В предчувствии Фороса

«А не пора ли вам, дорогие товарищи, стать законодателями мод в мировом автомобилестроении?» – обратился как-то молодой, энергичный и невероятно популярный генеральный секретарь к группе корпулентых мужчин партийно-хозяйственого помета, четверть века смотрящих вместе с местными бандитами за конвейером, установленным когда-то на берегах великой русской реки изобретательными сынами Средиземноморья.

Буржуазно-декаденское понятие рейтинг и тучи измерявших его ученых ослонов еще не существовали в те доисторические времена. Иначе именно тогда было бы документально зафиксировано первое падение популярности обаятельного говоруна. Стало ясно, что генеральный, мягко говоря, не рубит.

«А не пора ли вам, господа министры-капиталисты, ставить перед собой более амбициозные задачи? Не замахнуться ли нам на Джорджа, понимаете ли, Дабл-ю Буша и резко сократить разрыв с ведущими индустриальными странами?» – обратился 16 лет спустя молодой энергичный и невероятно популярный президент к группе очень похожих мужчин, занимавшихся очень похожей деятельностью, но уже в масштабе всей страны.

Через несколько дней он обратился с тем же посланием к расширенному заседанию партийно-хозяйственного актива, или как теперь принято говорить с тем же «месседжем» к российской политической элите. Еще совсем недавно состояние или во всяком случае внешнее поведение «элиты» на подобных ритуальных действах отвечало словам поэта: «Когда Он входит все они встают – одни по службе, прочие от счастья».

На этот раз «Он» был встречен мрачным гробовым молчанием оставшегося сидеть зала. На лицах проступало глухое и растущее раздражение. Элита знала, что президент знает, что в зале сидят люди давно уже не только поставившие, но и успешно реализовавшие настолько амбициозные цели, что и их правнукам мало не покажется. Напрягать их упреками в отсутствие амбиций и требовать от них еще одного рывка, чтобы догнать какую-то Португалию, было вопиющей бестактностью и откровенным нарушением конкорданса о передаче власти. Тем более, что президент сам любит повторять, что он всего лишь менеджер, нанятый на работу Советом директоров. (Мао Цзе-Дун более поэтично сравнивал себя с одиноким монахом, бредущим по свету с дырявым зонтиком.)

Была у них и еще одна причина для раздражения, очень российская. В первые дни славного президентства было столько истребителей, подлодок, патриархов, сортиров, в которых корчились враги рейха, павловских, визжавших о «мистической связи Путина с народом», чекистов без страха и упрека, стройными рядами идущих во власть, что российской политической элите, как старой полковой лошади, в какой-то момент показалось, что она услышала знакомый Глас Трубы.

Нещадно поротая и при Иоанне Грозном, и при Петре Великом, и при Иосифе Кровавом она послушно и даже с некоторым диктуемым исторической памятью вожделением нагнулась, приспустила штаны и обнажила нашкодившие задницы, ошибочно угадав в нем своего долгожданного ночного портье.

Зверств ждали от него неслыханных и необыкновенных. Как минимум порки, а может, и еще более решительной, калигуловской, если хотите, актуализации своей статусной роли. А он даже двух чижиков не смог как следует придушить.

Может быть, все его чекисты, опьяненные неожиданно открывшимися возможностями, разбежались крышевать мебельные магазины, променяв на валютную похлебку первородство железного Феликса. А, может быть, ему просто противно стало.

Так или иначе, стояние в неловкой позе ожидания утомило элиту и, не получив глубокого удовлетворения, она почувствовала себя дважды униженной и оскорбленной. Свита перестала играть короля.

В таких случаях обычно меняют свиту. Или свита меняет короля.