Борис Вишневский

Отшелестела инаугурация. Первая фаза операции «Преемник» благополучно завершена. Аналитики и журналисты продолжают обсуждать будущие взаимоотношения действующего премьера и избранного им президента. Подувяли, впрочем, разговоры о том, что ветер перемен вот-вот задует нам в утомленные суверенитетом и вертикалью сердца. Да и рассуждения о либеральном образе мыслей Дмитрия Медведева немного выглядят уже позавчерашним праздничным салатом.

С чего начал Путин, согласившись в декабре занять пост премьера при Медведеве? С заявления о том, что никакого перераспределения полномочий между ними не будет.

Мол, «если я буду премьером, то я намерен исполнять только те полномочия, которые возложены на главу правительства, — заниматься текущими экономическими и социальными проблемами: дорогами, жильем, образованием». А «ключевые прерогативы политического, административного и кадрового характера, в области обороны и международных дел, конечно, остаются за президентом».

В марте, уже после выборов президента, он повторил: «Полномочий премьера достаточно, чтобы эффективно работать в сфере ответственности, которая ему отведена Конституцией». А Медведев уверял: «У президента свои полномочия, у председателя правительства — свои, они вытекают из Конституции и законодательства, и их никто не предполагает менять». Кто такой в России — при ее нынешней Конституции — премьер? Очень простое определение: он всегда — «технический». Суперпрезидентскую республику в России строили для выполнения одной конкретной задачи: сделать российского президента независимым от других ветвей власти. Он неподсуден и неконтролируем, он практически неснимаем, а его решения практически неотменяемы…

А вот премьер — совсем другое дело: по Конституции он во всем зависит от президента. Его можно уволить в любой момент, не объясняя причин, и даже квалифицированное большинство возглавляемой им партии в Госдуме не может это предотвратить. Так же, без объяснений, президент может отправить в отставку правительство «оптом» или уволить любого министра. Наконец, любое решение правительства может быть отменено президентом.

Ответить на все это премьеру, поддерживаемому даже конституционным большинством парламента, почти нечем, потому что конституционно бессилен сам парламент.

Конечно, при наличии конституционного большинства премьерской партии в Госдуме можно «обложить» президента, как флажками, законами, ограничивающими его возможности. Но для преодоления вето президента на эти законы надо иметь конституционное большинство не только в Госдуме, но и в Совете Федерации. А он надежно контролируется президентом: половина состава верхней палаты — представители губернаторов, которых, по сути, назначает глава государства. По той же причине практически невозможен импичмент, также требующий конституционного большинства членов обеих палат. И ведь надо еще обвинить президента в совершении государственной измены или «иного тяжкого преступления» — что не так-то просто…

Таким образом, премьер — это чиновник, от которого не зависит ни внешняя, ни внутренняя политика. Это чиновник, которого президент вызывает в Кремль и сообщает о его добровольной отставке. Это чиновник, от которого не зависит назначение судей высших судов, руководителей и аудиторов Счетной палаты, генпрокурора и председателя Центробанка, губернаторов, послов, командования Вооруженных сил и членов Центризбиркома. Это человек, от которого не зависит ни подписание законов, ни их отклонение. Это человек, которому не подчиняется ни МИД, ни Минобороны, ни Минюст, ни ФСБ, ни СВР, ни армия и ни флот.

Можно, конечно, предположить, что Путин готов согласиться на вторую роль в системе, которую сам создал. Но в это верится с трудом — куда больше верится в то, что он, как и прежде, захочет играть первую роль. Что возможно в двух случаях: либо президент Медведев добровольно отказывается от реализации части своих полномочий, либо меняются сами эти полномочия.

Первый вариант теоретически возможен — но лишь при условии лицейской крепости дружбы между «свежеиспеченным и постоянно разогреваемым» (как ехидно выразился петербургский писатель Самуил Лурье). Но ни одна политическая конструкция не может устойчиво работать, если она держится только на личных отношениях ключевых фигур. Для устойчивой работы она должна быть устроена так, чтобы от личных связей не зависеть: даже если на постах президента и премьера окажутся смертельные враги — государственный аппарат должен не давать сбоев.

А у нас сейчас все наоборот: единственная гарантия устойчивости «двуглавой вертикали» — личные связи Путина и Медведева. И надежда на то, что новый президент будет всегда помнить, что решительно всем обязан своему предшественнику. Но так будет не всегда — любому президенту надоест быть вторым де-факто, зная, что он первый де-юре. Путин, который в силу своей первой профессии полностью не доверяет никому, не может этого не понимать. И потому второй вариант — с перераспределением полномочий, вопреки всем прежним обещаниям, — выглядит куда более вероятным.

Собственно, по нему уже идут — как еще оценить, например, передачу правительству полномочий по оценке деятельности губернаторов? Разговоры об изменении закона о правительстве — чтобы передать силовиков из прямого подчинения президенту в подчинение премьеру? Однако предположить, что процесс перетекания полномочий будет происходить при полном непротивлении президента Медведева, сложно. Тем более что его будут окружать люди, жаждущие власти, денег, доступа к ресурсам и возможности свести счеты со своими врагами. И твердо знающие, что в руках именно их начальника, а вовсе не «национального лидера», сосредоточена самодержавная власть.

Конфликт неизбежен — неясно лишь, когда он начнется и в чью пользу завершится. Ясен только результат: самодержавие на двоих не делится.

См. также:

Оригинал статьи
Борис Вишневский