задачей России противодействие НАТО. В этом отношении действительно они - идеальные, ибо Лукашенко - страстный противник расширения НАТО, Запада вообще и сторонник российской экспансии чуть ли не больший, чем Жириновский. Любая стратегия противодействия Западу, любые идеи какого-то антизападного блока с участием, допустим, Сербии, Ирака и кого-нибудь в этом роде, найдут отклик в его душе. Правда, по некоторым высказываниям и даже действиям Лукашенко можно предположить, что искушение переориентироваться на Запад, странным образом сочетающееся с его антизападными чувствами, его посещает (сильные чувства всегда несколько амбивалентны). Но он сделал уже столько всякого рода антизападных шагов и произносил столько антизападных речей, что переориентация уже практически исключена. Запад сам его бы не принял. Поэтому с точки зрения противодействия Западу, избежания угрозы установления границы России со странами НАТО Лукашенко действительно преданнейший союзник России и очень выгодно отличается, например, от Шеварднадзе, Алиева или Кучмы.
Но в данной статье мы считаем излишним доказывать, что угроза со стороны НАТО для России (и тем более - Белоруссии) - угроза мистическая. Возможность войны России в союзе с Белоруссией против НАТО - идея, способная у нормального человека вызвать только смех. Но раз это так, значит, отпадают и все несколько «детские» «геополитические» соображения, типа Белоруссии как буфера, не дающего НАТО подойти к границам России, и России - как защитницы Белоруссии от НАТО, которая уже у ее границ, и т. д. Поэтому Белоруссия и Россия - действительно очень верные союзники на случай войны, которой не может быть никогда, в отношении мифического врага и мифической угрозы.

Но во всех иных отношениях Россия и Белоруссия, наоборот, источник вполне реальных угроз друг для друга. Русские СМИ борются против Лукашенко, а он арестовывает российских журналистов. Лукашенко - чуть ли не один из лидеров российской оппозиции Ельцину и чуть ли не претендент на пост главы России, а белорусские оппозиционеры постоянно ездят в Москву и встречают здесь поддержку и т.д. и т.п. Ни от Кучмы, ни от Алиева, ни от Шеварднадзе нет такой угрозы для власти и политики Ельцина и Лукашенко, как друг от друга. Никто из президентов, кроме Лукашенко, не может сказать с угрозой по адресу российского президента: «Мне сорок, а ему - восемьдесят». Назвать такие отношения, наполненные скандалами, недоверием, взаимными упреками, обманами, хорошими, дружескими, союзническими - невозможно.

Отношения наших стран - предельно тесные. Но тесные - не значит дружеские. Отношения в коммунальной квартире или у бесконечно скандалящих друг с другом мужа и жены - тоже тесные, но радости от этого никому нет. «Тесность» наших отношений - чрезмерная и излишняя. Она порождение болезненной психологической травмы, связанной с распадом СССР, и сама в какой-то мере усугубляет эту травму, продлевает иллюзии и порождает новые травмы. Она основана на ложных посылках, что можно соединить несоединимое и вернуть даже не то, что было, а что было лишь в воображении, идеологически, - равноправный союз 145-миллионного народа и народа 10-миллионного.

Объединение России и Белоруссии - нереально. Сейчас оно исключено в силу того, что в обеих странах - режимы личной власти и наши президенты ни на какое ограничение своей власти или тем более утрату ее, неизбежные в процессе объединения, не пойдут. Но оно не станет возможным и тогда, когда, лет через 20, наши страны станут нормальными и стабильными демократиями, ибо очень маленькая страна не может объединиться с очень большой на основе равноправия, а отказаться от своей государственности, от самих себя белорусы не хотят и сейчас и тем более не будут хотеть через 20 лет. Но это объединение и не нужно. Никогда не ставилась задача государственного объединения США и Канады. Но это совершенно не мешает им дружно жить и иметь вполне «прозрачную» границу. Наши отношения - не близкие, не дружеские, а неестественно «тесные». И эта болезненная «тесность» должна уменьшаться по мере нормализации нашего сознания, успокоения и привычки к новой ситуации. «Тесность» в наших отношениях будет исчезать, и вместе с ней будет исчезать не дружба, а ненормальная имитация дружбы, «лобзания» президентов, скрывающие их страх друг от друга и козни друг против друга. И лишь с исчезновением ненормальной «тесности» мы сможем достичь действительной близости.
 

Авторы: 
Дракохруст Юрий, кандидат физико-математических наук, главный научный сотрудник НИСЭПИ, Минск 
Фурман Дмитрий, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института Европы РАН, Москва

(4)  До какой степени белорусы надеялись, что объединение денежных систем положит конец их бедам, может дать представление следующая страза В. Кебича по поводу забастовочного движения, развернувшегося в феврале 1994 г.: «Если, не дай Бог, события приобретут массовый характер, это может насторожить Россию...» («Такого адского труда и на каторге не придумать» (интервью В. Ф. Кебича) // «Советская Белоруссия». 15.02.1994. С. 1). Таким образом, настороженность России, опасность «отпугнуть» используется как аргумент против забастовки.

(5) Текст договора см. в газете «Белорусский рынок». 13-19.04.1994. № 17. С. 8. Главным камнем преткновения стала не подписанная председателем Центрального банка Белоруссии С. Богданкевичем 5-я статья, в которой говорилось: «Со дня вступления настоящего договора в силу Центральный банк Российской Федерации приобретает права и полномочия единого эмиссионного центра и органа денежно-кредитного и валютного регулирования в объединенной денежной системе. ...Национальный банк РБ участвует через своих представителей в Центральном банке РФ в разработке и реализации денежно-кредитной политики». Ясно, что неоговоренные права этих представителей -ключевой вопрос. Если они фиктивны или невелики, Белоруссия полностью утрачивает финансовую самостоятельность, если велики, она может использовать российские финансы в своих интересах. См. по этому поводу: «Шаг вперед и два назад» (беседа с С. Богданкевичем) // «Белорусский рынок». 13-19.04.1994. № 17. С. 8 и выступление замминистра финансов РФ С. Алексашенко на слушаниях в российской Думе // «Белорусская деловая газета». 30.01.1995. С. 13. См. также: Жагель И. Белорусский зайчик пока в рублевое поле не прыгает//«Известия». 18.1 1.1994 г. С. 1.

(6) Еще в августе 1993 г. А. Лукашенко посещает Москву в составе неофициальной «группы депутатов, у которых заболела душа» («Независимая газета», 18.08.1993 г.). В мае 1994 г. он произносит страстную речь в Государственной Думе, где, обращаясь к депутатам, призывает их убедиться, «насколько велика тяга белорусов к возврату в те времена, когда мы... жили одной семьей» («Народная газета», 20.05.1994 г.). Ясно, что «коммуно-патриотическое» большинство Думы в восторге и все дальнейшие оговорки, что воссоздание Союза - это «не превращение Беларуси и Украины в какие-то губернии», пропускает мимо ушей. 

(7) «Народная газета». 17.06. 1994 г. 

(8) «Советская Белоруссия». 25.05.1994 г. 

(9) «Советская Белоруссия». 1.09.1994 г. 

(10) И. Гуковский, А. Ступников. Александр Лукашенко: Будем прагматиками и. возможно, придем к еще более тесным связям, чем были в СССР // «Рэспублiка». 22.02.1995 г.

(11) Там же. Позже А. Лукашенко в другом интервью скажет: «Я ему сказал: выбросите вы, Борис Николаевич, из головы эти мысли о Беловежской пуще. Кравчук и Шушкевич заставили вас подписать это соглашение. Это была их цена за помощь в борьбе с Горбачевым, ведь они понимали, что два медведя в одной берлоге жить не могут, а вы тогда боролись за власть в России». Цит. по: Алексей Олегов. Лукашенко метит в президенты России // «Огонек». № 43. октябрь 1996 г. Вряд ли Ельцину особенно нравились такие «душевные» и панибратские разговоры Лукашенко.

(12) «Независимая газета». 9.08.1994 г.

(13) Старикевич А. В Белоруссии все прохладнее воспринимают идею интеграции. // «Известия». 8.02.1995 г. С. 2.

(14) Груздилович О. Протоколом все начнется - протоколом кончится // «Народная газета». 24.02.1995 г.

(15) Начало этому положила довольно невинная «зубоскальская» статья А. Арифджанова и С. Мостовщикова «Страна огурцов» («Известия». 3.09.1994 г.), очень болезненно воспринятая в Белоруссии.

(16) «Белорусский мониторинг». 31.08.1995 г. Интервью президента Беларуси А. Лукашенко журналистам Красноярского телевидения. 

(17) «Известия». 29.08.1995 г. С. 5.

(18) «Белорусский мониторинг». 24.1 1.1995 г. Интервью президента Беларуси А. Лукашенко корреспонденту немецкой газеты «Хандельсблатт» Маркусу Циммеру. Именно в этом интервью Лукашенко сказал потрясшую мир фразу: «...Немецкий порядок сформировался веками, при Гитлере это формирование достигло высшей точки. Это то. что соответствует нашему пониманию президентской республики и роли в ней президента». 

(19) «Белорусский мониторинг». 18.03.1996 г.

(20) Еще в сентябре 1995 г. «Известия» пишут: «...по мнению московских аналитиков, «белорусский туз» с конфедерацией может покрыть мраком срок президентских выборов в России и отодвинуть их на удобное кому-то время» («Известия». 27.09.1995. С. 1).

(21) В речах белорусского и российского президентов проблема взаимных долгов представляется диаметрально противоположным способом. В интервью Лукашенко 25.09.1995 г. отвечая на вопрос, есть ли какие-то спорные вопросы в отношениях Белоруссии и России, он говорит: «Я вам честно скажу, что таких вопросов нет. Есть вопросы, которые были подняты впервые. Допустим, задолженность РФ нашим субъектам хозяйствования... У нас есть факты» («Белорусский мониторинг». 25.09.1995 г.). Совсем иначе представляется взаимное списывание долгов Ельциным: «Интеграцию надо начинать с каких-то финансовых наших отношений... и РБ должна была нам «энную» сумму, и мы должны были РБ... И надо было посчитать все. Ну, оказалось, разница все-таки. Ну мы обсуждали, обсуждали - в конце концов решили таким образом: ну два дружных народа, сколько мы столетий живем в мире... Вот поэтому мы... пошли на... так называемый нулевой вариант, т. е. с этого момента никто никому не должен» («Белорусский мониторинг». № 48, 4.03.1996 г.). И в дальнейшем несколько раз можно было убедиться, что, когда дело доходит до долгов, российские и белорусские арифметики оказывается нетождественными друг другу.

(22) «Белорусский мониторинг». 25.03.1996 г.

(23) «Ельцин охлаждает пыл белорусского руководителя, президент РФ опроверг заявление о создании единого государства с РБ» («Свабода». 26.03.1996 г.).

(24) «Белорусский мониторинг». 3.04.1996 г. Репортаж о церемонии подписания Договора об образовании Сообщества Беларуси и России.

(25) Договор о создании Сообщества Суверенных Республик, подписанный Б. Ельциным и А. Лукашенко//«Знамя юности». 12.04.1996 г. Комментирующий договор известный российский журналист О. Лацис говорит по этому поводу, что уже была попытка «иметь для двух стран одну валюту, не отказываясь от наличия двух эмиссионных центров». См.: Лацис О. Сверхглубокая интеграция рождает вопросы // «Известия». 3.04.1996 г. С. 2.

(26) Ельцин в связи с этим выразил недовольство. На встрече с избирателями в Омске он сказал: «Я озабочен ситуацией в Белоруссии. Ну, вышли люди на улицу... Зачем их посадили, человек сорок, в тюрьму? Я поговорил об этом с президентом Лукашенко. Демократия - это демократия». («Известия». 21.05.1996 г. С. 1).

(27) «Белорусский мониторинг». 10.05.1996 г. Речь президента Беларуси Лукашенко на праздновании годовщины Дня Победы. 

(28) Проханов А. Президент Лукашенко // «Завтра». № 5. 1996 г. 

(29) «Белорусский мониторинг». 14.1 1.1996 г. «13 ноября президент Беларуси Александр Лукашенко выступил с речью в Государственной Думе РФ».

(30) «Белорусский мониторинг». 22.01.1997 г. «Репортаж с заседания расширенной коллегии МИД Беларуси». С. Шушкевич в интервью «Известиям» говорит в связи с этим: «Складывается впечатление, что Александр Григорьевич осознал полную неприемлемость для выздоравливающего Ельцина роли ведомого в гипотетическом славянском содружестве, а его ближайшее окружение не в силах что-либо противопоставить тому простейшему приему, которым президент России безвозвратно взял инициативу на себя» («Известия». 27.02.1997г. с. 2).

(31) В России Лукашенко обвиняют в том, что он дает лицензии на беспошлинный ввоз в Белоруссию товаров, которые затем продаются на российском рынке. Наиболее громкими были скандалы с организованной его приближенными фирмой Торгэкспо (см.: «Известия». 22.02.1996 г. с. 1) и созданным «для поддержки культуры», но в основном продававшим импортную водку Фондом Эсамбаева (см.: «Известия». 26.07.1996 г. с. 1). Активными участниками этих и организаторами аналогичных операций, по сообщениям прессы, были и российские фирмы, близкие к администрации Ельцина (см.: «Новые известия». 26.02.1998 г. с. 1-7). 

(32) «Советская Белоруссия». 6.02.1997 г. с. 2. 

(33) «Советская Белоруссия». 8.02.1997 г. с. 2.

(34) «Интеграция двух братских народов - магистральный путь развития». Доклад президента Беларуси Лукашенко на заседании парламентского собрания Сообщества Беларуси и России // «Рэспублiка». 12.03.97 г. 

(35) 1 апреля в «Известиях» появляется статья О. Лациса под страшным названием «Судьбу России решают за спиной народа (Договор или заговор подготовлен в коридорах власти?)», где не только обвиняются в заговоре Серов и Рюриков, но и делаются прозрачные намеки на возможную причастность к нему Черномырдина и Примакова.

(36) Подписание было назначено на 12 часов, затем - перенесено на полчаса, причем прямо на глазах журналистов одни бумаги на столе заменялись другими. которые судорожно готовились в последние минуты, и даже - нечто вписывалось в лежащие на столе документы (см.: Киселев С. Снова, как в СССР // «Известия». 3.04.1997 г. с. 1). Подробное изложение перипетий, связанных с проектом нового договора, см. в статье Д. Пинскера «Хроника пикирующего договора» («Итоги». 8.04.1997 г.).

(37) Наиболее горячо за референдум, на котором Белоруссии предлагали бы статус, аналогичный статусу Татарстана, ратовал Н. Гончар (см.: Гончар И. Объединение с открытыми глазами // «Известия». 15.04.1997 г. с. 5).

(38) «Белорусский мониторинг». 21.04.1997 г. «Заявление президента Беларуси о том, что Россия не готова к объединению двух государств».

(39) «Белорусский мониторинг». 12.05.1997 г. «10 мая с участием президента Беларуси Лукашенко прошел телемост "Москва - Минск"». 

(40) «Советская Белоруссия». 18.04.1997 г. с. 1.

(41)  «Белорусский мониторинг». 4.04.1997 г. «Президент Беларуси Лукашенко: "Массированная кампания в российских СМИ против белорусской власти должна быть прекращена"».

(42) «Белорусский мониторинг». 1.08.1997 г. «Интервью президента Беларуси Лукашенко журналистам Псковской области России».

(43) «Белорусский мониторинг». 22.08.1997 г. «21 августа состоялась встреча президента Беларуси Лукашенко с послом России Лощининым».

(44) Калинкина С. Ученье – свет, а неученье - тьма // «Белорусская деловая газета». 18.09.1997 г. № 60 (403).

(45) Марцев П. Россия строит народный капитализм в союзе с нами, но без нас (интервью с первым вице-премьером России Борисом Немцовым)//«Белорусская деловая газета». 25.09.1997 г.

(46) «Белорусский мониторинг». 7.10.1997 г. «В следующем веке именно образование станет важнейшим фактором прогресса» (выступление президента Беларуси Лукашенко на съезде учителей Беларуси).

(47) Очень интересно выглядит комментарий Лукашенко к этому визиту, несколько похожий на его попытки в 1994-1995 гг. снять с Ельцина вину за Беловежские соглашения. О Березовском, который по идее должен быть для Лукашенко воплощением столь нелюбимого им криминального российского (и «не русского») капитализма, он говорит следующее: «Я вижу, что этот человек начинает кое-что понимать в политике. Понимать, что политика намного грязнее и несправедливее бизнеса» («Известия». 25.12.1997 г. с. 2.).

(48) Лукашенко А. У нас и в тюрьме сидеть хорошо (интервью) // «Комсомольская правда». 24.10.1997 г. 

(49) «Сегодня». 23.01.1998 г. с. 3.

(50) Правда, на недавней сессии Парламентского собрания Союза в Гомеле была принята целая серия «интеграционных» постановлений (имеющих, как и все постановления Собрания, рекомендательное значение). Но похоже, что это уже - инерция. Официальная Москва на гомельские решения вообще никак не прореагировала, и даже пресса практически их не освещала (см.: «В Гомеле провозгласили новое государство» (интервью О. Румянцева) // «Общая газета». 14-20.05.1998 г.).

(51) Горячий сторонник включения Белоруссии в состав России Н. Гончар так объясняет свою позицию: «России для восстановления веры в себя. для преодоления, изживания тяжелого комплекса неполноценности очень важно сделать крупный шаг вперед» («Известия». 15.04.1997 г. с. 5).

(52) По данным опроса, проведенного в преддверии подписания Устава Союза, «определенно» одобрили создание Союза 35% опрошенных россиян, скорее одобрили - 28%, скорее не одобрили - 15%, не одобрили - 8%. Но среди сторонников определенно националистических политиков процент одобряющих резко возрастает. Среди сторонников Зюганова - до 62% безусловно одобряющих, Жириновского - 37%, а среди сторонников Немцова и Явлинского -падает (27% и 26%) («Московские новости». № 20. 18-25.05.1997 г.).

(53) В этом отношении совершенно правы, например, Н. Гончар и русский политик националистического толка и один из главных борцов за интеграцию Н. Затулин, который говорит: «Не может быть никакого... не декоративного парламента, в котором 5 депутатов-от Белоруссии и 50-от России («НГ - Содружество». № 1. 1998. с. 6). 

(54) См.: «Белорусский рынок». 1997. №37. С. 21.

(55) Очень характерно, что один из опросов, проведенных НИИСЭПИ. показал, что тяга к СССР значительно больше тяги к объединению с Россией и вполне уживается со стремлением установить с Россией обычные добрососедские отношения. По данным этого опроса, 49.9% хочет и только 25,5% не хочет восстановления СССР. Между тем объединения с Россией хочет только 27,5%, союза с ней - 26,2%, а обычных добрососедских отношений - 34,5% (Архив НИИСЭПИ).

(56) Мы не рассматриваем здесь специально вопрос о влияниях, оказываемых на президентов их окружением. Но ясно, во-первых, что влияния эти есть на обоих президентов и действуют они в противоположных направлениях, а во-вторых, что эти разные влияния возникают из противоречий в сознании самих президентов. В Белоруссии, где Лукашенко - одновременно за «полный суверенитет» и «полную интеграцию», естественно, существуют «придворные партии», одна из которых - скорее за «полный суверенитет», другая - скорее за «полную интеграцию». За «полную интеграцию» - «панславистские» идеологи, связанные с русскими националистами, орган которых сейчас - газета «Знамя юности». Это - люди, очевидно предполагающие, что главой объединенного государства станет Лукашенко и они займут «достойные их» места в новом московском руководстве. Однако создается впечатление, что большая часть крупного белорусского чиновничества, понимающего, что шансы Лукашенко невелики, что всех с собой в Москву он не возьмет, а оставшихся ждет понижение в статусе с уровня министров и т. п. независимого государства до уровня провинциальных бюрократов, скорее - в партии «суверенитета», орган которой - «Советская Белоруссия». О «происках» чиновников - сторонников суверенитета см. статью А. Петрова (очевидно, псевдоним) «О "пятой колонне" в Белоруссии (кто пытается влиять на президента А. Г. Лукашенко)» //
«Белоруссия». 30.04-4.05.1998 г. с. 2. Перепечатка из газеты: Русский вестник. 1998. № 7-8). См. также интервью Н. Гончара «Лукашенко не пустит в Кремль минская номенклатура» («Общая газета». 9-15.10.1997 г. с. 5). На конференции «Проблемы формирования правовой системы союза Белоруссии и России» («НГ - Содружество». 1998. № 1. С. 6) все российские участники были за федерацию (т. е. фактически за «поглощение» Белоруссии), все белорусские - против. Следует учесть, однако, что границы «придворно-бюрократических» партий могут быть лишь очень расплывчатыми и, например. В. Заметалин. вроде бы глава белорусских придворных «панславистов», может сказать по поводу «дела Шеремета»: «В Москве в последнее время очень часто забывают, что Беларусь - суверенное государство. И глава этого государства, в отличие, между прочим, от других президентов, не живет по сценарию, написанному в чужой стране...» (цит. по: Рыхлин Л., Пинскер Д. Батька больше так не будет // «Итоги». 28.10.1997 г. с. 15). О подобных придворных партиях в окружении российского президента говорить не приходится - они слишком известны.

(57) В разных рассуждениях об интеграции, ее выгодах и невыгодах этот основной вопрос - о том, как сочетать интеграцию с сохранением двух авторитарных систем, как правило, не ставится. Наиболее реалистично подошел к этому вопросу горячий сторонник интеграции русский националист К. Затулин. предложивший создать для А. Лукашенко пост вице-президента, «как минимальную гарантию» («НГ-Содружество». 1998. № 1. с. 6). Но как раз это предложение показывает всю нереальность интеграции, ибо пойти на такой пост, особенно памятуя о судьбе А. Руцкого, А. Лукашенко не может.

(58) Надо отметить, однако, что в этих отрицаниях всегда сохраняется некоторая двусмысленность. Так. в интервью «Известиям» он на вопрос, не готов ли он побороться за пост президента России, отвечает: «У меня такой проблемы никогда не существовало... с точки зрения законодательства это сегодня нереально. И дай мне Бог справиться с родной Беларусью» («Известия». 29.08.1995 г. с. 5). Естественно, возникает мысль, что сейчас сточки зрения законодательства нереально, а завтра, может быть, будет реально, а с Беларусью. может быть. президент уже справился.

(59) В сентябре 1997 года в интервью российской газете «Совершенно секретно» глава Белорусского государства объяснил, что пост руководителя объединения Беларуси и России не предусмотрен, но при этом добавил: «Ну а, допустим, был бы глава этот сообщества. Вы считаете, что Лукашенко мог бы претендовать на роль главы? Так же. как Ельцин. Чубайс или Вы. Любой гражданин может» («Совершенно секретно». Сентябрь 1997. № 9). И А. Лукашенко, безусловно, совершенно прав, как он прав и в своем ответе в декабре 1997 г. корреспонденту «Интерфакса»:

Корр. «Интерфикса»: Означает ли это, что рано или поздно Россия и Беларусь придут к единому государству? Что бы Вы могли ответить тем политикам, которые боятся избрания Лукашенко президентом совместного, единого государства?

А. Лукашенко: Волков бояться - в лес не ходить. Я ведь за руку ни Ельцина, ни Черномырдина, ни Думу, ни Совет Федерации - никого не брал и не тащил ни в какие союзы. Но коль уж вы, исходя из своих стратегических интересов, пошли на такое сближение с Беларусью, где президент Лукашенко, то не надо никаких оговорок. ...Если единое государство будем создавать, то принцип равноправия мы же обязательно должны соблюсти. На других условиях оно создано быть не может, если вдруг мы на это пойдем. Так что. Вы хотите сказать, что президентом будет только россиянин? По-моему, белорус также может быть президентом нашего объединенного государства («Белорусский мониторинг». 30.12.1997 г.).

(60) Олегов А. Лукашенко метит в президенты России // «Огонек». № 43. Октябрь 1996 г.

(61) А. Лукашенко, безусловно, романтик и мечтатель, и некоторые его мечты, о которых он говорит довольно откровенно, совершенно «наполеоновские». Так, в одном интервью, в феврале 1998 года, происходит следующий диалог между ним и корреспондентом:

Лукашенко. Вы что думаете, это им не стоило многих и многих миллиардов долларов, чтобы уничтожить страну?

Корр. Вы имеете в виду Советский Союз?

Лукашенко. Да, начиная с первых «перестройщиков», которым было заплачено немало, и заканчивая теми, кто сегодня костьми ложится против политики единения. Это же миллиарды, если не триллионы долларов. Разве они могут позволить мне, «какому-то там Лукашенко», проводить такую политику, чтобы возродить на одной шестой части суши былую мощь наших стран? В результате - планирование акций: от дискредитации до прямого физического уничтожения...

К сожалению, об объединении пока рано говорить. Россия к этому просто не готова. А стоило бы только нам с Россией сделать в этом направлении шаг, завтра Украина, Казахстан, все были бы здесь, потому что народы уже попробовали жить порознь...

Мы все позиции сдали. И сдали последнюю свою позицию, когда вывезли стратегическое ядерное оружие с территории Беларуси... Будем сильными - будут еще хоть как-то с нами считаться... Поэтому сегодня нам нужна активнейшая совместная борьба, нужно наше единство... Только вместе мы - Россия, Украина, Беларусь, другие бывшие республики Союза, даже бывшие государства соцлагеря, которые готовы нас поддержать. - должны определиться, единую политику выработать. И, опираясь на эти государства, вплоть до Балкан, Югославии, активно действовать. ...Нас и Индия поддержит, и Китай, и Ближний Восток. Сегодня еще можно переломить ситуацию, и это прежде всего России касается.

См.: Лукашенко А. Когда люди вместе, им легче пережить лихолетье (фрагменты интервью президента Беларуси Лукашенко газетам «Сельская жизнь» и «Белорусская нива») // «Знамя юности». 13.12.1998 г.

(62) А. Лукашенко сам говорит об этом очень открыто: «Но скажите, зачем мне сегодня в Беларуси продавать два нефтеперегонных завода? ...Ведь собственность - это власть. Я их не отдаю, поскольку мне надо осуществлять власть» («Белорусский мониторинг». № 86, 31.08.1995 г.). А вот как называется помещенная в официальной «Советской Белоруссии» статья о проявляемом российскими банками интересе к белорусской промышленности: «К нам тянутся липкие финансовые щупальца» («Советская Белоруссия». 12.04.1996 г. с. 1.). Статья кончается словами: «Откровенная финансовая аннексия ничего
общего не имеет с процессом экономической интеграции между Беларусью и Россией».

(63) Старикевич А. Славяне предпочитают дружить «стенка на стенку» // «Новые известия». 2.04.1998 г. с. 1.