Финансовый и политический кризис, бурно переживаемый в Москве,не должен заслонять того, что происходит в стране, где и без того жизнь была тяжела. 

“ЯБЛОКО” не хотело бы, чтобы проблемы финансового и политического кризиса, имеющие непосредственное отношение к жизни Москвы, заслоняли картину того, что реально происходит в стране. Во многих сельских регионах России из-за засухи фактически начался голод. 

Размещаемая ниже статья известной российской журналистки Марии Эйсмонт (газета “ВремяМН”) о том,что происходит в одном из российских сёл (село Кайсацкое Палассовского района Волгоградской области) страшна не только изложенными фактами, но и тем, что это - типичная картина для многих сёл России. 

Сейчас “ЯБЛОКО” разрабатывает программу срочной адресной помощи жителям села Кайсацкое (скорее всего эта акция будет проведена совместно с газетой “Время МН”). Цель - помочь людям пережить осень, зиму и весну, дожить до нового урожая. Мы хотели бы также на примере помощи селу Кайсацкому отработать шаги, приобрести опыт, который будет зафиксирован и направлен во все региональные городские организации “ЯБЛОКА” в бедствующих областях для организации поддержки сельских жителей. Общество должно выработать механизмы взаимопомощи, на нынешнее государство надежды не много.

Однако, тем не менее, важным является принятие решений на уровне Федерации в отношении районов, которые поразила засуха. Им необходимо оказать помощь, причём помочь людям напрямую, а не так, как это происходит каждый год с деньгами, которые направляются на сельское хозяйство из госбюджета и безбожно разворовываются. “ЯБЛОКО” сделает всё возможное для того, чтобы добиться реализации будущим Правительством “яблочных” предложений.

Спасибо. С уважением.

Алексей Мельников
депутат Государственной Думы Российской Федерации
фракция “ЯБЛОКО”

11 сентября 1998 года
 

Жителей сельских районов Волгоградской области не волнует разразившийся в России финансовмй кризис. У них нет и никогда не было долларов. Они ничеоо не держали в коммерческих банках. Они не знают, что такое ГКО. Их мало коснулся рост цен – уже очень давно они ничего себе не покупают. Многие мсители Поволжья почти забыли, как выглядят деньги. Некоторые из них уже начали забывать вкус хлеба.

“В моей смерти прошу никого не винить... Не могу смотреть в голодные глаза моей дочери, не хочу оставлять ее сиротой...” – написала 22-летняя Ольга Коробова. Затем она повесила своего трехлетнего ребенка. И повесилась сама.

К свежей могиле на кладбище села Кайсацкое подходит мужчина средних лет и бережно поправляет венки на двух деревянных крестах – большом и маленьком – стоящих рядом. “Она это от нужды сделала, – еле сдерживая слезы, говорит дядя Ольги Василий Шустов. – Отец у нее умер, с мужем развелась, денег никаких не платили, на огороде ничего не выросло, да еще и какие-то сволочи весь скот угнали. Просто нечего было есть, вот она и... Да что говорить, всем нам тут хана...”

Все три месяца прошедшего лета в Поволжье стояла нестерпимая жара – ртутный столбик термометров не опускался ниже тридцатиградусной отметки, а временами даже зашкаливал за пятьдесят. Уже в июне стало ясно, что на урожае зерновых можно ставить крест. К июлю жара не просто не спала, но и усилилась – начались пожары, а в некоторых районах трещины в иссушенной земле достигали 20 – 30 сантиметров. 0 мелиоративных работах никто даже не думал – денег на это в местном бюджете просто не было.

Вскоре стало ясно, что засуха поразила не только зерновые, но и все остальные сельскохозяйственные культуры. Частные огороды высохли так же, как и совхозные поля, а картошка – последняя надежда местных жителей – размером скорее напоминала виноград. Жертвами нестерпимой жары стали и домашние животные – большая часть кормов сгорела, и, будучи не в силах кормить коров и свиней, владельцы небольших подсобных хозяйств начали забивать свой скот. Цены на мясо немедленно упали, на вырученные от его продажи деньги сельчане могли позволить себе купить немногое – муку, сахар или детские школьные тетради. Обрушившиеся на Поволжье природные катаклизмы, сравнимые с памятными засухой 1947 года и ураганами 1972-го, лишь усугубили тяжелейшее финансовое положение местного населения, не получающего зарплаты около двух лет, детских пособий – около года, а пенсий – с июня. 0 катастрофе заговорили во весь голос и на официальном уровне: областные законодатели приняли постановление “0 чрезвычайной ситуации”, а главы администраций шести наиболее пострадавшим от засухи сельскохозяйственных районов написали открытое письмо российскому президенту, премьеру и председателю Госдумы, в котором призывали срочно что-то сделать, предвещая в противном случае “голод и социальный взрыв”. “Угроза голода вполне реапьна, – говорит глава администрации Палласовского района Анатолий Галичкин. – Сейчас самое время сеять озимые – а горючего нет. Если не дадут денег на топливо, то и в будущем году ничего не вырастет. Люди наши живут – хуже некуда. Мы даже готовим обращение администрации к местным жителям с просьбой поделиться старыми вещами, оставшимися от детей и внуков с теми, кто не может ничего купить. Нас действительно ждет катастрофа”.

На клич о помощи, брошенный местными властями, никто не обратил внимания – Москва погружалась в пучину финансового кризиса. Беспрецедентное падение рубля, разорение банков и смена правительства отняли последнюю надежду жителей Поволжья на какую-либо помощь из центра. Тем временем предупреждение об опасности голода не было преувеличением. Некоторые поволжские семьи уже сегодня находятся на грани голодной смерти.

В кабинет директора Палласовской средней школы заходит женщина средних лет и тяжело опускается на стул. Ее худое, изможденное лицо залито слезами, дрожащие руки сжимают маленький носовой платок. Прерывающимся от волнения голосом она начинает рассказывать о том, что ее семье нечего есть. С тех пор, как муж Татьяны Рединой – машинист локомотивного депо – получил 20 июня майскую зарплату, которая полностью ушла на долги, Редины и пятеро их детей не видели ни копейки. С середины июля они перестали есть хлеб. В день, когда Татьяна, превозмогая стыд, пришла просить о помощи, она сварила своим детям суп из последних зеленых помидоров, случайно выросших в ее огороде наперекор засухе и глинистой почве, но так и не успевших созреть. “У нас осталась только горстка пшена, – рырая, сообщила Татьяна. – Я не знаю, чем их теперь кормить”~.

Находящиеся в кабинете директора Лидии Авдощенко работники школы сочувственно смотрят на мать пятерых их учеников, понимая, что помочь ей они не могут: большинство учителей, получивших лишь февральскую зарплату, сами не могут прокормить свои семьи.

Из сорока шести первоклассников Палласовской средней школы на занятия в сентябре пришли только тридцать пять детей. Остальным нечего было надеть на ноги – полуразвалившиеся тапки, в которых они лроходили все лето, уже не подходили для размытых дождями сельских дорог. Родители даже не думают о том, чтобы купить своим детям новую обувь – только бы хватило на еду. По рассказам учителей, в последнее время участились случаи, когда школьники падают в голодные обмороки. “Дети истощены, многие из них питаются раз в день, – говорит Лидия Авдощенко. – И не только дети. Вот наши школьные уборщицы не в силах шваброй махать, все продукты отдают семье, а сами недоедают”. “Да какая тут обувь! – в сердцах восклицает школьная техничка, выставляя вперед ногу. – Вот эти туфли я на свалке нашла. Ношу уже два месяца. Вроде, не дырявые”. Девятилетний сын Татьяны Гутовой – он учится в той же школе – уже несколько раз терял сознание на уроках из-за недоедания. Сейчас лежит в больнице.

“Вот мое жилище”, – говорит Татьяна Редина, демонстрируя довольно большой дом. – Если не верите, что мы голодаем, спросите у детей, они врать не будут”. Пятеро детей Рединых сидят в гостиной, уставившись в еле показывающий цветной телевизор “Рубин”. Телевизор и старая стенка чешского производства остались последними воспоминаниями о, кажется, когда-то сытой и устроенной жизни.

Старшему сыну 17 лет, выглядит он уже далеко не ребенком. Мать рассказывает, что когда она не в силах готовить своим детям “дробленку” – прокрученное через мясорубку вареное зерно – этим занимается старший сын. “А по ночам он обувь нам делает,– с гордостью говорит Татьяна. – Отрезает подошвы от одних старых тапок и пришивает к другим. На всю семью”.

На довольно просторной кухне члены семьи бывают редко – раз в день, когда готовится какая-то еда. На пустых полках кухонного гарнитура стоит одна маленькая баночка пшеницы – последнее, что осталось из съестного. Зато одна из газовых конфорок на плите горит постоянно. “Уже четвертый день не выключаем, – призналась Татьяна, – спички кончились, а новые не на что купить. Но мы потихоньку газ жжем, чтобы соседи не заметили. Ночью

иногда встаю, подхожу к плите и слежу, чтобы огонь не погас”.

Во дворе около дома сидит привязанная на цепь большая и очень тощая собака со всклокоченной шерстью и впалыми грустными глазами. “Граф, Граф, хорошая собачка, – ласково зовет Татьяна и тут же с изменившимся лицом произносит жестко и отрывисто: – Если так и дальше будет продолжаться, мы его через неделю съедим”. Затем, глядя, как Граф весело и дружелюбно машет хвостом, продолжает: “Ну, не съедим, конечно, но убьем точно. Зачем ему мучаться, умирая с голоду?”

Житель села Кайсацкое Николай Кравченко – отец шестерых детей – не ел уже несколько дней. “Я просто не хочу, – говорит он, пряча глаза, – мне и чая хватает. А вот дети – им побольше надо”. Его жена Ольга несколько дней назад уехала на заработки в город – мыть окна и красить дома. Попытки найти такую работу в селе ни к чему не привели – платежеспособных работодателей не оказалось. “Вчера сын пришел из школы в слезах, говорит, что не пустили, потому что нет сменной обуви. Я говорю ему – потерпи, сынок, скоро мама вернется, денег привезет, и мы тебе купим сапожки”. “Ну, это он, наверно, специально сказал, чтобы в школу не ходить, – с улыбкой говорит директор Вера Жидкова. – Мы знаем те семьи, у кого нет денег на обувь, и конечно же, пускаем их детей. Но то, что у этих Кравченко нечего есть – чистая правда. Летом на детей было вообще страшно смотреть – все осунулись, исхудали. Мы им носим какую-то еду – у кого что дома найдется”. В тот день Николай ходил к соседям помогать им забить последнюю корову. За помощь ему достались копыта животного. “Сварил суп детям из этих остатков, но по-моему им не очень-то понравилось,” – вздыхает отец.

По рассказам, у семей Рединых и Кравченко не самое худшее положение: их дети по крайней мере спят на кроватях. Недалеко от них живет семья, в которой четверо детей спят на соломе – всю деревянную мебель и даже двери они сожгли прошлой зимой, пытаясь согреться после того, как им за долги отключили газ. “Они даже радуются, когда кто-то из соседей умирает, – рассказывают про эту семью. – Значит, будут поминки, и их детей хоть чем-нибудь накормят”.

В селах Палласовского района осталось довольно много стариков, которые хорошо помнят сорок седьмой год. И утверждают, что тогда было легче. “Тогда тоже траву ели, паслись рядом с коровами, – рассказывают очевидцы, – и хлеб был по карточкам. Но нам было кому, как и когда пожаловаться. Потому что тогда была власть, и мы знали, что умереть нам не дадут. А теперь, наверно, умрем”.

Самоубийство Ольги Коробовой — не единичный случай, За несколько месяцев до этого еще одна жительница села Кайсацкое – ровесница Ольги Светлана Абдрашева – повесилась у себя дома от того, что не могла найти работу и было нечего есть. Еще раньше вернувшийся из армии двадцатилетний Кайрат Калмин покончил жизнь самоубийством. Тоже из-за нужды и безысходности.

Сегодня рано говорить о повальном голоде в Волгоградской бласти: большинство ее жителей кое-как обеспечивают свои семьи. Одним время от времени выдают авансы – рублей по сто. Другие держат скотину и каждый день ходят по десять километров пешком на рынок, чтобы продать молоко и купить хлеб, чай и сахар. Третьи живут за счет пенсий стариков, которые, хоть и с большой задержкой, но все же до последнего времени выдавали. Однако уже этой зимой ситуация может стать намного хуже: за неимением топлива под угрозой посев озиых, а учитывая катастрофическую нехватку кормов, местные жители собираются забить остаток своего скота. Тогда, даже по реалистичным прогнозам, населению будет совсем нечего есть.

Многие местные жители уже морально готовы к голоду. Впрочем, мало кто говорит при этом о каких-либо формах социального протеста. Большинство же на вопрос, что они будут делать, если станет еще хуже, без заминки отвечают: “Повесимся”.