В России создана очень жесткая, если не сказать жестокая, основа для уголовного преследования в сфере хозяйственной деятельности. Количество ограничений, нарушение которых влечет за собой уголовную ответственность, с учетом чрезвычайно низкого минимального стоимостного порога, после которого наступает такая ответственность, по меркам развитых стран невероятно велико.

С другой стороны, хозяйственная практика в массе своей долгие годы была чрезвычайно либеральной, даже анархичной. Уровень законопослушности экономически активного населения был понижен (при попустительстве, если не сказать прямом поощрении, со стороны официальной власти) до крайности.

В результате сочетания двух этих факторов, а также с учетом особенностей российской правоприменительной практики и высокого уровня коррумпированности государственного аппарата сложилась ситуация, когда правовая защита интересов для экономически активного населения оказалась несуществующей категорией. Для решения мелких вопросов правовая, в первую очередь судебная, система не слишком полезна в силу того, что обеспечение вынесения и исполнения судебного решения требует непропорционально больших затрат времени, средств и сил. Решение же крупных вопросов, затрагивающих действительно существенные имущественные интересы, вообще лежит вне правовой плоскости.

Более того, в ситуации, когда каждый или почти каждый экономически активный гражданин может стать объектом уголовного преследования, правоохранительная система может — и в очень значительной степени должна — рассматриваться предпринимателями как угроза личной свободе и безопасности. Это, пожалуй, в равной степени относится как к крупному, так и среднему бизнесу, а также в меньшей степени к среднему и крупному чиновничеству. Применительно к ним данная система в принципе работает не как механизм защиты слабого, но законопослушного, а как инструмент легализации права сильного.

Сегодня большинство российского населения понимает общественное устройство своей страны как свободу конкретных лиц во власти от любых правил и ограничений, как свободу для произвола в отношении “маленького” и вообще любого отдельно взятого человека. Побочным следствием этого является высокая степень уязвимости любого конкретного человека, которому есть что потерять, — от чиновника и бизнесмена любого уровня, обладающего какой-то собственностью или властью, до самого обделенного “простого” человека, которого в любой момент могут лишить элементарной крыши над головой, здоровья или физической свободы.

Подразумевается, что роль, которую в этом процессе должна играть система публичного права, выполняют обычаи или так называемые “понятия”, которые худо-бедно, но регулируют отношения между отдельными людьми и их группами. Однако в такой огромной и сложной стране, как Россия, такие заменители не только не могут обеспечить достаточно прочную и стабильную основу взаимоотношений в обществе, но и текущий баланс интересов между отдельными группами, действующими каждая по своим собственным обычаям и правилам, а то и вовсе без таковых.

Применительно к хозяйственной жизни это означает, что, например, угрозу экспроприации (не обязательно оформленной официально) ощущает каждый участник экономической деятельности в совершенно ясной и ничем не прикрытой форме. Даже наиболее успешные из них понимают, что “все хорошо, пока хорошо” и, если его собственность приглянется кому-то, кто на данный момент обладает большей силой и влиянием, никакой защиты от неминуемой реквизиции нет и не будет. Однако и те, кто не имеет собственного бизнеса, понимают, что любая их собственность принадлежит им условно, т. е. до тех пор, пока ее не захочет взять кто-то более сильный и наглый при условии, что размеры этой собственности окупят затраты на процесс ее отъема.

Самой популярной реакцией на эту нестабильность является стремление людей, добившихся определенного уровня благополучия, застраховать себя и свою собственность путем отъезда на более или менее постоянное место жительства за рубежом. Процесс приобрел весьма заметные масштабы. Сейчас это уже несколько миллионов лиц с российскими паспортами в Европейском союзе и Северной Америке.

Но по целому ряду причин для представителей предпринимательского класса, особенно наиболее успешной его части, эмиграция не может быть эффективным выходом из того двусмысленного положения, в котором они оказались у себя в стране.

Во-первых, деньги имеют тенденцию кончаться, а автономный (т. е. не основанный на использовании своих возможностей в России) бизнес за рубежом — вещь проблематичная. Никто из “беглых” российских бизнесменов не смог добиться на Западе (тем более на Востоке) и десятой доли того успеха, который он имел у себя в России. В лучшем случае они могут рассчитывать на скромный по меркам предпринимательского класса доход и положение чужака в местной деловой среде.

Во-вторых, слабость защиты прав собственников в России, как правило, противопоставляется надежной и эффективной защите их в странах Запада, что порою создает ложные представления о том, как на самом деле обстоит дело с этим на Западе. Опора на закон — оружие обоюдоострое. Рассчитывать на безусловную защиту закона можно только в том случае, если ты сам кристально чист перед ним, а с этим могут возникнуть большие сложности. К тому же принцип равенства всех перед законом — это, конечно, хорошо, но и естественное различие в глазах людей, в том числе работающих в правоохранительной и судебной системах, между “своими” и чужаками (“понаехавшими тут”) никто не отменял. Если кто-то из нацеленных на бизнес-эмиграцию рассчитывает, что ему никогда не придется с этим столкнуться, рискует сильно разочароваться и обнаружить, что закон может быть орудием не только защиты собственности, но и ее отчуждения.

В-третьих, если оставить в стороне проблему юридической защиты собственности, существует проблема отношений с государственной властью и местным деловым сообществом, которые могут оказаться и, скорее всего, окажутся весьма непростыми. Особенно в условиях долгосрочной тенденции все более ухудшающихся отношений между западным истеблишментом и российской политической элитой.

Таким образом, возникла странная ситуация, созданная самой властью. Она оказывается в первую очередь невыгодна тому слою, который принято называть элитой, — слою людей, обладающих богатством и влиянием. Именно эти люди в наибольшей степени подвержены риску силового давления или фактической экспроприации и, соответственно, в большей степени, чем остальное население, должны ощущать непрочность и по большому счету ненормальность своего нынешнего положения. Если в развитом мире в условиях правового государства богатство и успех дают ощущение безопасности и уверенности в завтрашнем дне, то в России эти же вещи в подавляющем большинстве случаев, наоборот, усиливают риск навлечь на себя большие неприятности.

Пока, судя по некоторым признакам, еще сильны иллюзии, смягчающие негативные ощущения среди этого слоя. Некоторые надеются, что на определенном этапе ситуация сама собой стабилизируется и войдет в некие правовые рамки. Другие — что смогут неопределенно долго сохранять свой собственный властный или силовой ресурс. Третьи строят свои долгосрочные планы в расчете на бизнес-эмиграцию в той или иной ее форме.

Это действительно не более чем иллюзии. В России нет никаких признаков консенсуса по вопросу о том, что процесс стихийного или провоцируемого властью передела крупной собственности необходимо прекратить. Более того, после некоторой “подморозки” этого процесса сразу после “дела ЮКОСа” в последний год, напротив, оживилось движение в направлении масштабного перетекания активов из одних структур в другие. При этом стремление многих ключевых игроков, не поднимая шума, продать активы, которые могли бы стать объектом ползучей экспроприации со стороны окологосударственных структур, объективно усиливает борьбу за эти и смежные активы между потенциальными экспроприаторами. Чем ожесточенней становится эта борьба, тем меньше остается шансов на соблюдение писаных или неписаных правил поведения наиболее сильными игроками.

В то же время осознанное стремление исполнительной власти блокировать возможность персональных изменений в ее составе в результате открытой конкурентной борьбы различных групп внутри элиты на выборах без заранее определенного победителя не оставляет никаких шансов на то, что в обозримом будущем процесс борьбы за собственность начнет входить в какое-то правовое поле.

Таким образом, надеждам на то, что все само собой устаканится, сбыться не суждено. Скорее наоборот, ощущение непредсказуемости и неконтролируемости процессов в хозяйственной сфере будет нарастать, причем вне зависимости от благополучности макроэкономических показателей. То есть в течение еще достаточно длительного времени могут расти ВВП, золотовалютные резервы и стабилизационный фонд, может укрепляться рубль, можно даже реально снизить инфляцию, но ощущение неуверенности в своем будущем в самом основании системы — у тех, кто удерживает в своих руках контроль над ключевыми активами, — будет нарастать. В итоге рано или поздно вся конструкция начнет трещать и сыпаться.

Пока, однако, решение проблемы лежит на поверхности и, в принципе, устроило бы подавляющую часть российской элиты, которая пусть и без особого энтузиазма, но и без активного протеста его бы приняла. А именно: необходимо, чтобы ключевые игроки договорились о соблюдении ряда базовых правил, под которые можно и нужно уложить существующую законодательную базу, и жестко и решительно продемонстрировали всем, что нарушение этих правил чревато самыми серьезными последствиями.

Проблема в том, что власть предержащим придется отказываться от нынешнего произвола и от государственного наперстничества во всех сферах российской жизни, т. е. от универсальных сегодня источников доминирования и процветания в политике и экономике… Фактически от власти в их сегодняшнем ее понимании. Однако не могут же они не понимать, что их положение не вечно.

И если подобные рецепты срабатывали в темные средневековые времена, если они успешно применялись и позволяли ликвидировать хаос в отношениях между преступными мафиозными кланами в ХХ в., то нет никаких оснований не верить в то, что подобное не под силу российскому политическому классу — не самому темному и отсталому в современном мире. А для того чтобы запустить этот процесс, достаточно совсем немногое: понимание серьезности ситуации и готовность к действиям всего нескольких человек, способных в силу своего нынешнего положения придать ему форму движения, исходящего от власти, а не противостоящего ей. В этом (и, увы, только в этом) случае оно имеет шанс в исторически короткие сроки привести к ощутимым положительным результатам. О том, что будет в России через 10 лет, если этого сделать не удастся, думать не хочется.