Виктор Шейнис

Девять лет тому назад глава российского правительства Евгений Примаков, направлявшийся в США, развернул свой самолет над Атлантикой. Таким несколько экстравагантным способом он выразил осуждение политики западных государств по отношению к Югославии, которая попыталась восстановить контроль над Косово силой. Сейчас роли поменялись зеркально. «Принуждать к миру» Грузию, опираясь на свою подавляющую мощь, стала Россия.

Можно было бы обсуждать, насколько соответствовали международному праву, ранее заключенным соглашениям и остроте момента наши действия, если бы дело свелось к восстановлению status quo ante bellum. Однако Россия пошла значительно дальше, и сейчас совершается такой поворот в международной политике, разрушительные последствия которого кажутся очевидными.

События в Косово, а теперь в Грузии наглядно высветили факт очевидный. Принцип территориальной целостности государств, нерушимость границ как они сложились после Ялты и Потсдама в 1945 г. и подтверждены в Хельсинки в 1975 г., - иначе как по согласию заинтересованных сторон, — пришел в явное, неразрешимое противоречие с принципом права народа на самоопределение. Апеллировать к международным и российским официальным документам, где оба принципа фиксируются как равноправные, через запятую, - бесполезно. А поскольку они несовместимы, действия участников конфликтов определяют не правовые соображения, а политические и иные интересы.

Приуготовления к принуждению

Точка отсчета событий — отнюдь не безумная, заведомо провальная акция Саакашвили в ночь на 8 августа 2008 г. И Южная Осетия, и Абхазия с начала 90-х гг. практически были выведены из-под суверенитета Грузии и стали продолжением российского экономического и политического пространства.

Мало того, что хозяйственные структуры этих небольших анклавов были замкнуты на Россию, существовали за счет российского бюджета и т.д. Насколько российские власти считали себя здесь хозяевами, видно из того, что когда абхазы после ухода Ардзинбы избрали, как показалось кому-то в Москве, не того президента, в Сухуми в качестве прокуратора был направлен «разруливать» ситуацию зам. генерального прокурора Колесников (по праву, кажется, уроженца этих мест!) Не говоря уж о периодически вводившейся для острастки «мандариновой» блокаде Абхазии. От 80 до 90 проц. населения обеих республик получили российское гражданство (попробовали бы эти граждане натурализоваться в Москве или Краснодаре!). А фактический вывод этих территорий из-под подчинения Тбилиси гарантировали российские «миротворцы», которые менее всего исполняли здесь роль независимого арбитра.

Все это могло бы длиться бесконечно долго, если бы не два обстоятельства. Первое — номинальное, многократно повторенное признание Россией территориальной целостности Грузии. Второе — этнические чистки на территориях непризнанных республик. Особенно беспощадно это было сделано в Абхазии, где представители титульной нации, составлявшие по переписи 1989 г. 17 проц. населения, с помощью российских «добровольцев» (одна из колоритных фигур среди них — приснопамятный Басаев) изгнали из приморских городов, вышвырнули в собственно Грузию или заперли в Гальском районе Абхазии этнических грузин (в 1989 г. – 44 проц. населения Абхазии).

Поэтому для любого грузинского правительства признание независимости Абхазии, помимо утраты территории, означало бы согласие с насильственным изменением демографического баланса. Миролюбивое по видимости предложение России заключить соглашение о неприменении силы означало для Грузии отказ от собственной территории и заботы о собственных гражданах, ставших изгнанниками. Так как всем было ясно, что по собственной воле власти Южной Осетии и Абхазии, опирающиеся на мощную поддержку России, ни на какие уступки не пойдут.

Уроки Грозного

В августе Саакашвили попытался восстановить «конституционный порядок» (для начала — в Южной Осетии, Абхазию пока не трогали). Имел ли он на то правовые основания? Отвечу: они были примерно такими же, как у аналогичных действий российской армии до того в Чечне.

Можно ли предпринятую операцию квалифицировать как геноцид осетинского народа? Ответ может дать лишь независимое расследование. Точнее, как мне кажется, говорить о военных преступлениях. Но я был в Грозном во время его штурма в новогоднюю ночь 1995 г., бывал там и после того. Могу засвидетельствовать: то же самое, если не хуже, творили российские войска в чеченской столице. Это — о двойных стандартах.

Очевидно, что у Грузии не было никаких шансов — ни военным, ни переговорным путем — вернуть непокорные территории. Что, на мой взгляд, можно было сделать — обговорить некоторые условия их отделения, частично удовлетворяющие интересы Тбилиси и этнических грузин, проживавших в этих республиках. Так, я решительно не могу понять, на каком правовом основании Абхазии, которая нападению не подверглась, Москва не только дозволила, но и помогла вытеснить грузинскую администрацию из Гальского района. Разве административные границы Абхазии более священны, чем международно признанные границы Грузии? Как бы то ни было, атака на Цхинвали и весьма проблематичные грузинские планы нападения на Абхазию (которые российский генштаб огласил, когда все было кончено) стали предлогом для перенесения войны на территорию собственно Грузии и последовавших за тем политических решений.

Не до Саркози

Августовский военно-политический кризис имеет не только локальное, но и мировое преломление. 12 августа Медведев и Саркози согласовали шесть принципов урегулирования кризиса, в числе которых — вывод российских войск за линию, предшествовавшую началу боевых действий, и начало международного обсуждения будущего статуса непризнанных республик. Точка бифуркации еще не была пройдена. Возможность найти компромисс, трудный, но более или менее приемлемый для всех, еще сохранялась. Однако в следующие две недели в российской политике совершился крутой разворот — куда почище примаковского. Соглашение было сломано. Ведь линия военного размежевания до событий не проходила в районе Поти - никаких правовых доводов за такое расширение зоны ответственности «миротворцев» не существует. Еще важнее, что торопливо, до всякого международного обсуждения российские власти предрешили статус обеих грузинских территорий.

Наименее существенное в этом контексте — как перед лицом такого афронта чувствует себя миротворец Саркози, что смогут и будут делать (я думаю, что смогут немногое) западные симпатизанты Грузии.

Значительно важнее для нас осознать смысл произошедшего разворота здесь, в России.

Примаков отдыхает

Еще при Горбачеве, а затем и в последующие годы наша страна отказалась от убийственной конфронтации с Западом, заявила о европейском выборе и с большей или меньшей последовательностью взяла курс на вхождение в сообщество демократических государств. Сегодня она, отбросив стыд, ищет поддержки у политиков «нерукопожатных» в приличном обществе. Стоит сопоставить цену закрепления в государственном праве России наших территориальных приобретений на Кавказе (кто же всерьез верит в независимость этих территорий?) с потерями глобального характера. Остается истолковывать почти всеобщее осуждение действий нашей страны как проявление «русофобии».

Внешняя политика — лишь выражение сдвига в политике внутренней. То, как скоропалительно, без какого-либо публичного обсуждения (еще раз подчеркну — уже после авансов, которые увез Саркози) совершился поворот, как был организован спектакль единодушия в безвластном, для таких надобностей и скроенном парламенте, как бесперебойно заработал механизм официальной пропаганды, апеллирующей к предрассудкам людей, всерьез уверовавших, что тем самым «Россия поднимается с колен», - все это воскрешает в памяти постыдные страницы нашей недавней истории. Робкие надежды на «оттепель», вспыхнувшие с приходом нового президента, где они? Не хочу быть Кассандрой, но боюсь, что впереди нас ждут времена, которые, как еще недавно казалось, остались позади.

См. также:

Оригинал статьи
Виктор Шейнис
Конфликт в Южной Осетии