Такая постановка вопроса, на мой взгляд, закрывает путь к его пониманию. Факты говорят о том, что Западная Европа (а она ближе других «западных» стран к Советскому Союзу и по исходной точке современного развития - руины 1945 года, и по цели - «государство всеобщего благоденствия») - плохой образец «свободного рынка». В Англии, например, цены на молоко отнюдь не результат свободной игры рыночных сил. Они устанавливаются правительством. Комиссией европейских сообществ и национальными картелями. Строительство промышленных предприятий и жилых домов определяется у нас (или во Франции, Голландии и других странах) государственными законами и муниципальными решениями не в меньшей мере, нежели спросом и доходами строительных контор. «Свободный рынок» можно найти в учебниках, написанных монетаристами, в предвыборной пропаганде консервативных партии, а «в натуре» он существует не в Европе, а лишь в Парагвае и Чили. Успехи и пределы нашего экономического развития в действительности  определяются   комбинацией различных экономических и социальных форм, средств и принципов их реализации. Именно свободное развитие комбинаций, то есть гибкость взаимосвязей, переход из одной формы в другую - вот что дает силу нашей экономической системе, а не якобы неограниченная «свобода рынка» или другие дедукции XIX века.

Ошибочные представления о структуре и функционировании западных систем вовсе не безобидны, когда на их основании принимают политические решения. Так, введение самофинансирования в научно-исследовательских учреждениях  Советского Союза, то есть подчинение их законам рынка, подкреплялось обобщенным примером Запада и было попыткой заимствовать соответствующий опыт. А ведь наш реальный опыт свидетельствует как раз об обратном - в Западной Европе новое в большой науке, как правило, создавалось и, следует думать, будет создаваться вне рыночных отношений. Туда же, где, как в США, власть рынка над наукой более сильна, приходится все время ввозить извне идеи, методы и умные головы. Наши гуманитарные науки, которые также развиваются не в рамках законов рынка, создавали и создают те самые умы, благодаря которым Западная Европа остаётся  лидером как по качеству развития наук, так и по уровню социально-экономического  прогресса. Наличие таких умов определяет качества как общественной, так и личной жизни, которые не выразишь количественными показателями, например, числом автомобилей на душу населения.

Другая ошибка состоит в том, что на экономические структуры Запада и Востока смотрят через призму дуализма: либо «государство и план», либо «капитализм и рынок».

При таком подходе вне поля зрения остаются экономические формы, которые обычно называют неформальными (я предпочитаю называть их эксполярными структурами). Это те социально-экономические структуры, в которых выбор стратегии производства определяется не государством, но и не безличным «стремлением к максимизации прибыли». Они примечательны не своими размерами или величиной дохода, а тем, что являются носителями логики предпочтительного и оптимального выбора форм труда и дохода. (Первыми начали исследовать такие структуры «ваш» А. Чаянов и «наш» К. Полани, их  идеи получили у нас большое распространение и дальнейшее развитие.) Речь идет и о семейно-трудовых предприятиях и о внутрисемейном труде, об экономическом выражении «монополии» на индивидуальные способности (живописца или конструктора, работающих на себя), теневой экономике, о «шабашниках». Миллионы семей в Западной Европе живут и действуют по законам этих социально-экономических структур, которые в большой мере определяют высокую эффективность наших национальных экономик. Для многих такие формы труда оказываются предпочтительными, поэтому они покидают «формальную» экономику заводов и учреждений. Социально-экономический прогресс не ведет к исчезновению эксполярных форм. напротив, их масштабы растут и влияние усиливается. Без них недостоверна картина современного западного мира и нереалистичен взгляд на будущее советского общества.

Есть еще один фактор, без которого представление советской общественности о нашем опыте остается искаженным. Десятилетия официальной лжи приучили многиx в Советском Союзе цинично относиться к призывам совершать добровольные и бескорыстные поступки в пользу других людей или общества в целом, к альтруизму как фактору социально-экономического развития. Мнение, что каждый печется только о себе, а страх перед властями или чистый эгоизм - единственные пружины действий, живуче и у вас, и у нас и часто выдается за реализм. На самом же деле это утопия, хотя и черная. Призыв помочь голодающим Африки (вне государства и вне рынка) собрал у нас больше средств, чем доход дюжины миллионеров. Крупнейший землевладелец Англии - не бывший феодал и не могущественный банк, а Национальный трест - организация, созданная на деньги сотен тысяч простых людей, выкупающая красивейшие районы страны, чтобы оградить их от пагубных деяний строительного бизнеса. Такая же добровольная и независимая организация -ассоциация потребителей - часто оказывалась сильнее мощных капиталистических концернов, «била» их на рынке, заставляя менять программы и цены. Да и многочисленные богатые и не очень богатые меценаты создают у нас разного рода фонды, оплачивают стипендии, экспедиции, выставки и прочее не только ради получения дохода и саморекламы. Время докажет, что недоверие к альтруизму сегодняшнего поколения советских граждан по меньшей мере неоправданно и вредит новому политическому мышлению, разработке планов и законодательства.

Итак, изучать опыт других стран с точки зрения задач перестройки полезно и необходимо, но именно изучать, то есть смотреть на него не через шаблоны советских или западных учебников, а принимать во всем богатстве его многообразия и противоречий.

Но все же, на мой взгляд, главная слабость дебатов о перестройке не в тем, что недопонимаются некоторые элементы западной практики. Она носит общий характер и связана с попытками найти безошибочную программу дальнейшего развития. В таком поиске - корень заблуждений и свидетельство непонимания того, чему можно и нужно учиться у Запада. Речь идет о непонимании общего характера социальных структур экономического развития, ценности общего метода и системы. Маркс когда-то заметил, что традиции мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. Поиск безошибочного плана как средства преодоления общественного кризиса уходит своими корнями в самые глубокие пласты сталинского прошлого. Это в известном смысле  «сталинизм наоборот» - сталинизм, оказавшийся на вооружении врагов сталинизма, поскольку они пытаются осмысливать новое с помощью старых категорий.

Если сравнить планы развития, разрабатывавшиеся в странах Западной Европы в 1945-1980 годах, и то, что происходило на деле, то прежде всего бросаются в глаза ошибки, содержавшиеся в планаx. И тем не менее развитие в целом было  весьма успешным, результаты получены впечатляющие. Эти несомненные достижения не результат выполнения плана или того, что придуманный план был изнaчально верен. Это и не результат деятельности «внепланового» свободного рынка. Планы были, и они, конечно, выполнялись, но, что важно отметить, выполнялись частично и с беспрестанными изменениями. Расхождения между планами и реальностью не были случайными. Дело в том, что в каждом плане развития общественных систем заложены элементы непредсказуемости. Это связано с тем, что каждая система представляет из себя комплекс элементов в динамике, причем скорости каждого из элементов различны и переменны. Непредсказуемость увеличивается  с ростом комплексности охвата и долгосрочности программ. В таких условиях, если придерживаться планов догматично, содержащиеся в них ошибки начинают оказывать собственное воздействие на ситуацию, быстро углубляя трудности. И даже если принятый план дал ожидаемые результаты, то это привело к таким превращениям ситуации, что следовать дальше по этому пути уже невозможно. Современная математика и физика анализируют аналогичные ситуации с помощью теории нелинейности развития и теории хаоса. В общественных науках Сложность такого анализа возрастает, так как мощное влияние оказывает выбор и ошибки субъектов развития.

В чем же состояли общие причины успеха Западной Европы в подъеме от руин и голода 1945 года к современному уровню и качеству жизни? Я думаю, что они не в точности принятых планов, но также и не в спонтанности развития (т. е. не в «свободе» рынка), а во всеохватывающих социальных системах самоисправления. Ошибки беспрестанно исправлялись. И это делалось быстро и эффективно. В центре экономического развития оказался механизм исправления ошибок и реагирования на непредвиденное со стороны государства. капиталистических форм и эксполярных экономик. Самым важным было не составление заранее безошибочного плана, а наличие социальной структуры руководства экономикой как «сверху», так н «снизу» (а также понимание того, что политические н административные решения дают, а чего дать не могут). Именно в этом состоит ценность западного опыта для сторонников перестройки. Мне представляется, что без его учета будет трудно полностью преодолеть и наследие сталинизма, н утопии «сталинизма наоборот», согласно которым можно решить все проблемы с помощью новой («антисталннской») программы, а потом «нажать» для ее выполнения на исполнителей. Альтернативы быстрым и простым решениям даются труднее и медленнее, но зато в таком подходе больше реализма. Суть его в новом осмыслении проблем: меньше планировки, больше умного руководства и развитие систем самоисправления.

В системах исправлення ошибок взаимодействуют два центральных элемента - идейный и структурный. Первый обеспечивается прежде всего общественным воспитанием способности восприятия явлений во всей их сложности и взаимодействии, готовности жить и действовать в условиях непредсказуемости. Это преполагает лишенное какого-либо цинизма недоверие к «быстрым и простым» решениям, к суперпланам, понимание, что нужен не фокус волшебника, а оздоровление социальной системы руководства и личного поведения. С этим связано также и воспитание терпимости к тому, что представляется неправильным или излишне сложным. В терпимости к непонимаемому заложены не только демократичность и вежливость личных отношений. Она позволяет наиболее быстрым путем распространять новое и необходимое и, следовательно, является средством ускорения действительных изменений. Враждебность к неожиданному и незапланированному уничтожает ростки будущего, и наоборот - чем выше терпимость, тем выше социальная эффективность быстро меняющихся обществ.

Наконец, для создания второго структурного элемента социальных систем исправления ошибок необходимо наличие демократических политических систем, эластичность экономических  организаций, свободы выбора у тех, кто трудится и мыслит, свободы передвижения людей, ресурсов и идей. В этой связи важно то, что в СССР называют борьбой с бюрократией, хотя это неточно, часто демагогично и здесь также заложен потенциал ошибок «сталинизма наоборот». Я думаю, что сегодня нужна не борьба за уничтожение бюрократии, а бюрократия, которая умеет работать, открыта общественному контролю, ограничена законами и не слишком тяжеловесна, то есть организованная как система самоисправления и включенная в более широкую самоисправляющуюся политическую систему.

Успехи и неудачи перестройки будут определяться, на мой взгляд, развитием умения слушать, думать, делать и - вновь и вновь - исправлять ошибки перестройки, зная, что они обязательно будут н что они исправимы. На этом и на создании общественных механизмов исправления ошибок, по-видимому, необходимо сосредоточить большие усилия, чем это делалось до сих пор.