Когда осенью 1991 года были рассекречены архивы КГБ, то перед теми, кто обнаруживал донесения секретных агентов, представала фантасмагорическая картина. 

Из донесений и отчетов за 1983 год:

"В НРБ на юбилейные торжества, посвященные юбилею патриаршества православной церкви Болгарии, выехала делегация РПЦ во главе с патриархом Пименом. В состав делегации включены агенты органов КГБ "Островский", "Никольский", "Огнев", "Сергеев" и оперработник действующего резерва под соответствующим прикрытием сотрудника патриархии".

"От "ЛВН" получена информация о некоторых негативных высказываниях члена СП СССР Ю. Корякина во время лекции о творчестве Достоевского в Литинституте".

"В Финляндию в составе команды баскетболистов направлен агент "Яковлев".

А это - год 1984-й:

"В соответствии с планом, утвержденным руководством КГБ СССР, проведена работа по включению в состав олимпийской делегации СССР, выезжающей в Сараево, 16 агентов органов КГБ для выполнения поставленных задач".

"От агента "Синягин" получено 2 сообщения, характеризующих обстановку в семье Шестоковичей".

"Завербован в качестве агента КГБ СССР "Алик" - зав. отделом ИНИОН АН СССР".

"В связи с окончанием аспирантуры ИМРД АН СССР в УКГБ СССР по Кировской области направлено личное дело агента "Наташи" с целью восстановления с ней связи".

"В связи с проявлением в последнее время интересов со стороны некоторых антиобщественных элементов к философским трудам художника Н. Рериха от агента "Сергеевой" получены аналитические материалы, раскрывающие истинный характер мировоззрения художника и показывающие ошибочность его взглядов".

"В Финляндию в составе команды баскетболистов направлен агент "Яковлев".

И на икону молились, и под баскетбольным щитом стояли...

Однажды на какой-то московской вечеринке ко мне подошел один из гостей хозяина дома, в который я пришел, и, отозвав в сторону, сказал:

- Давно хотел познакомиться и честно вам сказать, какой непоправимый урон борьбе с преступностью вы нанесли.

- Чем же это? - искренне удивился я.

- Да тем, что пытаетесь ликвидировать секретную агентуру! А как, по-вашему, можно еще бороться с бандитами! Девяносто процентов раскрываемых преступлений - заслуга агентов! - наставительно произнес этот человек, представившийся полковником ФСБ.

Да не о том я! Не о тех! При чем здесь разбойники и бандиты!? И те, кто внедряется в банды и группировки, рискуя собственной головой, и те, чья информация помогает найти убийцу - не об этом я, не об этих.

О других, о другом!

Вспоминаю, как Ярослав Васильевич Карпович, первый из сотрудников КГБ, открыто заявивший о том, какой фантасмагорической ерундой приходилось заниматься ему в собственном ведомстве, рассказывал:

- Только Брежнев выступит с очередной исторической речью, нам тут же приказ: "снимать" реакцию советского народа. Обычно все придумывали все из головы: инженер К. в восторге, слесарь Л. плакал от счастья, а в конце отчета припишешь какую-нибудь неграмотную старушку, которая, как обычно, недовольна ценами. А агентура в такие дни на ушах стояла! Черт знает чем занимались!

Не скрывали того, что "черт знает чем занимались" и другие сотрудники пятого, идеологического управления. Так, один из них, подполковник Д., говорил мне еще в 1990-м:

Каждому оперработнику сбрасывают план: за год привлечь к сотрудничеству семерых - у нас же тоже плановое хозяйство! Ну, находишь, уговариваешь - или заставляешь - дать подписку о сотрудничестве. А что дальше? Регулярно встречаешься со своими агентами: тебе их не о чем спрашивать, а им - не о чем рассказывать. Встретишься, попьешь кофе, поболтаешь о том, о сем, последние анекдоты друг другу расскажем, а потом возвращаешься к себе и пишешь отчет о "проделанной работе", который, никому не нужный, будет пылиться на полках...

Да, вот так все было, вот так...

Вот потому-то, встречаясь с агентами ГБ, читая их исповеди, просиживая дни и вечера в архивах, пытаясь понять, кто, как, зачем и почему, - ни на секунду не чувствовал я собственной вины за то, что разрушаю сложившуюся систему борьбы с преступностью.

Уж нет, не надо...

Ведь понятно же, о чем я.

"Как правило, информацию о происходящих процессах обществе КГБ дает на основании доносов сексотов. Из практики многолетней работы в органах ГБ знаю, что многие сексоты, завербованные на компрах или добровольно изъявившие желание стать стукачом-информатором, привыкают иудиным деньгам. Угождая оперработнику, дают такую информацию, которая ему нужна, подчас явную липу. Карьерист-оперработник, чтобы расти по служебной лестнице, держаться на плаву, принимает эту липу. Создается своего рода симбиоз, при котором они взаимно извлекают пользу друг от друга", - написал мне И. Я. Присяжняк, сам, как понимаю бывший сотрудник ГБ.

Мой адресант из Екатеринбурга, подписавшийся своим первым оперативным псевдонимом - "Бутурлин", был завербован в агентурный аппарат КГБ будучи молодым преподавателем вуза, как он сам пишет, на так называемой "идейно-патриотической" основе:

"Мною двигали высокие помыслы о патриотизме, высоком долге и об обеспечении государственной безопасности. Спустя некоторое время я сам стал кадровым оперативным работником. И все время - и в качестве агента, и в качестве кадрового офицера - я занимался политическим сыском по линии пятого, идеологического отдела КГБ.

Тогда агентура массированно внедрялась в среду студенческой и неформальной молодежи (хиппи, панков и т. д.) и круги творческой интеллигенции. И весь этот агентурный кулак нацеливался на выявление лиц, распространяющих самиздат. Кто же считался врагом? Произведения Солженицын Сахарова, Бродского...

Стыдно сейчас об этом вспоминать. Стыдно, но необходимо в поучение другим юношам, "обдумывающим житье". И больно вспоминать, сколько судеб испорчено молодым людям, студентам, творческим работникам, которые читали самиздат и уже тогда понимали всю гнилость эпохи застоя.

Тогда весь чекистский аппарат страны был запрограммирован на одну цель - поддержку Брежнева и его клики".

Это - взгляд изнутри Системы. И - еще один - целый сюжет для трагической мелодрамы.

В конце шестидесятых годов Олег П. служил командиром взвода в Группе советских войск в Германии. Служил нормально, ладил и с начальством, и с подчиненными, и не мог предположить, как резко и вдруг изменится его судьба.

Началось все с того, что однажды его вызвал оперуполномоченный особого отдела:

"Из этого нашего разговора я понял, что он знает обо мне все. Даже то, что я предпочитаю читать приключенческую литературу, особенно - книги про разведчиков. Он порекомендовал мне вступить в КПСС".

Через несколько дней Олегу П. сообщили, что КГБ решил направить его на учебу в специальную школу КГБ. Он с радостью согласился, уверенный в том, что сумеет внести вклад в борьбу со шпионами и, особенно, с проникновением БНД (западногерманской разведки) на территорию ГДР.

Но в ГДР его не вернули. После окончания минской спецшколы направили в Брест. Благословляя его, начальник особого отдела округа сказал: "Учитывая твои отличные знания и дисциплинированность, направляем тебя в один из самых престижных гарнизонов". Олег П. был доволен назначением, ведь Брест, город, в котором много военных объектов и много иностранцев, - идеальное место службы для человека, мечтающего переловить шпионов.

И он выехал к новому месту службы. "Начальником отдела был подполковник Румянцев, пришедший в органы безопасности еще в 1939 году. Он меня проинструктировал, сказав, что главная моя задача - вербовка новых негласных сотрудников, с помощью которых можно прикрыть важные объекты от шпионов и диверсантов. Но в первую очередь диверсантов идеологических.

Сначала начальник меня натаскивал, вербовал людей в моем присутствии, но он только завершал вербовку - ставил последнюю точку, а всю подготовку к вербовке проводил я сам.

Я удивлялся его мастерству: казалось, что кандидат в агенты уже готов сказать: "Нет", - но шеф так оборачивал весь разговор, что вместо слова "нет" кандидат брал ручку и бумагу, послушно писал подписку о согласии на сотрудничество и выбирал себе псевдоним, то есть становился сексотом".

Скоро и сам Олег П. почувствовал себя мастером вербовки. Только однажды лейтенант, который был призван в армию на два года после окончания МВТУ им. Баумана, при первом намеке на сотрудничество с особым отделом посмотрел на него с презрением. И тогда-то, по признанию Олега П., он впервые задумался о целях своей работы: вместо борьбы со шпионами он занимался совсем другой работой.

Сексоты, завербованные им, сначала давали два-три сообщения о том, кто из сослуживцев слушает западные голоса, что кто-то не комсомолец и не собирается им становиться, что кто-то после службы собирается выехать из страны, - но потом старались его избегать. Возможно, считал он, их начинала мучить совесть.

"Если я утром не приносил начальнику хотя бы одного сообщения, он выходил из себя, смотрел на меня зверем и стучал кулаком по столу: наш отдел был на хорошем счету, а я своей бездеятельностью портил радужную картину и подрывал авторитет своего шефа. А шеф очень держался за свое место. Зачем ему уходить на пенсию в 160 рублей, тогда как на службе он имел приличный оклад, персональную машину, которая ежедневно возила его если не на рыбалку, то в специальные магазины.

Утром часа за два он принимал у себя по очереди всех опер работников, давал им нахлобучку, подписывал бумаги и удалялся на "Волге" неизвестно куда. Возвращался он только к концу рабочего дня, чтобы проверить, все ли на месте". Какие же задания получал Олег П. от своего шефа? Выявить все лица из числа рабочих и служащих Советской Армии, ранее судимые за участие в бандах Бандеры, и принудить командиров частей найти повод для их увольнения; ни в коем случае не выпускать в Польшу к родственникам закройщицу военного ателье, так как она еврейка, и прочую, по мнению Олега П., такую же чушь.

"Были и задания другого рода. Например, старшина-сверхсрочник наехал на мотоцикле на старуху и сломал ей руку. Я должен был сделать так, чтобы старшина оказался невиновным (этот случай помешал бы командиру части - приятелю моего шефа - продвинуться по службе). Кроме того, я должен был обеспечивать отдых руководителей, проверяющих работу отдела, то есть организовывать им рыбалку, уху, баню..."

Чем дальше шла служба, тем больше Олега П. охватывали сомнения в правильности того, чем он занимается. Разве о такой работе он мечтал, согласившись уйти в госбезопасность? Да и какое отношение имела такая работа к безопасности государства?

А потом разразился скандал, который инициировал сам молодой Особист.

"Однажды я принес сообщение на одного офицера - о его сомнительных связях и делах. Но начальник, прочитав это сообщение, сказал мне назидательно: "Мы дали тебе возможность служить в областном центре, получить квартиру в центре города, а ты чем занимаешься? Черт те чем! Что ты мне принес? На кого? Ведь этот офицер - зам. секретаря парткома части, член парткомиссии политотдела! Мы же орган партии, как же мы можем трогать партийные кадры?"

Но Олег, несмотря на запрет, продолжал наблюдение за этим офицером и все собранные документы прятал в своем сейфе, под пистолетом. И - однажды шеф их обнаружил.

"Что я после этого перенес! Сначала в меня вцепился шеф, после этого жена неожиданно написала заявление в партбюро о том, что я прихожу домой поздно и с запахом алкоголя. Меня вызвали на ковер и для начала объявили выговор. Начинаю выяснять, почему вдруг испортились мои отношения с женой? Оказывается, что она действовала по поручению секретаря нашего партбюро.

Потом жена написала второе заявление о том, что я не только запил, но еще и имею любовницу, которую содержу... Началось партийное расследование, которое закончилось гауптвахтой. А потом я действительно запил".

Увольняя Олега П. из КГБ, шеф сказал ему на прощание:

"А теперь попробуй найти себе работу. Наплачешься"...

Только через полтора года его приняли чернорабочим на шахту.

Вот такая грустная история. Прямо капитан Копейкин какой-то.

Я знаю его фамилию и его сегодняшний адрес. Но Олег просил оставить все это в тайне: он до сих пор убежден, что "у КГБ длинные руки". Как бы не переименовывали эту организацию.

Но что особенно интересовало меня - как сами агенты относились к тем, кто неожиданно ворвался в их судьбу и сломал ее.

"Моего шефа звали Михаил Александрович, - вспоминает В. В. Ширмахер. - Иногда он приходил с похмелья и от него несло перегаром. Я так и не узнал, в каком чине был этот уже немолодой человек. Сначала он просил, а потом уже требовал более полных отчетов, а когда материала не хватало, то делал его весомым сам, подсказывая мне, что и как надо исправить, В одну из встреч на конспиративной квартире он попросил меня написать о моих близких родственниках: фамилия, место работы, адрес. Тут я стал протестовать. "Так надо!" - сказал он и добавил, что им ничего не угрожает. Я чувствовал, что запутался, что делаю подлое дело, но выпутаться уже никак не мог... Встречи назначались то в парке, то у автобусных остановок... Мне казалось, что шеф знает обо мне больше чем надо. Значит, кто-то следил и за мной. Это было ужасно..."

Мнение агента "Арканова":

"Встречи с кураторами были нерегулярными. Когда не было конкретных дел, шли обычные разговоры, ознакомление с ориентировками по розыску и т. д., никогда не было вопросов о моих друзьях. Иногда спрашивали о сослуживцах, но я всегда давал на них только положительные характеристики, что в основном соответствовало действительности. Только раз я сорвался, о чем потом очень долго жалел: в ответ на очень скверный выпад в мою сторону я сообщил о том, что этот человек рассказал антисоветский анекдот. Но, к счастью, мой донос не имел никаких последствий".

"Алик" из Хабаровска по роду свой работы часто выезжал в краткосрочные командировки за границу по внешнеторговой линии и, по его словам, стал лакомым кусочком для вербовки КГБ. Вот как он оценивает своих кураторов:

"Они любят и похвалить, и польстить. Я их насквозь вижу, но все равно мне это не нравится. Кто они? Писать не буду, так как подло со стороны сексотов разоблачать своих вербовщиков: чем виноваты два славных парня, капитан и майор, с которыми я имею дело? Они честно отрабатывают свою зарплату, не они придумали систему сыска, а я по мере сил приношу им ощутимую пользу.

Деньги я беру с удовольствием: в наше время это прибавка к зарплате.

Кстати, совет другим агентам: ни в коем случае не работайте бесплатно; эти ребята любят устраиваться на халяву. А если хотите с ними порвать, то заплатите им крупную сумму - я уверяю вас, что у них плохо с финансами.

Время от времени подкалываю их: мол, мало платят, я перейду к другим службам. На что они сильно обижаются: у них смешная и потрясающая конкуренция между различными службами одного ведомства".

Агент "Валентин" прислал мне целый манифест:

"Знайте, оперативники, что 95 процентов завербованных вами агентов - я уверен - ненавидят вас и мстят, как могут... "Гонят дезу", и все. Вы обучаете: снимая информацию, обращайте внимание, выразителем каких идей является объект, кого он представляет. Так я вам скажу, что могу придумать сколько захочу "спонсоров" объекта, включая президента США! И вы все это проглотите, потому что сами боитесь, что ваши же шефы вас отчитают за плохую работу с агентурой. Ведь главное, чтобы были бумажки с донесениями, все равно с какими...

На тонкую работу они и вовсе не способны. Трусы, подлецы, сплетники, нытики - за эти годы сколько разных типов через меня прошло! Один плачет, что за границу его не посылают, а начальник его сектора почти через год ездит на сессии ООН. Другой помешан на выискивании смутьянов и пытается постичь тайны диссидентской психологии. Третий - выходец из комсомольских аппаратчиков, даже в контрразведке пытается играть роль рубахи-парня, заводилы-песенника. Четвертый, "лом", советует: "Ты его ("разрабатываемого") только заведи куда-нибудь, а мы его квартиру обыщем. Четвертый - "элита" - весь в импорте, холеный, лоснящийся, ездит на Запад и рассуждает о причинах наших кризисов. Театр абсурда - да и только".

У "Валентина", по его словам, способов четыреста, как "гнать дезу" своим шефам: "Почему многие сексоты гонят дезу? Да потому, что только младенец не видит, что вся работа их шефов - сплошной блеф, тоже своего рода деза, имитация работы. Штаты у них огромные, а что прикажешь делать сотням, тысячам откормленных, натренированных, оболваненных молодцов?! Они, поверьте мне, только и делают, что переписывают всю ту чепуху, что мы им даем, переправляют все из кабинета в кабинет - с нулевым эффектом.

А как они "работают" международные конгрессы! Знайте, иностранцы, что на всех конгрессах, в гостиницах рядом с вашими учеными живут наши оперативники, которые охотятся за потенциальными источниками информации и вербовки, смотрят за тем (по крайней мере, так было еще в конце восьмидесятых), чтобы не общались с иностранцами. А там, где происходят заседания, всегда есть закрытая комната, куда, озираясь, заходят наследники Железного Феликса, куда они водят сексотов, снимая с них, пока те не позабыли, впечатления о предметах их разработки, их портреты и приметы. И самое смешное, что дают установки и на наших участников. И на таких вот бредовых затеях строится вся их работа - хаотическая и бессмысленная".

Особый мой интерес - те задания, которые получали агенты.

Агент "Арманов" специализировался исключительно на иностранной части:

"Я дружил с иностранными специалистами и эмигрантами. Одного из спецов пытался склонить к передаче технических секретов, но безуспешно. Под надуманным предлогом и с неизвестной мне целью я посетил одно из иностранных посольств. Была идея подбросить меня в качестве агента-двойника для одной из иностранных разведок, но из этого тоже ничего не получилось. Количество подобных операций было невелико - чуть больше числа пальцев на одной руке".

Андрей Филимонов, учитель из Татарии, в 1988 году ходил в клуб ям. Бухарина - о, какие это были первые открытия перестройки! Сотрудник КГБ, который пытался его завербовать, сказал, что "поскольку КГБ заинтересован в успехе перестройки, а "бухаринцы" бывают за границей и встречаются с иностранными предпринимателями, то не смог бы он рассказывать об этих встречах, тем самым способствуя развитию... кооперации в СССР".

В. В. Ширмахера, завербованного в 1956 году, сначала попросили показать все письма, которые он получал из-за границы. Потом указывали на нескольких коллег, просили узнать, с кем они общаются, и спросить об их отношении к власти, к колхозам и т. д.

"Только я никак не миг разглядеть в этих людях врагов, - вспоминает он. - "Ух, как они маскируются", - говорил мне мой шеф из КГБ и ухватывался за какую-то неведомую ниточку, советовал мне тщательно наблюдать за человеком".

Однажды его направили в турпоездку в Германию. Ему дали задание - следить за группой студентов и докладывать одному товарищу по имени Миша - он официально ехал как рабочий какого-то завода. "Он всегда собирал вокруг себя туристов и рассказывал всякие веселые вещи (как потом оказалось, это был кадровый офицер КГБ). По возвращении из поездки мне надо было написать отчет. Написал - и получил большую взбучку, так как не написал про всех: кто куда ходил и с кем разговаривал. За мной, понял я, кто-то тоже тщательно следил".

Одессита Михаила выводили на определенных людей, к которым, не отталкивая их от себя, нужно было войти в доверие, а потом при встрече описать кураторам содержание разговоров. "Но эту организацию захлестнула волна бюрократизма, - считает Михаил. - Когда я понял, что ошибся, то стал успокаивать себя тем, что лучше я, чем другой, может быть, менее порядочный человек".

Уже упоминавшийся агент "Алик" из Хабаровска рассказывает о своем методе доносов:

"Информацию я поставляю довольно полезную, делаю это, начитавшись шпионских романов, почти профессионально, но иногда люблю пошалить: выдумываю несуществующие персонажи грозного шпионского вида, рассказываю о якобы имевших место попытках меня споить или подложить проститутку. Они такие истории обожают и читают их взахлеб: почему же не доставить людям такое удовольствие?"

С него взяли письменное обязательство не разглашать подробности его сотрудничества. Он смог только написать мне, что "КГБ путем внедрения агентов в различные неформальные организации следит за их работой и в меру сил ведет дело к их подрыву". На Украине это, прежде всего, было движение "Рух".

А вот какие задания пытались - правда, по его словам, безуспешно, - взвалить на Сергея Петровского из Санкт-Петербурга, когда он служил в армии:

"Встреча с оперуполномоченным особого отдела капитаном Н. произошла у меня 24 декабря 1974 года в Москве. В армии я вел дневник и не мог не зафиксировать в нем это событие. Фамилию этого капитана я не помню: в полку он был известен по прозвищу "Молчи-молчи".

Его кабинет находился на нашем этаже, в конце коридора. Я постучал и вошел. Офицер предложил мне сесть и "расслабиться". Затем он уточнил некоторые детали моей биографии.

Я в это время был активным комсомольцем, с 6-го класса проводил политинформации и был на сто процентов оболванен коммунистической пропагандой.

Особист вдруг спросил: "Знаете ли вы, чем занимаются сотрудники особых отделов?" Я шутливо ответил: "Ловят шпионов". Капитан начал терпеливо объяснять мне, что главная задача особых отделов - выявлять и обезвреживать своих, "внутренних врагов Советской власти".

Нашего Особиста интересовали:

1. Те, кто высказывал критику в адрес КПСС и правительства СССР.

2. Те, кто слушал западные "голоса".

3. Те, кто имеет контакты с иностранцами.

4. Те, кто читает книги и брошюры, изданные за рубежом или нелегально в СССР (например, 
"Архипелаг ГУЛАГ")..."

Но были и задания другого рода. Вот - еще один аспект работы на КГБ, о котором сообщил мне доктор геолого-минералогических наук В. Ю. Забродин, который считает себя не сексотом, а добровольным помощником КГБ.

В 1981-83 годах он руководил геолого-минералогическим музеем в Хабаровске, который очень часто посещали иностранцы. Куратор из КГБ просил его после этих посещений писать отчеты, чем интересовались иностранные посетители, какие вопросы задавали. Он в этих просьбах не видел ничего особенного, так как этим занимались и его предшественники. Да и все, наверное.

Но в 1993 году куратор обратился к нему с просьбой об оказании более серьезной помощи: речь зашла об экономике.

Наступала эра Андропова и борьбы с коррупцией.

"Из разговоров с друзьями, - пишет В. Ю. Забродин, - мне стало известно, что сотрудники КГБ сыграли решающую роль в борьбе с мафией в Краснодаре и других местах".

Его куратор рассказал ему, что в КГБ создан специальный отдел по борьбе с экономическими преступлениями: милиция оказалась сильно коррумпированной.

"Я спросил у него, а чем бы я сам мог помочь в этой борьбе? Он ответил: "Мы хотели бы получить от вас независимое экспертное заключение - в форме изложения вашего личного мнения - по тем или иным интересующим нас вопросам". Как водится, он обратился к моему гражданскому долгу, к сознательности и т. п. Я не видел особых причин отказываться от такой формы сотрудничества и дал соответствующую подписку, выбрав себе, как у них принято, конспиративную фамилию".

Согласился, дал подписку, выбрал себе псевдоним, подальше?

"Меня начали грызть сомнения: не будут ли от меня добиваться сведений о людях, представляющих интерес для КГБ? Недоверие к этой организации (по крайней мере, к той ее части, которая выполняет функции политической полиции) у большинства из нас в крови, а у меня к тому же был репрессирован дед. Поэтому я не исключал, что в случае отказа поставлять КГБ интересующие их сведения, они специально будут распространять обо мне сведения, что я - стукач, а это, естественно, повлекло бы разрыв отношений со многими из моих Друзей, особенно из тех, кто был близок к диссидентским кругам".

Что же он сделал, услышав подобное предложение? То, что только и можно сделать в подобной ситуации - он поставил в известность об этом предложении всех своих друзей не только у себя в городе, но и в разных городах страны:

"Конечно, я нарушил условия, оговоренные в подписке о сотрудничестве, но другого выхода я не видел. Мои друзья приняли все это к сведению".

Ну, а что дальше?

Два или три раза от В. Ю. Забродина КГБ пытался получить сведения о людях, ему близких, но он категорически отказывался говорить на эти темы. И эти личные темы его куратор перестали затрагивать.

"Что же от меня реально получил КГБ? Во-первых, попросили написать, какие виды материального сырья Дальнего Востока могли бы представлять интерес для соседних государств - Китая, Японии, Кореи. Когда я сказал, что являюсь специалистом по экономике минерального сырья, мне заявили, что это не имеет значения, так как такого рода оценки даются несколькими не связанными друг с другом экспертами, а лишь только потом они сводятся вместе и докладываются руководству:

Вряд ли в этом вопросе я оказал существенную помощь государству и КГБ в его контрразведывательной работе.

Второй круг вопросов был связан с получаемыми мною материалами из-за границы. Я - действительный член Международной ассоциации планетологии, и поэтому много лет получаю из Института лунных и планетных исследований (США) 3-4 раза в год специализированный журнал и разного рода информацию. Меня попросили написать заключение - стоит или нет их переводить и издавать на русском языке. По правде сказать, ни одной работы, изданной по-русски, я так и не увидел, несмотря на то, что мои отзывы о них были положительными.

Наконец, третий круг вопросов лично для меня представлял большой интерес. Он включал мои соображения о состоянии науки в стране и, в частности, на Дальнем Востоке. На составление записок по этим вопросам я потратил много времени, так как надеялся, что если мои соображения поступят к руководству страны по линии КГБ, то к ним прислушаются. Но все оказалось глухо: мои записки никакого воздействия не оказали.

У меня крепло убеждение, что мое сотрудничество нужно было КГБ только для галочки, и мои записки, в лучшем случае, хранятся в каких-нибудь покрытых пылью папках, поскольку ни в организации научной работы, ни в организации геологической службы улучшений так и не произошло".

И хочу процитировать последние строчки письма Владимира Юрьевича Забродина:

"Мне 54 года. Я убежденный беспартийный в отношении всех существующих в стране партий. Сотрудничество с КГБ не принесло мне никаких выгод. Денег или подарков мне не предлагали. Правда, трижды куратор уговаривал меня принять участие в международных симпозиумах у нас и за рубежом, но я, по понятным причинам, отказывался. Безусловно, это в какой-то мере отрицательно сказалось на моей научной работе, но я рассматриваю этот отрицательный результат как плату за мое сотрудничество с КГБ и виню в этом только себя".

Я понимаю чувства Владимира Юрьевича.

Нет, он не делал ничего плохого, и совесть его чиста. Но почему, почему же даже сейчас, когда уже прошло время и он может открыто рассказать о своем безобидном, в принципе, сотрудничестве с КГБ, такой горький осадок остался в его душе?

И опять я о том же, о том же...

Нет, все-таки не об истории стукачества в России пишу я.

Да, когда копался в архивах, когда читал письма от них, когда наконец-то встречался со стукачами с глазу на глаз, думал: да, книга будет об этом, и только об этом.

Но чем дальше писалось, тем больше и больше осознавал: да нет, брат, не в подписках дело и даже не в КГБ. Зона - понятие более широкое, чем та или иная профессиональная деятельность. Зона проходит где-то посерединке человеческой души, и даже не от времени зависит - переступит человек эту тоненькую границу, гордо откажется переступать или испуганно замрет на границе.

Приведу два документа из двух разных времен: того, страшного, когда и поступать-то иначе было для многих непривычно, и нашего, сегодняшнего, когда ты сам - и только сам - решаешь для себя: можно? нельзя?

Первый документ я нашел в США, в Гуверском архиве.

25 февраля 1937 года некий Левенцов пишет заявление в Сталинский райком партии:

"... Вечером указанного числа 17 февраля Карпов, зайдя в Гостиницу в номер, где я находился исключительно один, завел со мной такой разговор: "У меня, и не только у меня и еще у одного товарища Бояринова есть интересная книга самого Сталина под названием "Об оппозиции", там интересно написано - даже написаны все завещания тов. Ленина в отношении тов. Сталина. Ленин там: "Сталин груб", что о генсекретаре ЦКП пленума нужно обсудить и в этой книге сам об этом тов. Сталин говорит. Ты читал эту книгу обращаясь ко мне Левенцову, я ему Карпову на это ответил что этого я не читал и что такого порядка суждения есть нечто иное как троцкисткая клевета давно исходящая из уст фашиста Троцкого, Зиновьева, Каменева и других сволочей докатившихся до контрреволюции и они эти подлые шпионы получили нам известно по заслугам. Дополнительно он Карпов сказал "В книге написано, что Ленин профессиональный эксплуататор Я после этого ему ответил, что теперь я убежден что ты троцкист и если ты Карпов сейчас это так понимаешь и неуместные нам сейчас приводишь цитаты то это пахнет у тебя нездоровые рассуждения, рассуждения неприсущие большевику. Карпов ответил на это я не защищаю троцкистов, тебе говорю о книге Сталина а в ней это записано, зайди прочитай.

Карпова я знаю давно по работе в Севске на квартире когда у него не был, но по указанному делу я 24 сего возвратился из командировки 21 февраля - зашел к Карпову с тем чтобы книгу у его эту взять, однако он мне ее только показал, но не дал, такая же книга он еще раз мне подтвердил что есть у Бояринова. Книга "Сталин об оппозиции статьи речи 1921-1927 года. Государственное издательство.

О вышеизложенном считаю необходимым сообщить райкому ВКП (б).

Кроме изложенного считаю своим долгом со всей большевистской искренностью заявить райкому ВКП (б) о свое небольшевистском поступке в следующем деле. Вечером февраля после работы МТМ часов 12 ночи в буфете станции Спасдеминск в присутствии члена партии товарища Литвинова, я взял для себя ужин так как все столовые в городе были закрыты и взял одну четвертую вина (портвей) выпил я полстакана и угостил вошедшего ко мне Карпова. К сему..."

Подпись, дата...

Да, неважно было у Левенцова с грамматишкой (ничего не менял я в этом тексте и принципиально не расставлял знаки препинания - что я, учитель, что ли?), да и выпить был, видно, не дурак.

Но уж такое было время - к поголовной грамотности еще только переходили.

Но что-то родное, знакомое донеслось до меня совсем недавно, в 1997 году, то есть спустя аж шестьдесят лет, из уст человека, в грамотности и культуре которого вряд ли можно усомниться.

На вокзалах в Пятигорске и Минводах прогремели взрывы. Официальная Чечня официально заявила, что никто из чеченцев к этим взрывам не имеет никакого отношения. "И Радуев?" - спросил я у Руслана Кутаева, бывшего вице-премьера Чечни. - "И Радуев", - ответил он.

Тогда я попросил Руслана, чтобы Радуев связался со мной и сам подтвердил это.

Была суббота. Я сидел на даче и ждал радуевского звонка. Кто-то мне все время перезванивал: "Радуева ищут...", "К нему везут спутниковый телефон", "Скоро его найдут..."

Шло время, он не звонил.

Я сказал своим товарищам в "Новой газете", чтобы все равно держали место (а именно в субботу у нас подписывается номер в печать), - вдруг все-таки позвонит.

Радуев позвонил мне около четырех дня.

Это был трудный и тяжкий разговор, который продолжался минут сорок.

Радуев взял на себя ответственность за эти взрывы, но самое главное - он заявил: планируются взрывы на вокзалах Воронежа и Санкт-Петербурга.

И весь наш разговор был только об одном, вернее, только об одном я просил этого террориста: не взрывай, не взрывай...

В понедельник вышла газета, в которой я привел фрагменты нашего разговора, которые считал наиболее важными.

Да, газета вышла в понедельник. А уже на следующий день председатель Комитета Госдумы РФ, уважаемый кинорежиссер Станислав Говорухин провел пресс-конференцию, на которой зачитал стенограмму моего частного разговора с Радуевым, который я вел со своего частного домашнего телефона, то есть озвучил незаконную "прослушку" (выражаясь профессиональным языком), сделанную одной из спецслужб. Получилось, одному депутату Госдумы дали прослушать разговор другого депутата Госдумы, и тот, не испытывая ни тени сомнения, огласил его на пресс-конференции, проведенной им в здании Госдумы.

Спустя несколько дней, взяв официальную стенограмму выступления С. Говорухина, я тут же вспомнил заявление Левенцова, найденное мною в Гуверском архиве.

Что уж там время? Никакое для нас не время - те шестьдесят лет, отделяющие нас от 37-го года. Чтобы поставить С. Говорухина в равные условия с неведомым мне Левенцовым, я тоже решил не заниматься, как школьный учитель, исправлением ошибок и расставлением запятых.

"Я отдельные выдержки. "Я предупреждал, еще неделю подождите, еще два вокзала взлетят на воздух" - "Салман, вы сейчас меня убили. У меня сейчас совсем другое мнение о тебе" - "Мнение не надо делать. Перед миром сделаешь мнение. Мы мир поставим на колени" - ну, и так далее.

Похож он на сумасшедшего, Радуев?

"- Вот скоро Воронеж будет. Вот тогда опомнится Россия. Весь город сотрем с лица земли".

Так, дальше.

"- Я ни с кем не встречался и не беседовал. Последний месяц я был на лечении за рубежом после покушения 8 апреля. Я ни от чего не отказываюсь. Это они просто от себя выдают. Я сейчас говорю и готов перед всем миром и перед Аллахом взять на себя ответственность за тех, кто погиб. Я очень рад, что выполняются мои приказы. С одной стороны, я сожалею, что много жертв. Я выразил свое соболезнование тем, кто погиб. И выражаю свое соболезнование тем, кто погибнет еще. Так что это война. Война без жертв не бывает... Почему мы должны уступать? Россия должна уступать нам. Ельцин должен встать на колени. Попросить у чеченской нации помилования за покушение на Дудаева. Я солдат Дудаева и всю оставшуюся жизнь буду мстить за него.

- А если я, как депутат Государственной Думы, попрошу прощения вместо Президента?..

- Не надо! Давайте вы, как депутат Государственной Думы, вы хорошо там выступаете, давайте нам Ельцина, Черномырдина, премьер-министра. Они преступники. Куликова, этого подонка, который на чеченской крови дорос до министра и стал генералом. Поверьте, мы еще этим "куликовым" покажем.

- Я с этим полностью согласен. Но ты говоришь, что скоро будет взрыв в Воронеже. Там же дети, женщины.

- Пусть уходят немедленно. Я предупреждаю. Эвакуируют всех женщин и детей. В случае чего может быть применено химическое оружие. Все идет по воле Аллаха. Мы только маленькие люди, которые выполняют его волю. Аллах нам велит: надо добить эту русскую империю.

- Прости брат... (тут перерыв какой-то в записи). Ты сейчас сделал рискованное заявление..."

Вот судя из этого разговора я вижу, как журналист Щекочихин, там случай, ну искренний вопрос, немножко ошарашен признанием Радуева. Он растерян, видно, что он раньше как-то думал по-другому. Но вот 5-го числа появляется статья Щекочихина в этой же газете (в "Новой газете". - Ю. Щ.}, где он говорит, что это спецслужбы готовят все эти теракты (да не говорил я этого в статье - мнение Руслана Идигова приводил в газете. - Ю. Щ.). Но если бы это произошло после разговора с Радуевым, то есть до разговора с Радуевым, я понимаю, у него было такое мнение, но тут я вижу, как он искренне поражен, как он болеет за Россию, за тех, которые в скором времени погибнут, и самое главное, что эта статья напечатана после того, как он поговорил с Радуевым. Мы бы в этой же газете, как я вам уже сказал, печатается отрывок из разговора с Радуевым, правда, фальсификация этого разговора. Но вы можете взять газету и прочитать. Ничего похожего в том, что там читал, здесь нет.

Что же это такое? Но я прекрасно понимаю. Я готов простить ему то, что он обращается к террористу: брат. В конце концов, Щекочихин занимается тем, что вывозит пленных наших солдат и это уже дело его совести, его тактики, обращаться к террористу, к бандиту, к убийце, - это его дело. Но в принципе, я не понимаю, значит, если он после этого разговора пишет о том, что все равно это готовили спецслужбы российские ("Ну вот, опять" - хотел я, читая эту стенограмму, снова возмутиться, но потом сам себя поймал на том, что будто я перед тройкой оправдываюсь! Вот ведь гены, вот ведь ЗОНА! - Ю. Щ.), - значит, он связывает им руки и не дает возможности готовиться им для того, чтобы предотвратить следующие теракты..."

Могу только предположить, что стало тогда, в 37-м, с этим беднягой Карповым, который сказал некоему Левенцову о завещании Ленина. Спустя 60 лет я-то уже не чувствую никакого страха, да и какие могли быть последствия? Об этой пресс-конференции Говорухина сообщил только "МК", да и то, удивившись: откуда у председателя Комитета по культуре оказался документ, к культуре имеющий весьма специфическое отношение?

Но чем дольше я думал, тем больше и больше понимал - дело-то совсем не в тех или иных аналогиях.

Нет, в чем-то куда более существенном.

Начиная это исследование, я думал, что писать мне придется больше об истории и странных ее гримасах, о людях, ставших жертвами исторического процесса, о том параллельном ГУЛАГе, в котором томились миллионы и миллионы душ. Потом понял: нет, нет - этого мало. В душе проходит Зона, в самом человеке, в вечном противоборстве между добром и злом, между верностью и предательством. Но потом - еще дальше, дальше... Да, машина КГБ, занимавшаяся черт знает чем на протяжении многих десятилетий и превращавшая людей в рабов Системы, сломлена (по крайней мере, хоть сейчас контролируют не мысли, а пытаются заниматься делом, которым и должна заниматься любая спецслужба в любой стране).

Но все больше и больше убеждаюсь: да нет, все осталось! Все так же! Все, как и тогда! Только вместо одной громадины десятки: от семи спецслужб до бесчисленных служб безопасности банков и фирм.

Зона продолжает затягивать в себя все новых и новых людей, все продолжая и продолжая ту историческую эпоху, от которой нам пока еще никуда не деться.

В середине 1998 года при обыске в одной крупной санкт-петербургской фирме, которой мне и моим товарищам по газете пришлось заниматься последнее время, было найдено подробное досье на меня самого: мои привычки, привязанности, друзья, женщины, болевые точки. И там же - методы воздействия, приемы компрометации и - даже прейскурант: оплата журналистов, которые напишут статьи против меня.

О, Господи, подумал я тогда! Значит, кого-то подвели поближе, с кем-то сидел за одним столом, а кто-то, может, и приезжал ко мне в гости.

Я тут же поймал себя на том, что мне хочется узнать, кто? Ну, кто? Как когда-то в юности, как когда-то совсем в другой эпохе и в другом времени...

Потом подумал-подумал и решил: да не хочу я знать об этом! Не хочу и не буду.

Все равно ведь кто-то отказался. Наверняка, отказался.

Из отчета за 1994 год:

"От агента "Алексеева" получен сигнал о том, что поэт А. Еременко передал рукопись в издательство "Советский писатель" для возможного опубликования".

"В связи с избранием в партийные органы исключен из агентурной сети агент "Мишин". Личное и рабочее дело уничтожены".

Из отчета за 1985 год:

"От агента "Кларина" получена информация об идейно незрелых моментах в творчестве эстрадных драматургов М. Жванецкого и А. Городницкого. Материалы направлены в 5-ю службу 

УКГБ по Москве и Московской области".

"От агента "Саши" получена информация о пребывании по линии Союза писателей СССР в США совместно с объектом заинтересованности УКГБ по Иркутской области писателем В. Распутиным",

"От агента "Кларина" получена рецензия на расшифрованную запись неофициального концерта политически незрелого содержания М. Задорнова. Материалы используются в подготовке профилактики М. Задорнова".

"Закончены подготовительные материалы по советской делегации на 13-й Международный конгресс политических наук (Париж, 1986, 16-20 июля). Приняты на связь и проинструктированы в контрразведывательном плане 11 агентов и 7 доверенных лиц. Те, в отношении которых имелись к/м, от поездки за границу заблаговременно отведены".

"В ходе подготовки к работе творческой мастерской литераторов XII Всемирного фестиваля молодежи и студентов... в состав мастерской введены агенты: "Беликов", "Зорге", "Сомов", "Соловьев", "Крейуер" и 4 источника, принятые на связь местных органов".

"От агента "Наумова" КГБ СССР по Кемеровской области получена информация с характеризующими данными в отношении гл. дирижера Большого театра Ю. Симонова, являющегося объектом нашей оперативной заинтересованности".

"В отношении профилактированного Московской писательской организацией по нашим материалам в связи с про возом идейно вредной литературы члена СП СССР Б. Окуджавы проведены мероприятия по его изучению в период пребывания в загранкомандировке в Италии. Изучение проводилось через возможность резидентуры и через агента "Александрова", выезжавшего вместе с Б. Окуджавой в качестве сопровождающего. По нашей просьбе УКГБ БССР по Брестской области организован тщательный таможенный досмотр Б. О. Результаты указанных мероприятий учтены в дальнейшей проверке".

Из отчета за 1986 год:

"В Канаду в составе сборной команды СССР по хоккею с шайбой направлены агенты "Климов" и "Ремизов" с заданием по контрразведывательному обеспечению указанного коллектива. Получены данные о враждебных устремлениях противника по отношению к отдельным советским хоккеистам, по попыткам склонить их к невозвращению на родину".

"От агентов "Московского", "Федорова", "Алфимова" получена дополнительная информация о нездоровой в идеологическом плане обстановке в секторе проблем идеологической борьбы и критики немарксистских теорий ИМРД АН СССР.

"В связи с предстоящим V съездом кинематографистов СССР от агентов "Москва", "Нора", "Николаев", "Полянский", "Степанов", "Езерский" получены сообщения о положении в среде кинематографистов и некоторых негативных проявлениях во время отчетно-выборных собраний в московских секциях. Сообщения доложены руководству управления".

"От агента "Соловьева" получен сигнал об утечке служебной информации из Совета по делам религии при СМ СССР".

Из отчета за 1987 год:

"От доверенного лица "ГАИ" получена информация о контактах гл. балетмейстера ГАБТ СССР Ю. Григоровича с отщепенцами Барышниковым и Макаровой с целью пригласить их для участия в Международном форуме деятелей культуры".

"От агента "Светлова" получено сообщение о попытках режиссера и актера Театра сатиры А. Миронова спроецировать события в спектакле "Тени" по пьесе Салтыкова-Щедрина на события сегодняшней действительности. Информация доложена руководству".

"От агента "Светлова" получена информация о негативном поведении и высказываниях драматурга и секретаря СТД СССР М. Шатрова. Информация доложена руководству КГБ".

Из отчета за 1988 год:

"Через агента "Александрова" проводятся мероприятия по склонению члена СП СССР Ю. Мориц, находящейся в составе делегации советских писателей в США, к выступлению в советской печати с критическими отзывами о жизни и деятельности отщепенцев на Западе".

"В качестве агента органов КГБ СССР завербована актриса театра "Современник 2" - "Евгения Рюмина", а также искусствовед, сотрудник Художественного фонда СССР "Пономарева".

"Агент введен в Московский комитет по Карабаху".

"От доверенного лица "САГ" получена и доложена руководству управления информация о настроениях, планах и намерениях академика Д. С. Лихачева".

"Через агента "Рязанского" подготовлено письмо от имени верующих с осуждением поведения объекта. Письмо распространено в окружении Якунина Г.".

"На основе анализа оперативной обстановки в среде научной интеллигенции руководству Управления доложены справкой предложения об имеющихся возможностях по компрометации отдельных лиц из числа т. н. "лидеров перестройки в общественных науках". На этой основе агентом "Историком" подготовлен критический материал на публикацию Ю. Н. Афанасьева в "Литературной газете" от 17. 06. 88 г."

Из отчета за 1989 год:

"От агента "Андрея" получена магнитофонная запись выступлений лидеров т. н. "Московской трибуны", имеющих антиобщественную направленность. Запись передана в 9-й отдел Управления для учета в работе по возможности оперативного использования".

"Через агента "Родина" в ж-ле "Наш современник" № 5 опубликован материал о писателе-эмигранте Л. Копелеве (объект "Каналья"), разоблачающий его связи с антисоветскими центрами Запада".

А из отчета за 90-й? 91-й? 92-й? 93-й? 94-й? 95-й? 96-й? 97-й? 98-й?

И что, когда-нибудь обнародуются отчеты за 99-й?

И что? За двухтысячный?.. 

"Сейчас, на последней ступени жизни, вспоминаю весну 35-го и насмешливого профессора, который у себя на квартире, в своем застолье, среди своих, сказал: "Хайль, Гитлер!". поднял бокал и рассмеялся.

Я донесла. и кто-то еще.

Вспоминаю это, как в тяжелом сне.

Права? Не права?

Несу покаяние". 

Женщина, приславшая мне это короткое письмо, поставила свою подпись: "Чернышева, 
пенсионер, Днепропетровск". Не смею менять ее имя. 

Заканчиваю эту рукопись в начале 1999 года, последнего года двадцатого века.

Вот мы и прощаемся.

Да, хотел бы я чувствовать себя сыном девятнадцатого века.

Но чувствую себя сыном двадцатого.

Когда-то давно, в юности, XXI век представлялся мне чем-то удивительно далеким и каким-то фантастическим временем. Как там будет? Что? Доживу ли?

Но поезда идут с курьерской скоростью.

И вот уже - порог.

Да, уходя, на пороге оглядываются.

Вот и я оглянулся. 

в начало