"Гарант Конституции" всерьез 
намерен разобраться с демократией

 
23 декабря Георгий Сатаров выступил в "Известиях" с осуждением действующей системы выборов в Думу. Отдадим ему должное: автор последователен ("С самого начала был ее категорическим противником", - скромно напоминает он.) Нельзя не согласиться и с главным выводом Сатарова: президентская инициатива, направленная против новой редакции избирательного закона, стартовавшего в Думе в ноябре, - "разменная фигура в политической игре". Вопрос лишь в том, насколько чиста эта игра и насколько достоверны аргументы защитников (и вдохновителей) президентской инициативы. 

Происхождение "нынешней избирательной системы" Сатаров объясняет тем, что демократы были "одурманены ложным представлением о своем послеоктябрьском политическом всемогуществе" в 1993 году, и рассчитывали с ее помощью "обеспечить себе в парламенте решающее большинство". Не берусь судить, насколько сильна была эта иллюзия в кругу советников президента; полагаю, что Сатаров мог бы рассказать немало интересного о том, как возник "этот безграмотный и близорукий расчет". И не буду здесь обсуждать, что произошло в 1993-м между апрелем, когда большинство избирателей дали благоприятный для демократов ответ даже на провокационно сформулированные Верховным Советом вопросы референдума, и декабрем, когда на гребне волны протеста всплыла команда г-на Жириновского. 

Георгию Сатарову хорошо известно, что разработка нового избирательного законодательства была начата инициативной группой депутатов и экспертов примерно за год до провальной "встречи нового политического года" с вполне определенной целью: заместить аморфное образование, в котором обычным делом стали непрерывные "тушинские перелеты" депутатов с одной позиции на другую, политически структурированным парламентом, более или менее правильно отражающим соотношение сил в обществе. Беда критиков существующей избирательной системы в том, что пытаются они исправить не объект, а зеркало. 

Сатаров объявляет, что "нынешний закон о выборах... абсолютно неприемлем избирателям и стране". Заявка на абсолютное знание того, что отвечает интересам страны, могла бы вызвать лишь иронию. Но ирония неуместна, если эксплуатируется неразвитость политического сознания общества, культивируется предрассудок, не изжитый с советских времен. 

Избиратель, конечно, не верил, что "депутат - слуга народа". Но он твердо усвоил, что с помощью депутата можно добиться решения тех или иных местных проблем: от дополнительного бюджетного финансирования (недаром наибольший наплыв депутатов - в бюджетный комитет) до устранения протечки на потолке. Однако существуют общенациональные интересы, которые вовсе не сводятся к сумме интересов местных. 

Существующая избирательная система не ограничивает, а расширяет права избирателя, предоставляя каждому два голоса: один он подает за (в идеале) знакомого, заслужившего его доверие кандидата, другой - за политическую позицию, выраженную в платформе партии, которую он (тоже в идеале) признает своей. Замена смешанной системы чисто мажоритарной привела бы к тому, что в ходе избирательной кампании были бы гипертрофированы местные интересы, а общеполитическая ориентация кандидатов была бы отодвинута на второй план. Единственным выразителем общенационального интереса при таких обстоятельствах оказывается "всенародно избранный" президент. 

Того и добиваются мажоритарщики. Открыто заявить свои цели они по понятным причинам не могут и прибегают к разного рода уловкам, разжигая подозрительность граждан к депутатам и партиям и делая вид, что не улавливают разницы между давившей нас всех партийной монополией и многопартийной системой. 

Нам постоянно колют глаза тем, что на выборах 1995 года 44,5% голосов не трансформировались в мандаты и достались не тем партиям, за которые они были поданы. Вопрос первый: кому достались около 70% голосов, поданных в одномандатных округах за не прошедших кандидатов? Означает ли это, что мажоритарная система еще менее представительна? Своих кандидатов в Думу на выборах по партийным спискам смогли провести четыре избирательных объединения: коммунисты, некоммунистические националисты, квазицентр (или "партия власти") и демократы. Вопрос второй: какие заметные, реально существующие в обществе политические течения остались за стенами парламента? 

Еще один довод: смещены пропорции, гипертрофировано представительство Компартии. Предлагаю оппоненту не бросаться цифрами ("при нормальном действии (?) закона у коммунистов, например, было бы мест на 50 меньше"), а заняться счетом. Да, при отсутствии барьера список КПРФ получил бы не 99, а 53 мандата. Но зато 11 мандатов получили бы анпиловцы, 9 - аграрии, 4 - "Власть народу". Итого "родственники" в сумме - 77. Остальные места коммунистам подарили промежуточные и маргинальные группы. Вопрос третий: не лучше ли позаботиться о том, чтобы перекрыть маргиналам путь в избирательный бюллетень? Еще важнее, что обещание сократить коммунистическое представительство в Думе с помощью мажоритарной системы свидетельствует либо о наивности, либо о сознательном лукавстве: в одномандатных округах коммунисты и их ближайшие союзники на сегодняшний день владеют 114 мандатами из 225. 

В этой связи следует присмотреться к новой редакции закона, которую Сатаров пренебрежительно аттестует как "суету вокруг малосущественных поправок". Отмечу только два момента. Система поправок преграждает путь в избирательный бюллетень неполитическим образованиям, маргинальным, маловлиятельным объединениям и, следовательно, ограничивает растаскивание голосов и снимает вопрос о действительно непомерной "премии" победителям, которая не вызывала возбуждения из-за своей малости (8,7%) на выборах 1993 года при тех же правилах и которой не будет на следующих выборах, если только прохождение нового закона не будет заблокировано единомышленниками Сатарова. 

Другое изменение: превращение строки бюллетеня "против всех кандидатов" из учетной в работающую, то есть исключающую избрание кандидата, получившего меньшее число голосов. Эта норма уже была в исходном проекте закона 1995 года, но была изъята из него в тексте, принятом Государственной Думой уже 24 марта 1995-го. На ее восстановлении не настаивал ни Совет Федерации, ни представитель президента в процессе многотрудных согласований, которые проходил закон, наткнувшийся на вето сначала Совета Федерации, а затем президента, так что утверждение Сатарова о "грубейших нарушениях конституционных процедур" при прохождении закона - его выдумка, которая вовсе не может быть обоснована обещанными "фактами". По сути же дела восстановление этой нормы должно гарантировать юридическую чистоту избрания, хотя на выборах 1995 года только за двоих из 225 избранных кандидатов было подано меньше голосов, чем "против всех". Кстати, Совет Федерации, многие члены которого выступают союзниками президента в борьбе с думским законом, направил запрос в Конституционный суд с возражениями против данной нормы. Можно было бы привести и иные изменения, содержащиеся в новой редакции закона, которые менее ангажированный аналитик едва ли сочтет "малосущественными". 

Но вернемся к тому, чьим интересам отвечает президентская инициатива. Избирателей, утверждает наш оппонент. В отличие от умного и искушенного Георгия Сатарова обозреватель "Российской газеты", млеющий от восторга перед "железно-хладнокровной уверенностью" "представителя президента в Госдуме генерала Котенкова" и не постеснявшийся встать во фрунт перед генералом, с детской непосредственностью выдает суть замысла: "Если лишить КП РФ, "Яблоко" и ЛДПР на выборах в Госдуму возможности избираться по партийным спискам, то нижняя палата Федерального Собрания недосчитается многих активных оппозиционеров" (30.12.97). 

Как проводят своих кандидатов и в одномандатных округах коммунисты, мы уже видели. "Оппозиционность" жириновцев проявляется в эпатажных речах и пустых, никого ни к чему не обязывающих постановлениях; в ключевых же голосованиях правительство отлично научилось ладить с ними. Таким образом, направление главного удара президентской инициативы - демократическая оппозиция. 

Если президентской команде удастся ввести чисто мажоритарную систему, то роль депутатов будет сведена к роли ходатаев по местным делам, а политическое представительство народа окажется сконцентрировано в руках исполнительной власти. 

Сегодня Дума выражает общественные интересы крупных социальных слоев. Разрушение политической основы, на которой формируется лишь одна палата парламента, позволит провести в нее зависимых от исполнительной власти людей, склонных продать свой голос в лучшем случае за учет интересов их округа при распределении ресурсов, в худшем - за личные блага. Это мы уже проходили. В Верховном Совете соответствующее умение блистательно демонстрировал Руслан Хасбулатов. В прошлой Думе мы были свидетелями сколачивания депутатских объединений-скороспелок из депутатов, не связанных с партиями или выдвинутых распадающимися партиями и спокойно менявших политическую ориентацию. 

Затеяна опасная и близорукая игра. Лица, инициировавшие ее, преследуют одну цель - снять давление парламента на исполнительную власть. Менее всего они задумываются о последствиях, то есть об ослаблении еще только нарождающегося российского парламентаризма. 

Но дело обстоит еще хуже: решающий голос в формировании депутатского корпуса в случае их успеха перейдет не к избирателям, как это пытаются внушить легковерным, и не к центральной исполнительной власти, как втайне надеются авторы президентской инициативы, а к региональным администраторам. 


Виктор Шейнис