Мне пришлось обсуждать со многими японскими специалистами вопрос: каков был бы исход этой операции, если бы не произошла корейская война, которая категорическим образом изменила ситуацию в Японии? Единого мнения по этому поводу нет. Никто из японских специалистов не сказал определенно, что страна выдержала бы такую операцию, не случись этого стечения обстоятельств, то есть больших заказов, огромного прилива инвестиций и т.д.

Я напоминаю обо всем этом, чтобы показать, насколько трудно оценивать текущие реформы «изнутри» и насколько трудно предполагать, что можно действовать по шаблону.

Переходя к проблемам России, я хотел бы выделить те из них, которые возникли за последнее время и отличаются от того, что мы видим в других странах, рассматривающихся как пример: послевоенные реформы в Японии, Германии. Первый вопрос, который встал бы: а что можно сделать с точки зрения макроэкономической, финансовой стабилизации, когда вы пытаетесь спасать финансы страны, которой больше не существует? Вы имеете ситуацию, когда у вас 15 или 13 центральных банков, работающих с одной валютой, столько же правительств, парламентов, президентов. Хорошо известно, что провести финансовую стабилизацию с одним банком, одним президентом во многих странах не удавалось. Из какой логики можно исходить, говоря о том, чтобы это сделать в существующих условиях? Тем не менее, попытка была осуществлена.

Если применять финансовую стабилизацию для страны, которой нет, для экономики, которая устроена совсем иначе, то последствия будут вполне объективными. С точки зрения применения методов макроэкономической стабилизации, опережающей институциональную и структурную реформы, это напоминает выход футбольной команды на хоккейное поле. Вроде все правильно, но игра другая и поле другое. И в результате - ситуация, с которой мы столкнулись.

Наиболее острым сегодня является кризис наличности. Скажем, регион Нижнего Новгорода не является самым сложным с точки зрения наличности. Тем не менее, на сегодняшний день задолженность по выплате заработной платы составляет 5 млрд. рублей, причем за последние два месяца она выросла на 4 млрд. Там есть коллективы, которым зарплата не выплачивается три-четыре месяца. Это сопровождается практически тотальным кризисом платежеспособности, 95% предприятий являются банкротами. Либо они не получили средства от тех, кому поставили свою продукцию, либо они не могут оплачивать ту продукцию, которую поставили им. И это массовое явление. Естественно, что в таких условиях нарастают остановки производства. Скрытая безработица резко увеличивается, и перспектива перехода ее в открытую и массовую вполне реальна. С 1 июля были приняты решения об изменении порядка оплаты: введена предварительная оплата, что усугубило эту ситуацию. Особенно тяжелая она в отраслях, которые поддерживают жизнеобеспечение предприятий, например, в энергетике. Кроме того, Центральный банк отказал в гарантиях на поставки в любую республику СНГ и резко ужесточил кредитную политику. Все это сложилось в единый пресс, который оказывает огромное давление на предприятия и производство.

Здесь следует задать принципиальный вопрос. Понятно, что такой комплекс мер может иметь одну цель - цель начала структурной перестройки с банкротств. Егор Гайдар отмечал, что ничего страшного пока не произошло, ни одно предприятие не обанкротилось. Но именно здесь и возникает вопрос, точнее, два вопроса. Один из них - политический. Когда мы пошли по этому пути, да и продолжаем принимать меры такого характера, то неужели кто-нибудь предполагал, что кто-то имеет такую политическую власть в стране, что в состоянии провести эту операцию? А если нет, то чем тогда мы занимались полгода и зачем мы все это делаем, подойдя уже вплотную к этой проблеме? Сегодня мы слышим мнение, что нужно дать предприятиям несколько триллионов, чтобы разрешить кризис неплатежей, слышим и противоположное мнение, что ничего давать не надо и желательно, чтобы произошел ряд банкротств. Предлагается и третий путь, «смешанный». Кого-то закрыть, а кому-то дать. Но это Россия: надо сформулировать четко и ясно - кого закрыть, а кому дать. Не грех вспомнить, что собой представляют наши отрасли, как они взаимосвязаны и к чему приведет ситуация, когда одному звену цепочки «дадут», а другому нет?

Еще один вопрос. Банкротство предприятий - это экономическая сторона дела. С точки зрения экономики - это мероприятие полезное, уход капитала из неэффективных отраслей и его перелив в перспективные. Но вот вопрос: а есть ли у нас механизмы, с помощью которых это все осуществляется? Где такие механизмы, как финансовый рынок, рынок труда, инвестиционный фонд? Где инфраструктура, посредством которой осуществляется этот перелив? У нас таких механизмов просто нет. И что же у нас получилось? Мы сегодня уже встали перед решением этой проблемы, это вопрос уже не теоретический, а совершенно практический, который стоит перед каждым крупным предприятием в стране. Решать надо сегодня. А что такое финансовый рынок, что такое рынок труда, можно представить. Даже на уровне регионов не то что рынок труда создавать, а просто выяснить динамику высвобождения численности работающих - проблема пока почти неразрешимая.

Еще одна проблема, которая стоит перед нами - разукрупнение предприятий. Поскольку все предприятия так или иначе технологически связаны, то если мы их разделяем на несколько (что, конечно, необходимо), то первое, что вы услышите: мы начинаем три раза платить НДС. Значит, удорожание продукции происходит немедленно. И никого на предприятиях нельзя будет уговорить на такую операцию. Даже трудно подобрать аргументы, чтобы показать, почему это выгодно и для чего это нужно делать. Впрочем, это касается не только налогов. Возьмем проведение земельной реформы, попытку дать землю в частную собственность. При большом желании огромного количества людей взять землю, нестабильность цен на энергоносители, нестабильность с точки зрения налогов, ощущение даже у неспециалистов мощного накопленного потенциала инфляции, сдерживают эти преобразования. Сходный вопрос связан и с приватизацией. Представьте, что в каком-то большом провинциальном городе вы общаетесь с человеком и рассказываете ему о малой приватизации, о том, что как хорошо купить магазин или парикмахерскую, а он в ответ вам говорит, что он три месяца не получает зарплату.

Одна из очевидных проблем, которая тоже связана со структурной перестройкой и во многом является специфически российской проблемой, состоит в  том,  что  предприятия предельно обременены социальной сферой. Значит, речь идет не только о том, что структурная перестройка предполагает спад, который потребуют от предприятий предельного сокращения всех видов расходов кроме реконструкции и реинвестирования. Речь и о том, что поскольку социальная сфера не отделена от предприятий, это означает просто обстановку всей жизни в регионе. Закрываются детские сады, ясли, прекращают работать котельные. Никто позволить себе этого не может. Следовательно, проблема состоит в том, как сочетаются в наших условиях последовательные меры институционального и стабилизационного характера?

И, наконец, еще одна заслуживающая внимания тема. Она связана с ведущими отраслями, на которые следовало бы опереться, которые составляют точки роста нашей промышленности и народного хозяйства в целом. Эти точки роста не так велики, их не так много. И абсолютно очевидно, что многие из них на многие десятилетия так и останутся точками роста. Вопрос о том, почему нельзя инвестировать в них и почему по отношению к ним нельзя проводить специальную промышленную политику, остается открытым. К этому примыкают и вопросы, связанные с конверсией. Сегодня главная проблема конверсии звучит следующим образом: крупным военным производствам, самым передовым, сегодня ничего не говорят об их будущем. Им не говорят ни да, ни нет. Ни о том, что будет, ни о том, чего не будет. У них нет программы на будущий год, они не знают, будет ли госзаказ или не будет и какой, что они могут продавать и чего не могут, в каком смысле они могут изучать конъюнктуру мирового рынка и т.д. И поскольку никакого ответа в отношении производственной программы на будущий год нет, нет и ответа на вопрос, как проводить конверсию. Встречи с генеральными директорами говорят о том, что им надо хотя бы сказать, что с ними собираются делать.

Вот тот комплекс проблем, который существует в сфере структурной перестройки. Надеюсь, что в ближайшее время мы сможем обсудить те направления, которые предлагаем для развязки возникших проблем.

Безусловно, они будут связаны с политикой, с предложением переосмысления принципиальных моментов. Гораздо легче было бы это делать, если бы удалось объединить усилия с правительством. Но мне представляется, что исходной точкой должно быть общее понимание, чем закончился первый этап реформ. Если его нет, а есть мнение, что все же стабилизация произошла, тогда поиск решений идет в различных направлениях.