В нашем понимании “общественный договор” - это термин, обозначающий соглашение людей относительно того, какое место в их жизни занимает и для чего предназначена власть. Консенсус большей части общества по этому вопросу создает основу легитимности власти и определяет характерный для данного общества тип взаимоотношений народа с властью.

На протяжение многих столетий в Российской империи господствовал сакрально-патерналистский тип общественного договора, который, с одной стороны, приписывал власти божественное происхождение (“Вся власть от Бога”, “помазанник божий”), а с другой - наделял ее чертами и полномочиями патриархального главы семейства (“царь-батюшка”). 

Нельзя сказать, что после 1917 года структура этого договора претерпела слишком уж радикальную ломку. Место Бога заступили коммунистические верования, включавшие в себя культ живых и “вечно живых” вождей, но природа власти, выводившей свою легитимность из этого, в сущности, религиозного комплекса, все равно осталась сакральной. Патерналистская составляющая старой парадигмы взаимоотношений общества и власти также по существу не изменилась. Черты патриархального господства были воспроизведены не только в облике “отца народов”, но и в эпитетах, описывающих КПСС как коллективного носителя лучших качеств (могущество, честность, ум и т.п.), обычно приписываемых детьми именно отцам.

Формулу общественного договора советской эпохи, предельно упрощая, можно было бы выразить так: мы работаем, а мудрая всемогущая власть обеспечивает нас всем минимально необходимым и освобождает от бремени принятия решений. Закат советской эпохи забрезжил, когда власть проявила первые признаки неспособности выполнять свои обязательства по договору (в части обеспечения жизненного минимума), а общество перестало отвечать по своим. Эта ситуация получила отражение в знаменитом афоризме: “они делают вид, что платят, а мы - что работаем”. Сакрально-патерналистский договор в очередной раз продемонстрировал свою неспособность к мобилизации общественной энергии. Ведь на его основе могут получить развитие только вертикальные формы мобилизации, предполагающие жертвенность в качестве главного мобилизующего фактора, порождаемого наличием мощного сакрального комплекса (не случайно слово “сакральный” восходит к латинскому sacrum - “жертва”). Однако ни к концу советского периода, ни к началу постсоветского власть уже не располагала сакральным ресурсом, сопоставимым по своей мощи с традиционным православием или системой коммунистических верований. 

Правда, в конце 80-х - начале 90-х годов наблюдалась столь же бурная, сколь и кратковременная реанимация патерналистских ожиданий, связанная с фигурой Ельцина и олицетворяемой им верой в мессианскую роль рыночных реформ. После неизбежного разочарования в реформах наступил период неопределенности, в течение которого одна часть общества как бы “расторгла” общественный договор в одностороннем порядке, а другая впала в прогрессирующее озлобление, выдвигая все новые и новые иски к государству, не выполнившему свои обязательства по привычному для всех договору. Ни к чему не привели и попытки реставрировать сакральную составляющую патерналистского договора под видом “национальной идеи”.

В результате мы на сегодняшний день имеем ситуацию взаимного отчуждения общества и власти, характеризующуюся ростом политической апатии и цинизма, нарастанием массового психоза безысходности, низком уровне общественной активности, повсеместным отсутствием гражданского сознания; а с другой стороны - в эскалации заведомо нереальных требований к власти, усилении авторитарных настроений и т.п. Подобная общественная атмосфера абсолютно непригодна для проведения в стране сколь-нибудь эффективных реформ и развития демократических институтов и, напротив, является весьма благоприятной питательной средой для “процветания” таких явлений как всеобщая коррупция, монополизм, усиление корпоративных структур, а также сосредоточение власти и влияния в руках олигархических группировок.

Но эта же атмосфера содействует усилению многочисленных партий коммунистической и националистической ориентации, пытающихся предложить российскому обществу ту или иную разновидность национализма в качестве нового сакрального комплекса, способного обновить окончательно деградировавшие механизмы вертикальной мобилизации. Ни одна из этих партий не выходит за рамки сакрально-патерналистского договора, причем роль священного идола на этот раз отводится мифологизированному Государству, сплачивающему в единую русскую (либо неосоветскую) нацию спасаемое им население России.

При этом различия в подходах выглядят минимальными. Олицетворять могущественного вождя-отца призваны политические вожди - единоличные (Лебедь, Жириновский, Лужков и др.), либо коллективные (КПРФ). Таким образом, все эти партии (как реальные, так и - в случае Лужкова - потенциальные) являются в той или иной степени вождистскими, - не столько по своей внутренней структуре, сколько по духу своих идеологий, а также менталитету своих избирателей и членов. Все они исходят из общей патерналистской установки, согласно которой государство должно решать основные проблемы населения. И в случае своего прихода к власти большинство из них не сможет предложить в качестве рецепта спасения ничего, кроме традиционной для России и не раз уже обанкротившейся модели вертикальной мобилизации с ее неизбежными атрибутами - насилием и культом вождей. Какой политический режим послужит инструментом подобной мобилизации, будет ли это украшенная демократичекими декорациями партийная олигархия, диктатура латиноамериканского типа, либо аналог белорусского авторитаризма, - в принципе не так уж важно. Любой из этих вариантов будет равнозначен очередному тупику в историческом развитии России и потере драгоценного времени, необходимого ей сегодня для прорыва в число ведущих стран современного мира.

Провозгласив необходимость нового общественного договора, “Яблоко” сделало попытку заявить о себе как о политической силе, предложившей российскому обществу альтернативу “вечному возвращению” в один и тот же тупик. Суть этой инициативы заключается в следующем: мы, группа граждан - членов Объединения “Яблоко”, предлагаем другим российским гражданам относиться к власти принципиально иначе, чем это было предусмотрено во всей предшествующей истории России. Мы предлагаем не рассматривать государство как некую мифологическую силу, способную решать за людей все их проблемы, и уж тем более не верить тем партиям и политическим деятелям, которые обещают стать такой силой после своего прихода к власти. Мы исходим из того, что власть должна быть не руководителем и не покровителем общества, а его партнером в решении тех проблем, которые оно не в состоянии решить своими силами. И в случае своей победы на выборах мы будем принимать решения не вместо вас, а вместе с вами. Мы будем рассматривать вас не как подопечных, а в первую очередь как партнеров. 

Речь, разумеется, не идет о том, что государство должно отказаться от социальных обязательств по отношению к населению. Напротив, отказавшись от роли снисходительного благодетеля незащищенных групп населения и осознав себя их равноправным партнером, государство будет вынуждено окончательно перевести отношения с ними в гражданско-правовой режим, предполагающий санкции за невыполнение обязательств.

Общественный договор гражданского типа закладывает предпосылки для включения механизмов горизонтальной мобилизации, под которой подразумевается объединение граждан с целью решения ими своих общих проблем. Речь прежде всего идет о таких ассоциациях, самоуправляющихся общинах, группах взаимопомощи, профессиональных и прочих союзах, которые способны отстаивать общественный интерес перед лицом как государства, так и узкокорыстных группировок любого (в том числе криминального) толка. Мировой опыт показывает, что горизонтальная мобилизация превосходит вертикальную как по объемам высвобождаемой ею общественной энергии, так и по длительности и устойчивости своего действия во времени. И направлена эта энергия не на решение спущенных “сверху” глобальных идеологических задач (как происходит в случае вертикальной мобилизации), а на реализацию повседневных и большей частью локальных интересов самих граждан, связанных с обустройством и улучшением их жизненной среды. 

Но в тоже время вся эта активность имеет и глобальные последствия. Это - появление в России “сильного” общества, заинтересованного не только в сотрудничестве с властью, но и в контроле над ней, - без чего не имеет смысла строить какие-либо планы борьбы с коррупцией; это - и сдвиги в общественном климате от невротической подавленности к устойчивому оптимизму, вытекающему из духа гражданского сотрудничества и воли к разнообразным формам социальной кооперации.

Неудача радикальных реформ в России не в последнюю очередь была предопределена тем обстоятельством, что они осуществлялись в рамках традиционной парадигмы общественного договора с вытекающей из него инерционной управленческой моделью, в которой власть является субъектом управления, а слабое, неорганизованное общество - его пассивным объектом. В действиях реформаторов не прослеживалось даже малейшего намека на политику стимулирования и постепенного наращивания союзнических реформам организованных структур гражданского общества. 

Идея гражданского общественного договора прокладывает дорогу новой стратегии реформ, в соответствии с которой приоритетной задачей является содействие становлению сильного общества, осознающего себя в качестве полноценного субъекта управления реформами.