Борис Вишневский

В прошлом номере «Новой газеты» рассказывалось об обвинении в экстремизме главного редактора дагестанской газеты «Черновик». Эксперт Федяев, на справку которого опиралась прокуратура, не пересказал содержания ни одной статьи газеты и не привел ни одной экстремистской цитаты, но этого оказалось достаточно для возбуждения дела. Впрочем, ничего удивительного: такую же работу главный эксперт экспертно-криминалистического центра ГУВД по Краснодарскому краю, кандидат филологических наук Сергей Федяев уже выполнял. И с такими же целями.

В начале 2007 года по отношению о назначении лингвистического исследования, вынесенного начальником СЗКСБТ ФСБ РФ Управления по Краснодарскому краю полковником А.В. Украинским, Федяев исследовал книги публициста и члена бюро «Яблока» Андрея Пионтковского «Нелюбимая страна» и «За Родину! За Абрамовича! Огонь!», отвечая на вопрос: «Имеются ли в представленных материалах высказывания, содержащие призывы к осуществлению каких-либо враждебных или насильственных действий по отношению к лицам какой-либо национальности, либо высказывания, содержащие пропаганду неполноценности граждан какой-либо национальности или социальной группы по сравнению с другой нацией или группой, либо высказывания уничижительного характера по отношению к лицам какой-либо национальности, этнической или социальной группы?» Эксперт уверенно отвечал: да, имеются! Правда, точно так же, как сейчас, не утруждал себя ни одним конкретным примером, ни одной цитатой из указанных книг, которую можно было бы толковать подобным образом…

Тогда на протяжении подавляющей части своего 10-страничного исследования Сергей Федяев подробно объяснял, как он трактует закон, как он понимает употребляющиеся в нем термины, описывал методику исследования и перечислял методические и научные издания, которыми он пользовался. Объяснял, что такое экстремизм, что такое экстремистская деятельность, что такое язык вражды, что такое завуалированные призывы к насилию и дискриминации, создание негативного образа, каково семантическое значение таких понятий, как возбуждение, рознь, идея, неприязнь, и какие часто применяемые конструкции, относящиеся к азербайджанцам или чеченцам, следует трактовать как разжигание межнациональной вражды.

После этих теоретических рассуждений должно было начаться собственно исследование, где эксперт должен был поставить Андрея Пионтковского лицом к лицу с цитатами из его собственных книг и обосновать требуемые выводы. Ведь анализ подразумевает четкое указание: такие-то высказывания на такой-то странице такой-то книги пропагандируют неполноценность таких-то конкретных национальных или социальных групп. Но г-н Федяев не пошел этим легким путем — бесполезно искать в его исследовании хоть одну конкретную привязку к какому-либо тексту Пионтковского.

Сообщив, что им были отобраны и проанализированы материалы, по смысловому значению включающие слова, являющиеся призывами к возбуждению национальной, расовой, религиозной вражды, к осуществлению экстремистской деятельности, он сразу перешел к выводу: о применении у Пионтковского грамматических, лексических, семантических и синтаксических средств для призывов к межнациональной и социальной вражде и насилию и пропаганды неполноценности граждан какой-либо национальности или социальной группы по сравнению с другой нацией или группой.

Вообще-то, когда нет обоснования — выводы не могут не быть голословными. И сам Федяев в своем заключении признал, что для более подробного исследования требуется назначение судебной лингвистической экспертизы. Каковая, заметим, в сентябре прошлого года была назначена, но результаты ее до сих пор неизвестны.

На заседании суда адвокат Пионтковского Юрий Шмидт и его подзащитный безуспешно пытались потребовать от прокурора хоть каких-то конкретных примеров, подтверждающих обвинение, но так и не получили их. Профессор Российского государственного педагогического университета доктор филологических наук Александр Кобринский, выступив на суде, заявил, что заключение Федяева составлено абсолютно без опоры на текст и потому вообще не может считаться экспертным. И заметил, что эксперт делает свои выводы в недопустимой форме: имеются «призывы к осуществлению каких-либо враждебных или насильственных действий…», «пропаганда неполноценности граждан какой-либо национальности» и тому подобное. А ведь эксперт обязан в своем исследовании дать конкретный ответ: какие именно призывы, по отношению к каким национальностям, а главное — в чем выражены эти призывы. «Это исследование можно сравнить с тем, как если бы судебно-медицинский эксперт написал в заключении, что «смерть потерпевшего наступила от каких-либо повреждений», — заметил Кобринский.

Но это не оказало на судью ни малейшего воздействия.

Теперь, как мы видим, все то же самое применяется уже в другом деле, причем весьма нехитрым путем: переписав стандартный «теоретический» текст, занимающий 90% заключения, Федяев попросту вставил в начало новый «объект исследования», а в конец — нужные выводы.

Так и представляешь: получит следующий заказ — и скоренько изготовит следующее заключение. Глядишь, и готово еще одно дело об «экстремизме». То ли других экспертов у ФСБ нет, то ли поточный метод получения экспертиз их вполне устраивает…

См. также:

Оригинал статьи
Борис Вишневский
Свобода слова