Борис Вишневский

О слиянии Минюста и прокуратуры говорят уже лет десять, во всяком случае, начинались эти разговоры еще при Борисе Ельцине. А о реформе прокуратуры, которая должна бы, наконец, защищать права граждан, говорят еще больше. Вот только результатов пока не видно. Но теперь – новая волна. Чтобы все было, как в Америке или в Германии, где Генпрокурор и министр юстиции – один и тот же человек. Вот только пойдет ли это на пользу? И тем более в условиях нынешней "вертикали", где прокуратура, по сути, – часть исполнительной власти, хотя и выделена в Конституции как отдельная система и описана в двух статьях Основного закона?

Напомним, что год назад был создан Следственный комитет при Генпрокуратуре. То есть формально — "при", а на самом деле как самостоятельный орган. И к нему перешло право возбуждения уголовных дел. За прокуратурой остался надзор, но, по словам бывшего Генпрокурора Юрия Скуратова, он стал куда менее "плотным", и, по сути, был ликвидирован "реальный надзор прокуратуры за милицейским следствием, за следствием ФСБ, наркоконтроля", то есть за большей частью следственных действий. Раньше прокурор мог сам возбуждать уголовные дела и давать обязательные указания по проведению следствия, а сейчас реальный надзор начинается с момента утверждения обвинительного заключения и решения вопроса: направлять в суд дело или нет? Между тем, считает Скуратов, "значительная доля дел возбуждается по просьбам конкурентов, по звонку, для того, чтобы выбить кого-то с соответствующего рынка, тогда они не ставят ведь задачу довести это дело до суда. Главное – ... разрушить бизнес, бросить его в камеру, а все эти вещи делаются до передачи дела в суд. После того, как цель достигнута, то, собственно, дело как таковое никого не интересует".

Что хотят сделать теперь? Генпрокуратура превращается в подразделение Минюста, которое отвечает за поддержание обвинения в суде и надзор за следствием. А функции общего надзора — контроля над соблюдением законов — переходят непосредственно к министерству Александра Коновалова. Оно же отвечает и за законотворческую деятельность правительства. Возможна реорганизация Следственного комитета при МВД, который станет частью единого следственного комитета. А еще говорят о создании федеральной криминальной полиции, об усилении милиции муниципального подчинения и реорганизации внутренних войск в новую независимую структуру, которую могут назвать национальной гвардией…

В общем, планов огромное количество. Какие из них реализуются, — посмотрим, но оптимизма они не внушают.

В чем на сегодня главная особенность и Генпрокуратуры, и Следственного комитета? В том, что они (пользуюсь выражением известного питерского юриста, доктора юридических наук Сергея Егорова) "все могут, но ничего не должны". Закон "О прокуратуре Российской Федерации", по словам Егорова, буквально нашпигован оборотами типа "прокуратура (или прокурор) вправе…, может…" и т.д. "Вправе-то она вправе и даже мочь — может, только вот совсем не обязана, и если что-то и делает, то совершенно недостаточно и очень выборочно, руководствуясь при этом какими-то своими соображениями — благо, закон позволяет. И будет позволять до тех пор, пока в законе все "прокуратура может" не будут изменены на "должна" или "обязана", чего делать совсем не спешат", — говорит он.

В справедливости этих утверждений легко может убедиться любой, кто хоть раз обращался в прокуратуру, прося защитить его законные права или расследовать незаконные действия чиновников. Как правило, в приходящем ответе написано: "... оснований для принятия мер прокурорского реагирования не имеется". Сколь бы выразительны не были факты, приведенные в заявлении.

Нынешний Генпрокурор Юрий Чайка другого мнения. Выступая в начале июля на конференции прокуроров Европы, он торжественно заявил, что "в отечественной традиции прокурор является не только и не столько обвинителем, его социальное предназначение шире – он государственный поверенный в делах законности" и что "ядром прокурорской деятельности в России стала ее правозащитная функция". И даже назвал прокуратуру "частью культуры Российской Федерации, которую впитывают с молоком матери".

После его выступления слово взяла Валентина Матвиенко, заявившая, что 286 лет назад Петр Первый учредил пост генерал-прокурора, заложив фундамент российской прокуратуры, и тогда была поставлена задача "уничтожить или ослабить зло, происходящее от беспорядка в делах, взяточничества и беззакония". И что за три века этот постулат не изменился, и прокуратура остается "оком государевым". Вообще-то, она должна быть "оком закона", но российское начальство привычно путает свою волю с законом. Что касается Петербурга, то, судя по ситуациям со строительством или разрушением исторического центра, генерал-прокурору Ягужинскому сегодня пришлось бы немало потрудиться для того, чтобы решить поставленные Петром задачи.

Правда, прокуратура сегодня лишена возможности надзора за деятельностью президента, правительства и судов. В этой ситуации, полагает Сергей Егоров, трудно говорить об исполнении прокуратурой надзорной функции, поскольку "отсекаются самые значимые объекты надзора". Да и права возбуждать дела ее, как уже сказано, лишили. В связи с этим Скуратов сравнивает прокуратуру с акулой, у которой вырвали зубы: "она (прокуратура — прим. ред.), осуществляя общенадзорную функцию, собирая материалы в ходе надзорной проверки, сама не может принять решения о возбуждении дела". И еще, по мнению Скуратова, надо усиливать прокурорский надзор за следствием, не надеясь только на внутриведомственный контроль, на то, что якобы вышестоящий начальник следователя исправит положение. Объединение прокуратуры с Минюстом Скуратов тоже считает ошибочным. После этого, по его мнению, "независимой прокуратуре уже не существовать". Ибо главная идея предполагаемой реорганизации в том, чтобы полностью поставить Генпрокуратуру под контроль исполнительной власти. "Что такое прокуратура в системе Минюста?" — спрашивает Скуратов. "Это значит, что министр юстиции" как член правительства даст указания "либо сам себе", "если он в одном лице, либо даст своему заместителю, который возглавляет всю прокуратуру. Эти указания он обязан будет выполнять. Сейчас же министр еще подумает, звонить ли Генеральному прокурору и как тот среагирует на его звонок". Кроме того, сам Минюст как орган власти тоже должен быть предметом прокурорского надзора, но кто будет надзирать за Минюстом?

Так что, вопросов явно больше, чем ответов. Но очевидно одно: прокуратура и так, за редкими исключениями, в нашей стране не была независимой (а отдельные попытки строптивого поведения немедленно пресекались известными методами), а теперь, если ее сольют с Минюстом, окончательно станет частью бюрократической системы. И нам останется только завидовать тем странам, где сколь угодно высокая должность не избавляет от уголовного преследования и от жесткого контроля.

Скажем, только что полиция Израиля рекомендовала генеральной прокуратуре страны предъявить премьер-министру Эхуду Ольмерту обвинения в коррупции, считая, что Ольмерт незаконно получил деньги от американского бизнесмена, намеренно увеличивал расходы на свои поездки и злоупотреблял своим положением. И ведь, скорее всего, предъявят! Предполагать, что российская Генпрокуратура будет предъявлять какие-либо обвинения российскому премьеру (а тем более нынешнему) — независимо от степени доказательности подозрений в злоупотреблениях, — значит, строить заведомо фантастические гипотезы. С бывшими премьерами такое иногда случается. Но демократическое и правовое государство тем и отличается от недемократического и неправового, что в нем правоохранительные органы занимаются расследованиями преступлений, совершенных не только "бывшими", но и действующими должностными лицами…

См. также:

Оригинал статьи
Борис Вишневский
Право и суд