Близится десятилетняя годовщина «черного октября» – печальной
осени 1993 года, когда российский президент Борис Ельцин разогнал,
а затем и расстрелял российский парламент. Впрочем, это далеко
не первый в истории случай силового избавления главы государства
от законодателей, служащих препятствием на пути самодержавия.
История не знала президента, которому бы нравился его
парламент. Даже в тех случаях, когда большинство в парламенте
составляли его сторонники, «первое лицо» государства рано или
поздно начинало думать, что без законодательной власти оно решало
бы все вопросы куда успешнее.
В подавляющем большинстве случаев, впрочем, это недовольство
ни во что не выливалось: даже очень не любя парламент, президенты,
как правило, были вынуждены вести с ними «мирное сосуществование».
Но были и исключения...
Парламентаризма больше нет?
«Парламентаризма больше нет – нет больше оплота граждан, свободы
дискуссий, свободы печати, личной свободы, контроля над налогами,
ясности в государственных доходах, надежного замка на казенном
сундуке, права знать, на что идут ваши деньги, ограждения от произвола,
защиты против конфискаций и взяточничества, безопасности каждого
из граждан, общественной инициативы – ничего этого больше нет.
Покончено со всяким шумом, криком, разговорами, прениями, парламентом
и парламентаризмом. Это преступление соединяет в себе все преступления
сразу: предательство – в замысле, нарушение присяги – в исполнении,
злодеяние и убийство – в ходе борьбы, хищение, мошенничество и
грабеж – после победы».
Это не цитата из выступления кого-либо из мятежных депутатов Верховного
Совета России осенью 1993 года. И не фрагмент статьи в какой-нибудь
оппозиционной газете тех же времен. Это – Виктор Гюго. Одно из
самых знаменитых его произведений – «Наполеон Малый»...
В ночь с 1 на 2 декабря 1851 года президент Франции Луи-Наполеон
Бонапарт совершил государственный переворот. Законодательное собрание
было распущено, большинство его депутатов – арестовано. При этом
в президентской прокламации, распространенной в Париже, говорилось:
«Существующее положение не может больше продолжаться.
Национальное собрание, вместо того чтобы создавать законы на благо
всем, посягает на власть, дарованную мне самим народом, оно разжигает
пагубные страсти, оно ставит под угрозу спокойствие Франции; я
распустил его и призываю весь народ быть судьей между мною и Собранием.
Конституция была создана с целью заранее ослабить власть, которую
вы хотели доверить мне.
Я невозмутимо сносил провокации, клевету, оскорбления.
Если вы еще доверяете мне, дайте мне возможность выполнить великую
миссию, вами на меня возложенную.
Я предлагаю вам основные начала Конституции: ответственный глава
государства, избираемый на десять лет; министры, зависящие только
от исполнительной власти...»
Не правда ли, это что-то очень напоминает? Как будто бы ельцинские
пропагандисты 1992–1993 годов держали перед собой прокламацию
Луи Бонапарта...
Сопротивление перевороту, организованное в Париже республиканцами,
было жестоко подавлено – сотни людей были убиты военными, чувствовавшими
себя в полной безнаказанности. А еще через год Луи-Наполеон объявил
себя императором под именем Наполеона III.
В 1851 году Виктор Гюго был одним из мятежных депутатов Национального
собрания и одним из шести членов республиканского «Комитета сопротивления».
Чудом избежав ареста и расстрела, 11 декабря он отправился в добровольное
изгнание и возвратился во Францию лишь осенью 1870 года, когда
после военного поражения от Германии под Седаном режим «новых
бонапартистов» пал и в стране вновь утвердилась республика...
Заметим: 20 декабря 1848 года Луи-Наполеон, вступая в президентскую
должность, принес перед парламентом присягу, поклявшись «укрепить
демократические учреждения» и неукоснительно соблюдать ту самую
Конституцию, которую тремя годами позднее растоптал. И в которой
имелись положения, актуальность которых и по сей день удивительно
высока:
«Всякое мероприятие, посредством которого президент республики
распускает Национальное собрание, отсрочивает его заседания или
препятствует осуществлению его полномочий, является тягчайшим
государственным преступлением. Совершив такого рода действия,
президент тем самым оказывается отрешенным от своей должности,
гражданам вменяется в обязанность отказывать ему в повиновении,
исполнительная власть по праву переходит к Национальному собранию.
Члены Верховного суда немедленно собираются в полном составе,
всякий уклонившийся считается преступником; они созывают в назначенное
ими место присяжных, чтобы судить президента и его сообщников...»
Увы, эта, столь блистательно звучащая статья французской Конституции,
столкнувшись с военной силой, оказалась столь же «мертвой», как
и похожая статья российской Конституции через полтора века. В
ответ на храбрые заявления депутатов «не имея возможности ответить
беззаконию силой, мы отвечаем ему законом» зазвучали не слова,
а ружейные залпы и пушечные выстрелы. Оставшиеся на свободе депутаты-республиканцы
собрались в квартире одного из них, где Гюго заявил: «Не знаю,
победим ли мы, но мы должны протестовать. Прежде всего, протестовать
в парламенте; если парламент закрыт, протестовать на улицах; если
оцепят улицу, протестовать в изгнании; если мы умрем в изгнании,
протестовать в могиле».
После чего была принята декларация, объявлявшая Луи Бонапарта
отрешенным от должности президента и требовавшая от всех «граждан
и лиц, занимающих общественные должности, отказать ему в повиновении
под страхом быть признанным его сообщниками». Но она осталась
на бумаге точно так же, как аналогичные решения российского парламента
осенью 1993 года.
И последняя цитата из «Наполеона Малого». «Если считать, что ночь
– это день, что справедливость – это химера, что те, кто нарушил
Конституцию – спасители, а те, кто защищал ее – разбойники, что,
короче говоря, человеческая честность больше не существует, тогда
и я готов восхищаться этим правительством...»
Южноамериканский вариант
Недавно правительство Перу потребовало от Японии выдать им проживающего
там экс-президента южноамериканской республики Альберто Фухимори,
правившего страной с 1990 по 2000 год. В вину ему вменяются приказы
об убийствах своих противников и коррупция – в свете чего Интерпол
объявил экс-президента особо опасным преступником. Скорее всего,
Фухимори, являющегося этническим японцем и имеющим гражданство
страны Восходящего солнца, не выдадут – и если он остаток дней
проведет в Японии, ему ничего не угрожает. Заметим, однако, что
речь идет о человеке, действия которого десять лет назад служили
российским радикалам едва ли не любимейшим образцом для подражания...
52-летний специалист по сельскому хозяйству и ведущий популярного
телевизионного шоу «Соберемся вместе» Альберто Фухимори появился
на перуанской политической сцене в 1989 году, когда основал политическую
партию «Камбио 90» («Перемены в 1990»). Партия избрала своим лозунгом
триаду «Честность, техника, труд», и неожиданно для всех 10 июня
1990 года Фухимори был избран президентом.
В этот момент экономическое положение в стране было катастрофическим.
Колоссальный внешний долг привел к тому, что Перу была «отлучена»
от кредитов Всемирного банка и МВФ, гиперинфляция достигла семи
с половиной тысяч процентов в год, а вдобавок ко всему, на трети
территории страны господствовала террористическая группировка
«Сендеро Луминосо», получавшая миллиардные доходы от продажи наркотиков.
Главный соперник – писатель Марио Варгас Льоса – выступал на выборах
с либеральной программой, которая, по мнению избирателей, могла
привести к сокращению занятости и росту бедности. В свою очередь,
Фухимори предлагал сохранить активную роль государства в экономике,
осуществить постепенную экономическую и финансовую стабилизацию,
но не ценой дальнейшего падения производства и роста безработицы,
отказаться от массовой приватизации и провести государственное
стимулирование мелких предприятий.
Придя к власти, новый президент (как это часто бывает) разительно
переменился. Вплоть до того, что начал реализовывать программу
Варгаса Льосы. Правительство Фухимори «отпустило» цены на основные
продукты питания и горючее, ввело свободный обменный курс и ликвидировало
ограничения на рынке капиталов. Затем были приватизированы многие
государственные учреждения и предприятия и отменены гарантии занятости
и индексация заработной платы. Наконец, Фухимори приватизировал
систему социального обеспечения. Все это делалось под тем предлогом,
что только после избрания президент понял, насколько высоки неуправляемость
экономики и коррумпированность государственного аппарата.
Подобные «гайдаровские» меры немедленно принесли вполне предсказуемый
результат. С одной стороны, инфляцию – путем жесточайшей экономии
государственных расходов – удалось снизить до 140% в год, с другой
стороны, процесс падения уровня жизни ускорился. К началу 1992
года 70% населения Перу проживало за чертой бедности, из них 30%
– в условиях крайней нищеты. При этом, как отмечали специалисты,
«модель структурного урегулирования, осуществлявшаяся в Перу,
с самого начала исключала какое-либо обсуждение экономической
политики в представительных институтах, поиск согласований и компромиссов».
Иначе говоря, парламент был полностью исключен из процесса обсуждения
(не говоря уже о принятии) важнейших решений. Чем, естественно,
оказался крайне недоволен. Однако в ответ на критику «радикальных
реформ», все чаще звучавшую из стен парламента (где «президентская
партия» не имела большинства), Фухимори организовал кампанию тотальной
критики парламента, который-де неэффективен, коррумпирован и блокирует
инициативы президента, стремящегося стабилизировать экономику
и победить терроризм. Более того, исполнительная власть (и зависящие
от нее средства массовой информации) активно внушала перуанцам
мысль о том, что парламент – это институт, ненужный в принципе,
поскольку он только мешает эффективной работе правительства...
Несмотря на это, парламентское сопротивление продолжалось – и
тогда Фухимори пошел на крайние меры. Весной 1992 года он спровоцировал
парламентский кризис: за одну неделю президент внес на утверждение
в парламент 150 законодательных актов. В ответ на недовольство
депутатов Фухимори обвинил парламент в «недееспособности» и 5
апреля 1992 года было объявлено о роспуске парламента, прекращении
полномочий судов, приостановке действия ряда статей перуанской
конституции и создании «чрезвычайного правительства национальной
реконструкции».
Лидеры оппозиции были посажены под домашний арест, а затем были
проведены новые парламентские выборы (которые бойкотировали практически
все партии). На референдуме осенью 1993 года большинством в 53%
голосов пришедших избирателей была принята новая конституция,
которая серьезнейшим образом меняла «баланс властей».
Отныне президент мог избираться не на один, как раньше, а на два
срока подряд, он получал право распускать конгресс в случае вынесения
им вотума недоверия двум составам правительства, органы власти
в департаментах и муниципалитетах переходили почти в полное подчинение
центральному правительству, отменялись гарантии социальных прав,
содержавшиеся в предыдущей конституции. Тут же в соответствии
с новой конституцией были проведены парламентские выборы, на которых
сторонники Фухимори получили большинство, и, по сути, в стране
был установлен режим личной власти, работающий в «демократической
оболочке».
Постепенно в Перу не осталось ни независимого суда, ни независимых
политических партий и СМИ; повсеместными стали нарушения прав
человека и свободы прессы. При этом главной политической силой
в стране стала Служба безопасности, которую возглавлял главный
помощник Фухимори Владимиро Монтесинос. Само собой, в апреле 1995
года Фухимори триумфально выиграл следующие президентские выборы,
получив 65% голосов. А затем в 1999 году он провел через послушный
парламент поправку к конституции, разрешающую ему баллотироваться
и в третий раз – мол, следующий срок будет лишь вторым, а не третьим
после принятия новой конституции. Конституционный суд отказался
утвердить поправку – и тогда Фухимори разогнал суд...
Как мы видим, параллели происходящего в Перу и в России настолько
глубоки, что перуанский президент просто не мог не стать в 1992–1993
годах кумиром отечественных сторонников «сильной исполнительной
власти». И те же, кто с пеной у рта поддерживал действия Ельцина
по «подавлению коммуно-фашистского мятежа» (как в соответствующих
кругах было принято именовать разгон российского парламента),
как правило, превозносили «решительного» и «всенародно избранного»
Фухимори.
Впрочем, конец всесильного диктатора оказался разительно отличающимся
от российского варианта. На выборах в 2000 году Фухимори сумел
победить лишь ценой массовых фальсификаций: в первом туре выборов
они были столь очевидны, что соперник президента Алехандро Толедо
просто отказался участвовать во втором туре. А в конце 2000 года,
когда массовое возмущение его политикой достигло критического
предела, Фухимори обещал провести весной 2001 года досрочные выборы,
а затем бежал в Японию. Где пребывает и по сей день...
На «ближних подступах»
Взаимоотношения между президентами и парламентами в «постсоветском»
пространстве были сложными не только в России. Примеры общеизвестны,
но о них стоит напомнить.
Так, в ноябре 1996 года был фактически «закрыт» Верховный Совет
Белоруссии. Президент Александр Лукашенко в нарушение республиканской
конституции и вопреки решению конституционного суда инициирует
проведение референдума по проекту новой конституции. В ответ парламент
начнет процедуру импичмента президенту, которая имела тогда все
шансы на успех.
После вмешательства в процесс в качестве «гарантов» представителей
России – в том числе премьер-министра Виктора Черномырдина и спикера
Совета Федерации Егора Строева – парламент согласится не настаивать
на импичменте при условии, что решения референдума будут иметь
лишь рекомендательное значение. Но как только референдум (проводившийся
в условиях беспрецедентного пропагандистского «нажима» исполнительной
власти) дал желательный для президента результат, Лукашенко объявил
о роспуске парламента и формировании нового. Попытки оппозиции
опротестовать это решение успеха не имели. Ну а по новой конституции
полномочия Лукашенко, получившего почти неограниченную власть,
автоматически продлевались еще на пять лет. При этом в новый состав
парламента должны были войти лишь те депутаты «старого» Верховного
Совета, которых для этой цели лично отобрал президент...
По иной схеме – но с тем же результатом – развивались события
в Казахстане. Президент Нурсултан Назарбаев и так-то обладал почти
абсолютной властью и не очень тревожился наличием парламента.
И тем не менее в марте 1995 года, через год работы очередного
состава Верховного Совета Казахстана, конституционный суд республики
удовлетворил иск одного из кандидатов в депутаты и решил, что
нарезка избирательных округов была проведена как-то не так. После
чего президент, ссылаясь на это решение, распустил парламент и
назначил новые выборы. Одновременно с этим парламент был сделан
из двухпалатного – однопалатным и резко сокращен по численному
составу. А еще через месяц прошел референдум о продлении президентских
полномочий еще на пять лет...
Наконец, стоит отметить и события в Крыму, имевшие место в 1994
году. В начале года президентом автономии – под лозунгами максимального
сближения с Россией – был избран лидер Республиканского движения
Крыма (РДК) Юрий Мешков. Затем весной состоялись выборы Верховного
Совета Крыма, и на них кандидаты от РДК получили подавляющее большинство
мест в парламенте. Казалось бы, сложилась уникальная ситуация:
президент и парламент – не просто единомышленники, но даже и члены
одной партии. Но... уже к концу лета Мешков разругался с бывшими
друзьями, которых он начал считать помехой для принятия своих
замечательных решений. В конце августа 1994 года Мешков решил
пойти по «российскому» пути и объявил о приостановке деятельности
ВС, якобы «блокирующего» работу президента. Но российский сценарий
не удался: депутаты отказались «приостанавливаться», а воинских
частей для подавления оппонентов у Мешкова не оказалось. Пришлось
идти на попятный – а на следующий год в новой конституции республики
(принятой по согласованию с Киевом) должность президента оказалась
вообще упразднена...
Во имя Великого Передела
«Никакой либерализации экономики в стране не было: под видом реформ
собственность просто передавалась в руки близких к президенту
группировок и кланов». Это написано в одной из крупнейших американских
газет, но не о России, а о Перу – уже после того, как Альберто
Фухимори бежал из страны. Тогда-то на Западе быстро прозрели и
поняли, что экс-президент оказывается был не реформатором и либералом,
которому за это можно было простить любые злодеяния, а диктатором,
покровителем коррупционеров и заказчиком убийств политических
противников. Интересно, когда на том же Западе «прозреют» относительно
действий Бориса Ельцина?
О том, что предшествовало «черному октябрю», написано многократно,
в том числе и автором этой статьи.
Напомним, что к концу лета 1993 года в общественное сознание успешно
внедряется нехитрый тезис: реакционный и консервативный парламент
стал тормозом на пути проводимых президентом и правительством
необходимых стране радикальных экономических реформ. Хотим, чтобы
эти реформы проводились, чтобы Россия не вернулась к очередям,
дефициту и пустым полкам? Значит, говорят и пишут Гайдар и Черниченко,
Шахрай и Бурбулис, Шумейко и Филатов, только устранение парламента
с реформаторской дороги и принятие новой конституции, развязывающей
руки президенту и правительству, обеспечит победное шествие экономических
реформ, эффективное построение светлого капиталистического будущего
с рыночной экономикой, свободной конкуренцией, широким слоем собственников
и, естественно, высоким благосостоянием граждан...
Не в реформах было дело, уважаемый читатель. Ведь всего через
пять лет после разгона парламента – в августе 1998 года – мы увидели
те самые очереди, дефицит и пустые полки, которыми нас пугали
в случае «возвращения к власти реакционеров». При этом у власти
все эти годы неизменно находились люди, которых принято было называть
реформаторами...
Но в чем же было дело?
Дело было в эпохе Великого Передела Собственности.
Не все помнят, что первоначально – в 1991 году – планировалось
не выдать всем гражданам России безличные ваучеры, а открыть для
них именные приватизационные счета. Но тогдашний глава Госкомимущества
Анатолий Чубайс быстро сообразил, что эта система имела серьезный
недостаток. Она не позволяла решить ключевую, с точки зрения «реформаторов»,
задачу: создать будущую опору для авторитарного политического
режима. Однако на пути этой стройной схемы стоял российский закон
об именных приватизационных счетах. Его надо было обойти – и Чубайс
его обошел.
Придуманная им схема была проста. В 1992 году, если кто помнит,
российский президент имел «особые полномочия»: мог издавать указы,
противоречащие российским законам. Проекты «незаконных» указов
направлялись в Верховный Совет, и если парламент в течение недели
не отклонял проект, президент мог подписать указ, и он вступал
в силу. Так вот, проект указа о замене именных приватизационных
счетов приватизационными чеками (ваучерами их назвали уже потом)
был составлен во время парламентских каникул – 2 августа 1992
года. 6 августа проект привезли в Белый дом и вручили первому
зампреду Верховного Совета Сергею Филатову, который передал его
верному стороннику президента – председателю комитета ВС по экономической
реформе Сергею Красавченко. В сейфе комитета проект указа, о котором
почти никто не знал, пролежал до 14 августа. В итоге неделя истекла,
и Ельцин указ подписал. Ну а затем Красавченко стал первым заместителем
главы президентской администрации...
В октябре 1992 года правительство выдало гражданам приватизационные
чеки номиналом в 10 тысяч рублей и предложило им обменять эти
чеки на акции приватизируемых предприятий. Или своих – на относительно
льготных условиях, или чужих – на общих основаниях. При этом,
поскольку ваучер был обезличен, его можно было свободно продать
или купить – чем немедленно и воспользовались те, кто сделал себе
состояние либо при помощи недавнего партийно-хозяйственного должностного
положения, либо при помощи друзей из гайдаровского правительства,
щедро выдававшего им дешевые кредиты, таможенные льготы и лицензии
на экспорт нефти, газа, леса и прочих национальных богатств.
В результате проведенной замены именных чеков на ваучеры, бoльшая
их часть оказалась в руках указанных выше лиц, которые успешно
завладели большей частью бывшей общенародной собственности. Большинство
же граждан при этом лишь присутствовало – как по причине полного
непонимания происходящего, так и по причине невозможности конкурировать
со своими тремя-четырьмя ваучерами с обладателями сотен и тысяч
чеков. К тому же, лишь часть акций продавалась за ваучеры – остальные
можно было приобрести за «живые деньги», которые имелись в нужном
количестве только у перечисленных категорий граждан.
У разбитого корыта
Когда пройдет немного времени, российское население спохватится
– поняв, что у него над ухом позвенели созданной их руками государственной
собственностью и аккуратно уложили ее в карман к новым хозяевам.
Но будет поздно – «прихватизаторы» заявят, что ваучерная приватизация
является политической акцией, должной сосредоточить собственность
в руках владельцев крупных состояний. А те, кто этих состояний
не имел или не накопил, сами виноваты, что остались у разбитого
корыта. Мол, рынок, эпоха первоначального накопления, выживает
сильнейший, погибает слабейший. Все было просчитано точно: обеспечив
раздачу собственности владельцам крупных капиталов, правительство
обеспечит себе будущую поддержку в лице этих владельцев, которые
станут защищать эту собственность и это правительство до последнего.
Что они не раз и демонстрировали – начиная с «черного октября»
и заканчивая президентскими выборами 1996-го.
К началу 1993 года российский парламент осознал, что у него на
глазах реализуется самая крупная афера двадцатого столетия: собственность
огромной страны жульнически «перераспределяется» в карманы немногих
граждан. Депутаты попытались остановить «прихватизацию» – раз
за разом отменяя президентские указы, касающиеся этой сферы. Но
тщетно: отмененные указы тут же выпускались вновь под новыми номерами.
Поняв, что такая тактика не дает результата, парламент начал замышлять
более радикальные меры. Заговорили о законе, радикально сокращающем
полномочия президента и правительства в «приватизационной» области,
а заодно – о столь же радикальном пересмотре программ приватизации.
Этого окружение Ельцина стерпеть уже не могло: впереди была запланирована
приватизация крупнейших предприятий и крупнейших месторождений
нефти и газа, что сулило баснословные прибыли приватизаторам.
И очень симптоматично, что сразу после разгона российского парламента
Егор Гайдар облегченно вздохнет: теперь-то ничто не помешает победному
ходу приватизации!
Дальнейшему ходу действительно ничего не помешало. Программа приватизации
была утверждена президентским указом (а на будущий год, когда
ее отказалась утвердить Госдума, операцию повторили). «Семафор»
на пути «аферы века» был открыт!
Сказанное, впрочем, относилось не только к приватизации. После
принятия новой Конституции «особые полномочия» президента обрели
еще более циничную форму. Президентские указы стали «высочайшими
декретами», обязательными для применения во всей стране и могущими
противоречить любым законам (для чего была выдумана замечательная
формулировка о «заполнении президентом правовых пробелов в законодательстве»).
В результате указы в массовом порядке подменяли собой законы,
регулируя такие вопросы, как правила приватизации, налоговые льготы,
таможенные квоты и пошлины, и нанося стране тем самым гигантский
экономический ущерб. Благодаря этому «механизму реформ» мы получили
и залоговые аукционы, и «пирамиду ГКО», и правительственную лихорадку,
и скандал с Национальным фондом спорта, и сосредоточение доходов
от добычи нефти и газа в руках узкой группы лиц...
Да, все, что описано здесь – включая события осени 1993
года – уже отошло в историю и представляется делами давно минувших
дней.
Но тот, кто не помнит прошлого, гарантированно обречен
на его повторение.
