- Какую роль сыграла в этой избирательной кампании война в Чечне?

- Вся политическая конструкция России зиждется на войне в Чечне. Если там произойдет крах, то это будет не просто поражение моторизованной бригады, которая там воюет – это будет коллапс всей российской политики. Она больше ни на чем не висит. Она в больше степени предопределяется Чечней сейчас, чем в 1994 году. Они играют ва-банк, у них нет другой игры. Вы что думаете, взрывы домов шутка, что ли? Нет другой игры.

- Сегодня россияне пойдут голосовать. Вы неоднократно говорили, что выборы в Думу 1999 года – это «выборы навсегда». Почему?

- Эти выборы происходят на излете режима Ельцина. И они должны ответить на вопрос: сохранится ли этот режим в модифицированном виде, или удастся создать что-то другое. Политика в России устроена таким образом, что правильный выбор можно сделать один раз и потом уже долго идти наверх, к улучшению. А неправильный выбор можно повторять до бесконечности. Если в 2000 году мы сделаем правильный выбор президента, то больше шансов, что в 2004 году тоже будет сделан выбор в пользу того, чтобы страна становилась все более и более нормальной, все более похожей на европейскую страну.

- Каковы эти шансы?

- Я очень опасаюсь, что Россия подаст миру еще один урок. Она покажет, что демократия – это лишь механизм. Он приводит к власти то, что заложено на уровне ценностей. С помощью демократии можно прийти и к фашизму, и к национализму, и к открытому обществу. Все зависит от того, что у людей в голове. Если в стране не сформированы нравственные, моральные, историко-политические ценности, если это не продиктовано образованием, культурой, религией, то использование демократических механизмов может давать самые неожиданные результаты. Если бы в 1937 были проведены абсолютно демократические выборы на самой альтернативной основе, а голоса бы считал папа римский, то Сталина бы скорее всего выбрали огромным количеством голосов.

- А сегодня?

- Сегодня нарождаются новые, глубинные ценности. В России это, конечно, происходит медленно. Но я абсолютно убежден, что демократия теперь в России не хрупкий цветок 92-93-го года. Люди уже не представляют себя без выборов, демократии, свободы. Других ценностей, кроме европейских, здесь нет. Был коммунизм, а до него то, о чем недавно нам говорил Никита Михалков – «православие-самодержавие-народность». Это очень опасная конструкция. Вам никто не мешал читать книжки 80 лет. Мы в математике разбираемся лучше вас, потому что там нам разрешалось все. Но нам не разрешалось читать никаких социальных книг, философских, даже художественных. Мы так провели весь ХХ век. Но появились очень глубокие, фундаментальные основания новой ценностной ориентации.

- Вы считаете, что они уже достаточно сильны? У многих возникает ощущение, что происходит обратный процесс: Россия все больше замыкается в себе, воинственный национализм стал чуть ли не официальной идеологией.

- Я вижу, как процесс формирования новых ценностей происходит в молодежи, в людях, которые становятся все менее зашоренными, все более естественными. Таких людей становится все больше. В эту избирательную кампанию я проехал всю страну – 35 городов, 49 тысяч километров – и лично встретился с 30 000 человек. Одним из моих важнейших тезисов было то, что наше историческое предназначение в следующем веке – сохранить евразийское пространство в рамках великой европейской цивилизации. Это то, что Россия делала – как могла – всю свою историю. Это является политическим смыслом существования российской нации. И где бы я об этом ни говорил, я находил понимание. Не было ни одного возражения за все четыре месяца. 

- Вы хотите сказать, что население России ощущает себя частью европейской западной цивилизации?

- Конечно, есть различия. Ярче всего они выразились в том, что в Соединенных Штатах генеральный прокурор расследует сексуальные скандалы президента, а в России президент расследует сексуальные скандалы прокурора. После начала бомбардировок Югославии стало ясно, что непостижимым образом, люди от глупостей, которые делают политики, становятся даже ближе. Я считаю всех людей, живущих в Европе, близкими, я искренне считаю, что мы вообще один народ в широком смысле слова. Наши страны имеют разные истории и весь XIX и ХХ век прошли под знаком столкновения историй. Следующий век – век столкновения цивилизаций. А мы с вами – одна цивилизация.

На самом деле мы ведем спор со временем. Что произойдет раньше: распространение этих ценностей как общепринятой нормы или же взорвутся деструктивные процессы, которые сейчас навязываются России достаточно узкой, но очень влиятельной группой криминальной номенклатуры?

- Можно ли рассчитывать в этом процессе на помощь Запада?

- Раньше у меня была такая иллюзия. Теперь нет. 

- Вы не видите возможности, что Запад начнет глубже понимать проблему России?

- Ну, если Запад обеспечил подписание договора между Ельциным и Лукашенко. Именно Запад пустил Лукашенко в Стамбул, дал ему подписать все документы, Клинтон его обнял и это показали по телевизору. 

- Сейчас в России находятся наблюдатели ОБСЕ для мониторинга честности выборов. Возможны ли подтасовки?

- Да, скорее всего.

- В 96-м году были серьезные фальсификации, но Запад сказал, что все было правильно.

- Недавно выигран суд по нарушениям подсчета голосов в первом туре президентских выборов 1996 года. Суд сказал, что имело место, но что это неважно.

- Могут ли теперь наблюдатели воспрепятствовать этому?

- Что я могу сделать с вашей бюрократией? Мы открытая страна, действительно открытая – вы можете здесь ходить где угодно, встречаться и разговаривать с кем угодно, лазить везде. Это вам не Советский Союз. Но сюда приезжают политические туристы и никто не вникает ни во что всерьез? Попросите сделать опрос: где будут западные наблюдатели сегодня после 6 вечера? Они все пьют пиво. А в понедельник они скажут, что все хорошо и правильно. Если на участке нет солдата с автоматом, то по их мнению все нормально. Ваша бюрократия и ваше чиновничество не способны заниматься такими сложными процессами, как в России. Раньше мы думали, что в России две проблемы – дураки и дороги, - а у вас ни одной. Теперь мы знаем, что дороги у вас хорошие.

- Российская история показывает, что как правило новым ценностям не хватает времени, чтобы укорениться.

- Да, иначе мы бы давно жили в нормальной стране.

- Вы говорите о «нормальной» стране. Что это означает для вас, для россиян?

- Это где люди делают свое дело без риска и опасности для жизни, в той традиции культуры, которая существует в этой стране.

- Но это определение подходит и к социализму?

- Нет. При социализме люди чувствовали себя в безопасности только если делали то, что им говорили сверху. Иначе они уничтожались. Социализм потому так долго и продержался, что большинство полагало, что так и должно быть. Но оказалось, что этого мало. Нужно личное, свободное человеческое творчество.

- Чего не хватает России, чтобы стать «нормальной»?

- Почему реформы в Польше, Чехии и других странах Восточной Европы получились, а в России нет? Потому что в этих странах состоялась демократическая революция. А в России произошел номенклатурный термидор. Та же самая номенклатура осталась у власти, она только переоделась. Поэтому Россия и не смогла ничего сделать. Эта новая номенклатура наняла себе на службу «молодых реформаторов». И они «справились» со своей задачей: они довели внешний долг России до 158 миллиардов долларов и тем самым обеспечили источник стабильного финансирования посткоммунистической номенклатуре. Поэтому нынешние выборы должны ответить на важнейший вопрос: произойдет ли в России наконец демократическая революция?

- А если нет?

- Если парламентские и президентские выборы продлят существование криминальной коммунистической номенклатуры и ее выдвиженцев-олигархов, это может продлиться на бесконечное количество времени. С 1991 года мы продолжаем проскакивать повороты на правильную дорогу и уходим все дальше. Это как бы две расходящиеся кривые: все труднее повернуть обратно, в правильную сторону, мирным путем, через демократию, через выборы.