А.А. Во-первых, спасибо вам за такую рекламу. Все мои достижения, конечно, сильно преувеличены, но, тем не менее, приятно слушать. Что касается вашего вопроса, я не понимаю, почему заседание было закрытым. Как часто бывает на таких заседаниях, не было сказано ровным счетом ничего, что требовало бы устанавливать всюду секретность. Открыв сегодняшнюю "Независимую газету", вы можете прочесть в статьях по урегулированию в Косово все то же самое, и даже больше, чем было сказано на закрытом заседании. Это какая-то такая мания или синдром: закрытое заседание, чтобы что-то такое обсудить, что не для широкой публики. На самом деле, мне кажется, это предрассудок. 

Т.Х. В таком случае какие моменты хотели бы для себя прояснить депутаты - и вы в том числе - на этой встрече?

А.А. Было очень много вопросов. С чего все началось? Когда наш десантный батальон совершил знаменитый марш-бросок из Боснии в Косово, сразу возник вопрос: по чьему указанию он действовал? Почему президент отмалчивался две недели и не было ясно даже, кто отдал этот приказ? Почему министр иностранных дел не был об этом осведомлен и поначалу сказал вообще, что это какая-то ошибка и что он считает, что эти войска должны быть выведены оттуда? Эта неразбериха вызвала массу вопросов. Вызвала она также серьезное недоумение у депутатов, да и у всей нашей общественности. Как вообще строится процесс принятия решений по таким серьезнейшим вопросам, которые, можно сказать, идут уже на грани войны и мира? 

Т.Х. Ответ был получен?

А.А. Нет. Эта тема даже и не обсуждалась по существу. Было сразу сказано, что указание исходило от президента. Однако, я думаю, у многих депутатов, в том числе и у меня, остались очень большие сомнения и недоумение по поводу того, почему же президент все это время молчал, пока десантники находились в Приштине, и не выступил открыто с предложениями НАТО относительно того, как вести переговоры. Почему он не объяснил это решение, не обратился в Совет Федерации с просьбой утвердить первую группу миротворческих сил, которая являлась пеердовым отрядом для последующих контингентов? Вот эти вопросы, по существу, остались без ответа. 

Т.Х. Будучи в апреле в США, вы подняли такой интересный и серьезный  вопрос о том, что государства очень медленно и постепенно втягиваются в войну обычно. "Маленькими шагами", вы сказали. И вот тот инцидент, о котором вы говорили - не мог ли он стать таким же шагом? Если вы помните, то в средствах массовой информации бродила версия о том, что в НАТО рассматривался план силового ответа на эти действия наших войск.

А.А. Я думаю, такой риск был минимальным, потому что мы действовали в соответствии с резолюцией Совета Безопасности ООН. Эта резолюция предложила государствам предоставить миротворческий контингент для наведения порядка и обеспечения стабильности в Косово. Другой вопрос, что государства НАТО не пожелали с нами всерьез вести переговоры о том, как туда входить, где размещаться и как делить зоны ответственности. Они между собой обо всем договорились и уже были готовы туда войти. В этих условиях этот марш-бросок маленькой в общем-то части, очень небольшого контингента, был некоей превентивной мерой, которая поставила Запад перед фактом. Но никто там не собирался воевать с НАТО. Просто желали зафиксировать своей присутствие с тем, чтобы с нами всерьез начали вести переговоры. И они действительно стали вестись более серьезно. И я думаю, что они могли бы достичь гораздо большего в плане финального урегулирования, если бы президент с самого начала принял бы на себявсю ответственность и на Западе бы знали, что это - не недоразумение, не инициатива какого-то командира на месте событий, а что за этим стоит вся государственная  политика и у России есть четкий план, который объясняет и цели  этого марш-броска, и наши конструктивные предложения о последующем разделении ответственности в Косово.  Вот всего этого не было. Поэтому тактический успех, который был достигнут на определенном этапе этим марш-броском, не превратился в стратегический успех. Он не был развит. В конечном итоге, конечно, достигнутый компромисс гораздо ближе к позиции НАТО, нежели к середине между двумя позициями. 

Т.Х. А как вам кажется, за какие позиции должна сегодня сражаться Россия, чтобы сохранить и каким-то образом попытаться усилить свое влияние на Балканах?

А.А. Сейчас возможность нашего влияния на Балканах - крайне ограниченная. Вот то, что Россия не получила своего сектора - скажем, в северной части Косово, где она могла бы обеспечить безопасность, разместить свои войска в достаточном количестве, гарантировать, что Косово никогда не отделится от Югославии, поскольку часть провинции не может отделиться, - то, что Россия всего этого не достигла, конечно, ограничивает наши возможности. Наши пять батальонов, которые будут там присутствовать, будут рассредоточены по четырем секторам - английскому, французскому, американскому и немецкому. И хотя говорят, что Россия будет самостоятельна в своих действиях, но трудно себе представить, как, не имея между собой связи и прямого контакта с территорией остальной Сербии, можно проявлять там очень большую самостоятельность. Я думаю, что мы вынуждены будем все свои действия согласовывать с НАТО и таким образом все-таки де-факто будем находиться там под командованием НАТО. 

Что Россия должна сделать? Россия должна сейчас опять-таки не ездить по саммитам и мириться по своему желанию со всеми - не для того, чтобы мириться как цари делали, поссорились-помирились, уже не те времена, - а продолжать очень серьезные переговоры с НАТО. И если нынешняя организация миротворческих сил не позволит выполнить основные задачи - то есть разоружить Армию освобождения Косово, предотвратить ее приход к власти силовым путем в разных районах Косово, обеспечить безопасность сербского населения и всех других национальностей, обеспечить гуманитарную помощь, гарантировать, что Косово останется частью Сербии, - если всего этого не фдастся бодиться при нынешней организации дела, Россия должна поставить вопрос о том, чтобы изменить это все, снова начать переговоры и чтобы России был выделен ее собственный сектор. Сектор большой, в котором могли бы найти убежище и защиту все те, кто не верит в защиту НАТО и кто боится албанских террористов. 

Т.Х. И все-таки к достижениям нашей дипломатии, наверное, можно отнести то, о чем заявил сегодня минтстр обороны Игорь Сергеев. Он сказал, чтонаши представители будут практически во всех структурах, которые сейчас будут создаваться в районе Косово.

А.А. Ну, это безусловно очень приятно. Другой вопрос, насколько они будут иметь большое влияние там, наскоько будут считаться с их мнением. Это тоже покажет практика. Если не будут считаться, если это будет чистоформальным представительством, то лучше нам не надо такого представительства, а пусть нам дадут свой сектор и мы сами туда своих представителей направим и будем там делать так, как следует, так, как вытекает из резолюции Совета Безопасности ООН. Я зочу ваше внимание привлечь к очень важному вопросу: ведт российское присутствие в качесте единого достаточно сильного контингента, который бы обеспечил безопасность всех тех сербов,  который захотят туда переехать из остальных частей Косово - это еще была бы и гарантия того, что через два-три года НАТО не позволит албанцам провести референдум и проголосовать за отделение. Тогда значительная часть территории не отделится и таким образом будет выполнено одно из главных положений резолюции Совета Безопасности ООН, а именно сохранение территориальной целостности и суверенитета Югославии над Косово. Сейчас такой высказывается аргумент. В частности, я задал этотвопрос на закрытых слушаниях одному из представиттелей правительства и мне было отвечено: может быть, нецелесообразно иметь сектор, потому что туда бы стали стягиваться все сербы и получилось бы де-факто разделение Косово. Мне кажется неубедительным этот аргумент. Если людям ничего не угрожает, никто туда стягиваться не будет. Никто не будет бросать свои дома, собирать свои пожитки и переезжать куда-то в чисто поле, в лагеря беженцев. Поэтому здесь поставлено все просто с ног на голову. Если будет обеспечена безопасность, никакие сербы не будут стермиться переехать в российский сектор. Если не будет обеспечена безопасность, пусть лучше они переедут, пусть лучше на какое-то время Косово будет де-факто разделено на две части,чем будут людей просто убивать - убивать, красть, продавать в рабство, грабить, разорять дома и нападать на конвои беженцев. 

Т.Х. Вы считаете, что на сегодняшний день остается дипломатический плацдарм для продвижения такого решения о создании российского сектора?

А.А. Конечно. НАТО крайне заинтересовано в том, чтобы представить эту операцию как завершившуюся успешно и не разрушившую отношения с Россией. В этом плане участие России в миротворческих операциях там крайне важно для них, чтобы заявить - мы победили, мы добились своих целей. Если под угрозой окажется взаимодействие с Россией - а это будет, если контингенты НАТО не будут выполнять резолюции Совета Безопасности ООН, - тогда, я думаю, они пойдут на дополнительные уступки. К тому же у нас есть и другие рычаги воздействия. Осенью будут возобновлены переговоры по оборонительным и наступательным стратегическим вооружениям. Здесь есть взаимный интерес. Все в политике увязано. Наше желание пойти навстречу НАТО на переговорах по стратегическим наступательным и оборонительным вооружениям будет зависеть от того,  насколько они будут принимать во внивание наши интересы и нашу позицию в Косово. Я хочу вообще вам сказать, что если бы с самого начала, когда началась эта знаменитая пресловутая миссия господине Черномырдина на переговорах, если бы с самого начала Россия сформулировала свою позицию по тому, какой должен быть миротворческий контингент, какие функции он должен выполнять, какой состав должен иметь - тогда было бы гораздо легче добиться этого в конечном итоге. А господин Черномырдин просто ездил из столицы в столицу и перевозил бумаги. Это, , не могло привести к успеху в условиях, когда одна сторона бомбила, а другая сторона жила под бомбами и не могла никак даже ответить. Понятно, что результаты такой посреднической миссии были просто в навязывании Югославии условий НАТО. 

Т.Х. А как оценили на сегодняшней встрече с депутатами миссию Черномырдина представитель МИДа, министр иностранных дел Игорь Иванов и министр обороны?

А.А, Был задан такой вопрос. В Государственной Думе существует твердое убеждение - которое я полностью разделяю, - что Виктор Степанович Черномырдин просто полностью провалил эту миссию и был использован Западом в своих целях. Использован в том смысле, что под прикрытием этой "миссии" 80 дней продолжались бомбардировки. Если бы этой миссии не было, тогда общественность, во всяком случае, Западной Европы, уже давно оказала бы нажим на правительства, чтобы эти бомбардировки прекратить. 

Т.Х. Тем не менее, это бы увеличило количество пострадавших в ходе этой войны.

А.А. Необязательно. Если бы бомбардировки прекратились бы раньше под давлением общественности, тогда пострадавших было бы меньше и разрушений меньше. Ведь Югославия вся разрушена. Две с лишним тысячи человек погибли под этими бомбами. Я думаю, что как раз наоборот, жертв  было бы меньше. А вопрос был задан. Но представитель министерства иностранных дел, соблюдая государственную корректность, ответил: что там вспоминать какие-то отдельные этапы на переговорах, надо смотреть на конечный результат. А уверяли нас в том, что конечный результат, может быть, не идеальный, но максимум возможного, что можно было достичь в этих условиях. Я лично считаю, что это не максимум, что  можно было достичь гораздо большего. Но я не обвиняю здесь ни руководителей МИДа, ни руководителей министерства обороны, потому что - повторяю - это все все-таки идет от главы государства. А глава государства вел себя, на мой взгляд, совершенно неправильно и во время конфликта в Югославии, и после того, как в Косово был введен наш миротворческий батальон из Боснии. И это резко ослабило позиции наших представителей на переговорах в Хельсинки, которые они вели с представителями Соединенных Штатов. 

Т.Х. Алексей Георгиевич, как вам кажется, как должна действовать Россия сейчас по отношению к Югославии: предоставить максимально экономическую помощь, невзирая  на наши собственные материальные трудности? Либо беречь собственные ресурсы и очень избирательно подходить к участию в восстановительной кампании в Югославии?

А.А. Ущерб Югославии по самым скромным подсчетам оценивается в 200 миллиардов долларов. Конечно, Россия не в силах оказать серьезную помощь в восстановлении разрушенного, учитывая, что весь федеральный бюджет Российской Федерации на 1999 год в десять раз меньше этой суммы. Весь федеральный бюджет, включая оборону и все, все, все, образование, здравоохранение и все, что в него входит. Какую-то помощь мы должны оказывать посильную. Но совершенно ясно, что - как бы мы не симпатизировали и не сочувствовали Югославии - большую помощь мы оказать не можем. Мы должны настаивать на том, чтобы те государства, которые бомбили, теперь восстанавливали. И чтобы они не связывали это  с выполнением своих полномочий президентом Милошевичем. Это дело самих юшгославов. Нельзя таким образом - шантажом, давлением, бомбами и отказом потом в оказании экономической помощи - менять лидеров в странах, которые живут в общем-то по демократическим принципам и, в условиях многопартийной системы, избирать тех лидеров, которые подходят. 

Т.Х. Спасибо, Алексей Георгиевич.