Алкоголизм, кстати, становится обязательной приметой любого материала о Звереве. Тема эта педалируется так, будто он единственный на Руси творческий человек, пивший водку. И — что самое обидное — будто больше не о чем поговорить и написать.
Между тем общее количество работ оценивается приблизительно в 30 тысяч (!) произведений живописи и графики, разбросанных по разным собраниям в России и вне ее. Манера Зверева восходит к работам самых разных художников, но в качестве наиболее очевидных “учителей” можно назвать поздних импрессионистов, в частности, Ван Гога (яркие цвета, крупные мазки и толстые слои краски на полотне), и экспрессионистов, чье влияние сказалось в плотных и одновременно напряженных линиях графических работ. При всем этом не то что спутать с кем-либо, но, кажется, даже подделать Зверева невозможно: он все писал единым духом, был способен за ночь сделать целую графическую серию; его живописный почерк рождается именно из спонтанности выражения. Если бы в живописи было понятие джаза, Зверев был бы, несомненно Луи Армстронгом: сохранение главной темы (например, портретного сходства) не мешает как угодно ее дополнять и развивать, причем делать это не обдуманно и расчетливо, а одним выплеском. Мир Зверева огромен, несмотря на отсутствие какой-либо монументальности; ощущение феерической радости от этого мира оказывается основным впечатлением — особенно по контрасту с условиями, в которых он жил и которые, похоже, вообще не замечал. Проблема, как представляется, была для него в другом: успевать ловить мгновения этой жизни, потому что мир в каждый следующий момент другой, и его надо писать заново, с разных точек, разными красками и карандашами, буквально на всем, что подвернется под руку.

Он — писал; нам остается смотреть. Честное слово, это не так мало.