В начале 90-х годов, сразу после воссоединения Германии, произошла вспышка экстремизма. В разных городах поджигали дома беженцев из Южной и Юго-Восточной Европы, которые просили политического убежища. Но с этой волной, казалось, успешно справились. Ужесточили наказания за национализм, ускорили правосудие, создали в полиции специальные структуры по борьбе с ксенофобией и расизмом… Однако затем «кривая национализма» упорно поползла вверх, а полиция и прокуратура словно не хотели этого замечать. Говорили об «отдельных случаях», не желая признавать, что эти «отдельные случаи» постепенно складываются в систему.

Ситуация изменилась в 2000 году, когда двадцать немецких журналистов написали книгу-досье, куда вошли все известные им убийства на национальной почве. Выяснилось, что чуть ли не две трети описанных случаев оказались полиции неизвестны. И общество столь критически оценило работу правоохранительных структур, что тем пришлось принимать срочные меры.

Сегодня, по прошествии шести лет, нельзя, конечно, сказать, что расизм и ксенофобия в Германии побеждены. Тем более что в ряде районов страны неонацисты действуют весьма активно, а радикальные националисты порой даже входят в структуры власти. И все же положение дел здесь разительно отличается от российского: борьба с национализмом считается одной из первоочередных задач для всего общества.

Это не только дело полиции, которая с тех пор резко активизировалась. Ученые, писатели, деятели культуры, политики всех рангов участвуют в акциях протеста (в том же 2000 году, когда нацисты подожгли синагогу в Дюссельдорфе, канцлер Герхард Шредер призвал к «восстанию всех нормальных людей»). Гражданские организации помогают мигрантам и работают со школьниками, обучая их основам толерантности. Государство, с одной стороны, выделяет гранты таким организациям, с другой – активно занимается адаптацией мигрантов. Те, кто пережил ужасы нацизма семьдесят лет назад, выступают перед школьниками и молодежью, объясняя им, чем может закончиться рост национализма в стране.

«О национализме надо говорить открыто. Если не бороться с ним сейчас, то в будущем будет очень сложно», – в один голос говорят политики и журналисты, чиновники и представители общественных организаций Германии. И они действительно борются, а не имитируют видимость борьбы. Хотя ситуация, мягко говоря, непростая.

– В первую очередь у нас вызывает тревогу Национал-демократическая партия (НДП), – говорит начальник отдела германского МВД Георгиос Цапанос. – В землях Мекленбург – Передняя Померания и Саксония их представители выбраны в ландтаги! Другая националистическая партия – Немецкий союз народа – провела своих представителей в ландтаги земель Бранденбург и Бремен, разделив с НДП сферы влияния. Неонацистам удалось «активизировать» тех, кто раньше не занимался политикой, и в том числе криминальные структуры. Страшно то, что они изображают себя как альтернативу демократическим партиям – и порой достигают успеха.

Успех действительно налицо. В той же Саксонии НДП входит не только в земельный парламент, у нее еще и более 50 депутатов в местных органах власти. Считается, что самая сильная организация НДП – именно в Саксонии, в нее входит более 1000 человек, она издает свои книги и журналы. Всего в Саксонии в 1990–2006 годах около 100 человек погибло от рук экстремистов, при этом после прохождения НДП в парламент в 2004 году число преступлений на национальной почве возросло вдвое…

В отделе Цапаноса создан каталог тех преступлений, которые могут иметь национальную окраску. Его сотрудники проверяют, является ли жертва представителем какого-то меньшинства, были ли у преступника какие-то ранее замеченные высказывания против людей других национальностей, соответствующие поступки и так далее. Если преступление доказано – наказание последует неотвратимо: специальный закон запрещает любую межнациональную вражду. Еще один закон запрещает использование нацистских символов, и даже члена парламента за это могут лишить неприкосновенности. Правда, само наказание формально не зависит от наличия национальных мотивов – в уголовном законодательстве нет положений, устанавливающих более суровое наказание в случае доказанной межнациональной вражды. Суровость приговора зависит только от тяжести проступка – хотя судья все же может учесть наличие национального подтекста и усилить наказание.

– Ситуации были разные, – говорит Цапанос. – В начале 90-х годов в Ростоке и Золингене были случаи убийств, когда неонацисты поджигали дома, где жили люди, которые просили в Германии политического убежища. После этой вспышки экстремизма мы приняли решительные меры, стали более жестко подходить к таким преступлениям. Правда, в последние два года убийств на национальной почве нет. Но одними только усилиями властей ситуацию не переломить. Нужна помощь гражданского общества, и она не заставила себя ждать. Проходили многолюдные демонстрации протеста. И это очень показательно. Ведь экстремисты думают, что пользуются массовой поддержкой в обществе, просто их сторонники боятся сами выступать так же открыто. Поэтому очень важны такие гражданские акции, которые показывают, что на самом деле большинство не за нацистские идеи.

Те регионы Германии, где крайне правые имеют поддержку (кроме Бремена) – это так называемые «новые земли», которые прежде входили в состав ГДР. Мигрантов там не так много, ведь до 1989 года в ГДР ни о каких приезжих и речи не могло быть, разве что небольшая группа вьетнамцев работала по договору с правительством ГДР.

Сегодня в Германии в целом около 8,2% населения (6,7 миллиона человек) – приезжие. Особняком стоит Берлин, где 13% населения – мигранты, одних только русских больше 150 тысяч (кстати, когда-то как раз здесь жил писатель Владимир Набоков). Но именно в Восточной Германии наиболее сильны националистические настроения. Парадокс? Вовсе нет. Просто после воссоединения Германии очень многих на Востоке поразил синдром «крушения империи». Рухнул устоявшийся образ жизни, люди лишились привычных атрибутов прежнего существования, потеряли прежний социальный статус, а многие вообще оказались выброшены на обочину жизни.

– С чем связан рост экстремизма? С экономикой и социальными проблемами, – полагает сотрудник центра помощи жертвам экстремизма Йенс Фрикман. – Там, где отстали от других, там и растет экстремизм. Восточные земли оказались после воссоединения страны в очень трудном положении, люди оставались без работы, потому что предприятия закрывались, а политики постоянно говорили, что все приезжие очень дорого для них стоят. Представьте: человек теряет работу – и тут ему подсказывают простое объяснение случившегося, указывают на потенциального виновника его бед.

Очень многие в «новых землях» уезжают на запад, остаются те, кто не видит для себя перспектив, в результате никто не хочет вкладывать деньги в эти территории, и они становятся еще более депрессивными – возникает своеобразная спираль.

Практически все мигранты в Восточной Германии – это переселенцы из бывшего СНГ. Большинство из них – этнические немцы из Казахстана, но они за редким исключением не знают немецкого языка и потому воспринимаются на исторической родине как чужие. В 1991–2005 годах в Бранденбург приехало более 55 тысяч немцев, но сегодня осталось только 20 тысяч – остальные уехали на запад, где больше шансов найти работу. Впрочем, и оставшиеся являются мишенью для неонацистов.

– Существует ксенофобия и не основанная на расизме, – говорит Йенс Фрикман. – Это нелюбовь к тем, кто не говорит на том же языке и уже поэтому «чужой». Характерный случай: в 2002 году переселенец из России (его отец – русский, мать – русская немка) приехал в поселок Видшток в Бранденбурге, и местная молодежь его избила. Человеку разбили камнем голову, и вскоре после этого он умер. Выяснилось, что над ним и раньше издевались, избили его мать.

По словам Фрикмана, два сотрудника центра поехали на место событий, поговорили с полицией, с судьей, встретились с русскими – их там живет около 400 человек, и они хотели отомстить обидчикам. Был организован круглый стол, где русское сообщество высказало свои требования бургомистру и полиции – и после этого отказалось от планов мести. Преступников нашли, появились и свидетели (хотя раньше они утверждали, что ничего не видели), в итоге преступникам дали от 6 до 10 лет за убийство на почве ксенофобии. Но, правда, семья убитого уехала оттуда, и в этот район больше не посылают переселенцев. «Для нацистов это успех», – грустно констатирует Фрикман.

На западе Германии, в отличие от востока, проблемы с мигрантами совсем другого рода. Здесь в этой роли выступают уже не этнические немцы, не знающие языка, а турки и жители балканских государств. Порой даже русские – на западе страны немало «русских» районов.

Если говорить о выходцах из Турции и с Балкан, то ситуация с ними развивалась примерно одинаково. Люди приезжали на заработки, а власти (как и население) думали: ну ладно, поработают и уедут, накопив денег. Но получилось совершенно не так. Приезжие постепенно приживались и начинали привозить семьи, родственников.

С учетом более высокой рождаемости мигрантов возникла специфическая перспектива: еще два-три десятка лет – и в отдельных районах они могут составить большинство населения. При этом мигранты живут очень обособленно, своим кругом, адаптироваться не очень-то стремятся. Их семьи устроены, как правило, одинаково: муж кое-как знает немецкий язык (поскольку должен работать, а без языка трудно), жена же не знает вовсе. Но дети-то должны ходить в школу! Причем в некоторых районах уже есть школы, где 20–30% детей мигрантов, а есть и такие школы, где их почти 100%. Как учить детей в таких школах? И как в таких условиях добиваться адаптации мигрантов?

«Надо склонять к интеграции – заставить интегрироваться нельзя», – говорит Свен-Олаф Обст, начальник отдела министерства по делам семьи, пожилых граждан, женщин и молодежи. По его словам, несколько лет назад в Германии приняли закон – о праве на интеграцию. По этому закону все приезжие обязаны учить язык: и взрослые, и школьники, и даже те, кто ходит в детский сад. Платит за это государство – но те взрослые, кто плохо усваивает язык, должны дополнительно учиться сами. При этом министерство финансирует многочисленные программы воспитания толерантности у молодежи, в том числе расходует на эти цели деньги, которые получает от Европейского союза.

Есть, впрочем, группа приезжих, на которую обязанность интегрироваться не распространяется, – это беженцы. Как правило, их селят в общежитии, пока рассматривается вопрос об их статусе, и некоторые из них живут там по нескольку лет – при этом они получают пособие, а их дети могут идти в детский сад или в школу. Правда, им нельзя работать (если только не доказано, что нет претендентов из постоянного населения на это место). Все это, конечно же, также создает проблемы.

– Когда они приехали в Бранденбург, где вообще никогда не видели иностранцев, – говорит уполномоченный по работе с иностранцами земли Бранденбург Инесс Шредер-Спренгер, – местные стали думать: вот, нам и так тяжело, а тут приехали, ничего не делают, живут за наш счет… Были случаи поджога общежитий, нападений на иностранцев, были даже убийства – за одно из них виновникам дали 12 лет тюрьмы.

Власти Бранденбурга понимают: репутация места, где могут напасть на иностранцев, плохо влияет на экономику. Это немедленно получает огласку и мешает привлекать иностранные предприятия – концерны из Японии или Кореи отказываются работать в таких регионах. Поэтому в последние годы (начиная с 1998-го) действует строгая система: каждое министерство земли Бранденбург должно показывать, какие меры оно принимает для демонстрации толерантности Бранденбурга.

Помимо властей, национальным вопросом активно занимаются общественные организации и пресса.

– Почти в каждом номере нашей газеты – статьи на темы межнациональных отношений, – говорит редактор отдела популярного издания «Берлинер Цайтунг» Франк Нордхаузен. – Последняя публикация – о журналистке, на которую напали неонацисты: она готовила репортаж об их сборе, а ранее опубликовала более ста статей и несколько книг о правом экстремизме.

А вот интервью с националистами, по словам Франка, германские газеты принципиально не печатают – есть общее согласие на этот счет. Конечно, когда проходят выборы, газеты должны дать информацию о программе НДП, но и только – никаких дискуссий или форумов не бывает.

Что касается общественных организаций, то их в «национальной» сфере работает очень много. Одна из них называется «Показать лицо» – ее члены помогают мигрантам посещать школы, организуют лекции, снимают видеофильмы и ролики, издают «умные книжки» о правах человека, о том, что делать, если человек столкнется с экстремизмом, о содержании основных мировых религий. Активисты организации проводят уроки в школах. (Кстати, во всех германских школах изучается нацистский период в истории Германии, а перед школьниками выступают люди, пережившие Холокост.)

Другая организация – «Центр Анны Франк» создала свою сеть в память о еврейской девочке, ставшей одним из символов Холокоста. Ее семья жила в Амстердаме, и почти все время немецкой оккупации скрывалась в доме у друзей. На протяжении двух лет Анна, живя в крохотной каморке, вела дневник – куда записывала все свои раздумья. В 1944 году семью Франк обнаружили и отправили в концлагерь – там Анна и погибла. Ее дневник, чудом сохраненный отцом (он единственный выжил из всей семьи), после войны был напечатан и стал одним из самых ярких обвинений против нацизма. Передвижные выставки центра Анны Франк путешествуют по всей Германии, и на них демонстрируют не только связанные с ней материалы, но и документальные свидетельства нацизма. На выставки приходят школьники и студенты и пишут в книге отзывов: «Это никогда не должно повториться!»…

Формы борьбы с ксенофобий в Германии многообразны. Это и соревнования «Школа без расизма» – такую табличку над дверями имеют право повесить те школы, где не менее 70% школьников, учителей и технического персонала хоть раз участвовали в акциях против расизма. И проведение от имени одной из общественных организаций кампании «Не занимайтесь сексом с нацистами». И организация спортивных соревнований (в частности, футбольных матчей) между немцами и мигрантами… Конечно, не все получается – но усилия и общества, и власти направлены на то, чтобы нацизм в Германии не имел исторической перспективы. В этом смысле России есть с кого брать пример… Впрочем, это касается не только национального вопроса.

P. S. Автор благодарит генеральное консульство Германии в Санкт-Петербурге и Институт Гете (Берлин) за организацию поездки.

Борис ВИШНЕВСКИЙ, Берлин – Дрезден – Петербург

Тем временем

В Петербурге совершено очередное нападение на антифашиста. Как сообщил «Новой» правозащитник Руслан Линьков, это произошло вечером 14 января после окончания еженедельной акции по раздаче еды бездомным, которую антифашисты проводят каждые выходные у метро «Владимирская». 21-летний Иван Елин раньше других решил вернуться домой. Вероятно, неонацисты проследили его путь вплоть до того момента, когда он вышел из метро в Кировском районе. На углу Ленинского проспекта и улицы Зины Портновой на молодого человека напали. С многочисленными ножевыми ранениями он был госпитализирован в больницу имени Костюшко и сразу попал в реанимацию. На момент верстки номера состояние, по утверждению врачей, оставалось крайне тяжелым. Подробности случившегося «Новая» сообщит в ближайшем номере.