ДОСЬЕ

В 1953-м закончил Ленинградский госуниверситет, после чего три года работал школьным учителем истории. Во время своей учебы в аспирантуре Института востоковедения АН СССР выступил с резким протестом против подавления советскими танками венгерской революции 1956-го года, за что был исключен из аспирантуры и пошел рабочим на Кировский завод, где проработал расточником около шести лет. В 1964-м году появилась возможность восстановиться в аспирантуре. В 1966-1975-м читал курс политэкономии современного капитализма в Ленинградском университете. В 1977-м переехал в Москву и до конца 80-х работал в Институте мировой экономики и международных отношений. 

Автор более 200 научных работ, доктор наук, профессор. В 1990-м году избран народным депутатом РСФСР по Севастопольскому избирательному округу города Москвы, в 1991-м – членом Верховного Совета Российской Федерации. В 1993-м и 1995-м году избирался депутатом фракции ЯБЛОКО в Государственной Думе. Член бюро Центрального Совета Объединения ЯБЛОКО, член Комитета Госдумы по законодательству и судебно-правовой реформе.

–Виктор Леонидович, вы по рождению киевлянин, но называете себя ленинградцем. Почему? И что бы вы теперь сказали о городе, который считаете родным?

— По сердечной привязанности я, конечно же, ленинградец. Из Киева я, по счастью, уехал еще ребенком, а не уехал бы — так лежал бы в Бабьем Яру. После эвакуации наша семья приехала в Ленинград. Большую и лучшую часть жизни я прожил там, и до сих пор это мой любимый город. Я не привык называть его Санкт-Петербургом, и не в силу каких-то идеологических причин, а просто потому, что город, в котором прошли очень дорогие и важные для меня годы, назывался все же Ленинград. 

До сих пор, приезжая на Московский вокзал, я испытываю волнение. Это — как долгожданная встреча с любимым человеком. А от сегодняшнего Питера у меня двойственное впечатление. Лет семь-восемь тому назад было очень грустное чувство, потому что все было облуплено. Сейчас город медленно возрождается, но дороги в Ленинграде по-прежнему самые скверные — таких дорог в столичном городе я не видел ни в Бразилии, ни даже в Никарагуа.

— Многие депутаты баллотируются от родных городов, а вы, когда впервые стали избираться в ВС РСФСР еще в 1989-м году, баллотировались от Москвы. Как так произошло? Почему вы вообще оказались в политике? И как потом попали в ЯБЛОКО?

— Депутатом я стал случайно. Хотя в политику меня тянуло всю сознательную жизнь. С этим связано мое выступление против советской интервенции в Венгрии в 56-м году, за которым последовали изгнание из аспирантуры и шесть лет работы у станка на Кировском заводе. Это, конечно, было очень либеральным наказанием — можно было бы поплатиться гораздо серьезнее. И тогда я понял, что в моей стране политикой мне не заниматься, а единственное, что я могу и должен делать, — заниматься наукой и доносить до студентов то, что я считаю нужным сказать. 
Во время очередной поездки в Ленинград надо бы сходить в бывший партийный архив и достать речь тогдашнего первого секретаря Ленинградского обкома Романова, которую он произнес на идеологическом пленуме ЦК в 1975-м году. Он сказал, что, дескать, неважно у нас обстоит дело с коммунистическим воспитанием студенчества и не может быть иначе до тех пор, пока такие люди, как Шейнис, преподают в ЛГУ. У меня сохранились, между прочим, добрые отношения с моими студентами. С некоторыми из них я возобновил знакомство на Съезде народных депутатов России, и даже в нынешней Думе есть один депутат, не будем его называть, который уважительно говорит, что я был его учителем. 

Именно с недовольством обкома были связаны мой переезд в Москву и моя работа в академическом учреждении, где нет студентов. Тогда я уже привык к мысли, что политикой мне не заниматься. Между прочим, у меня были очень хорошие отношения с Евгением Максимовичем Примаковым, который был первым оппонентом на защите моей докторской диссертации.
И вдруг ситуация резко изменилась. К 86-му году я впервые стал читать лекции не по зарубежной тематике, как до того, а по общественной ситуации в России. Собирались большие, иногда огромные аудитории — и мне было не стыдно выступать перед ними, потому что я говорил то, что думал, и не эзоповым языком. В 88-89-м годах стал выступать в печати, в «Московских новостях», за которыми тогда поутру выстраивались очереди у киосков, принял активное участие в борьбе за «сахаровский список» кандидатов от Академии наук. А в конце 89-го, когда стали выдвигать кандидатов на Съезд народных депутатов России, на собрании отдела нашего института мне предложили баллотироваться. Сначала я отказался. Сказал — да ладно, я уже стар для политической карьеры. Пришел домой и стал советоваться с женой: не сделал ли я ошибку? И мы на семейном совете решили, что надо соглашаться. Выберут — не выберут, но будет политическая трибуна. Так я пошел на выборы. Несколько недель меня просто радовали встречи с людьми и разговоры о том, что я считал для себя главным. Наверное, был даже элемент игры, так как я абсолютно не верил, что меня могут выбрать. Ну, а когда после первого тура неожиданно я оказался на первом месте, да еще с большим отрывом от остальных — тут меня взяло за живое, и я увидел совершенно захватывающие возможности делать то, что считал верным.

А ЯБЛОКУ предшествовала фракция «Согласие ради прогресса» на Съезде народных депутатов России, одним из организаторов которой я тогда был. В Совет фракции входили Володя Лукин, Володя Лысенко, Юра Нестеров, Женя Кожокин и я. В этой фракции был Сергей Адамович Ковалев и еще очень много других достойных людей. Это было одним из истоков ЯБЛОКА. 

— Ваше имя ассоциируется скорее с законодательными вопросами, но ведь по образованию вы историк, занимались зарубежной экономикой. Почему такой поворот? И что, на ваш взгляд, представляет собой в итоге действующая Конституция? Насколько грязными будут предстоящие выборы?

— В начале 1990-го года вместе с Олегом 
Румянцевым мы создавали рабочую группу Конституционной комиссии Съезда народных депутатов РСФСР — ее работающее прогрессивное ядро. Первоначально Комиссию (еще на первом Съезде народных депутатов) формировали достаточно странно: один представитель от каждого региона — как будто конституционные интересы Костромской области отличаются от интересов Калужской. Этот абсурдный принцип удалось сломать. Я подошел к Борису Николаевичу в перерыве — тогда к нему еще можно было свободно подойти — и сказал: если вы не хотите получить Вандейскую комиссию, предложите пополнить ее депутатами — специалистами и экспертами. И Ельцин сказал: хорошо, готовьте списки. 

Уже через несколько месяцев был опубликован первый проект демократической Конституции России. Затем ее принялись ухудшать в Верховном Совете. Стало ясно, что такую Конституцию съезд не примет. Тогда Ельцин противопоставил Конституционной комиссии съезда совещательный консультативный орган — Конституционное совещание, и я стал координатором одной из его секций, сопредседателем наряду с Анатолием Собчаком. Реальная работа над Конституцией переместилась туда. Свою задачу я видел в скрещивании разных вариантов проектов Конституции и работы своей не стыжусь. Проект Конституции, опубликованный 30 апреля 93-го года в «Известиях» и внесенный от имени президента, хотя и превосходил в некоторых отношениях то, что осталось от первоначального проекта Конституционной комиссии, все же был неизмеримо хуже, чем то, что вышло из стен Конституционного совещания и что мы имеем теперь.

Но что я действительно считаю своим вкладом в законодательство — основные положения избирательной системы. Собранная нами сразу после седьмого съезда ВС РФ в декабре 1992-го года, когда стало ясно, что Верховный Совет — не жилец, инициативная группа заложила основы действующей избирательной пропорционально-мажоритарной системы. Главное даже не то, что в нынешней Думе нам удалось усовершенствовать законы, принятые в 1994-95-м годах (сделать более строгими и прозрачными различные процедуры, воздвигнуть преграды на пути появившихся «грязных технологий»), а то, что мы не дали в них изменить. Например, мы не дали отменить выборы по партийным спискам, сломать 5-процентный барьер, запретить кандидатам выдвигаться одновременно по спискам и одномандатным округам. Много пришлось сделать и содержательных, и тактико-дипломатических ходов. Судьба закона осенью 98-го года, во время разбирательства в Конституционном суде, висела на волоске — это не все знают.

Я не устаю повторять: наш избирательный закон в основном отвечает международным стандартам, а по некоторым отношениям даже их превосходит. Но издание неплохого закона само по себе — только предпосылка для честных выборов. И нормы закона должны применяться одинаково по отношению ко всем. Сейчас это не так, к сожалению. В общем-то все, что мы способны были придумать против разного рода грязных избирательных технологий, в законе есть. Проблема не в этом. «Продукт», который производится на основе закона, не может быть принципиально лучше, чем общество, в котором мы живем. Надо признать, что при самом критическом к ней отношении, Государственная Дума не хуже того общества, которое она представляет. И следующая Дума будет отражать в основном существующий баланс разных общественных сил и интересов. Свою же главную задачу на те несколько месяцев, что остались до выборов, я вижу в том, чтобы в следующей Думе была сильная, уважаемая, профессиональная фракция ЯБЛОКО.