Расширение НАТО на Восток - а точнее, бегство стран Восточной и Центральной Европы на Запад - болезненно затронуло глубинные пласты нашего политического сознания потому, что актуализировало внутрикультурный спор о том, является ли Россия частью Европы, и напомнило нам, что во многих аспектах нет, не является. И не потому что нас кто-то из Европы выталкивает. А потому что мы в силу определенных особенностей своей истории, географии, национальной психологии сами еще не решили для себя эту мучительную дилемму.

Польские и чешские Чаадаевы, Соловьевы, Ильины никогда не спрашивали, принадлежат ли их государства и народы Европе. Ответ на этот вопрос был для них самоочевиден. Неудивительно, что их страны так стремились воспользоваться предоставившейся им наконец возможностью закрепить свой геополитический выбор и зафиксировать членство в европейских структурах - если не сразу в ЕС, то в НАТО.

Это бегство не стало бы центральным событием политической жизни Европы, но движимая комплексом оставленного любовника российская политическая "элита" развернула героическую борьбу с расширением НАТО. Разумеется, как всякий невротик, она прикрывала свои иррациональные комплексы псевдорациональным бредом о "сокращении подлетного времени натовских самолетов с ядерными зарядами на борту, взлетающих с польских аэродромов".

Все это не более чем сиюминутные поводы, необходимые страдающей маниакально-депрессивным психозом российской "элите" для выяснения отношений с вечно ненавидимым и вечно любимым Западом. Не к случайному собутыльнику, а к небесам Запада обращен экзистенциальный русский вопрос: "А ты меня уважаешь?" Кто-то оттуда должен заглянуть нашей политической "элите" в душу и подивиться ее самобытному богатству.

Поражение в холодной войне и утрата статуса сверхдержавы породили в коллективном подсознании российского политического класса неизжитый психологический комплекс. Для него Запад остался смыслообразующим фантомным противником, в героическом противопоставлении которому выстраивались и еще долго будут выстраиваться все мифы российской внешней политики.

В октябре 2005 года был учрежден новый национальный праздник - 4 ноября. По замыслу создателей его псевдоисторический антипольский контекст должен был превратить его в сплачивающий нацию день ненависти к Западу.

Замысел верхов с энтузиазмом, даже напугавшим власти, был подхвачен фашиствующими низами, уже второй год подряд превращающими День народного единства в День Нациста.

Польша неслучайно была избрана Москвой в качестве одного из ключевых объектов своей новой assertiveness. Здесь и глубокие исторические традиции, и удачное сочетание в образе Польши черт "ненавистного Запада" и "вероломного союзника", и, наконец, роль, которую польский президент сыграл в победе "оранжевой революции", два года назад так смертельно напугавшей Москву. Кремлевские инсайдеры не раз повторяли мне тогда одну и ту же фразу - "Владимир Владимирович никогда не простит того унижения, которое ему пришлось пережить на украинских выборах". Словом, Польше, видимо, предстоит долго удерживать почетное место в кремлевском шорт-листе врагов России.

Как же реагировать Польше на поток оскорблений кремлевских пропагандистов, ветеринарное эмбарго, газовую удавку внуков Молотова-Риббентропа? Позволю себе дать несколько скромных рекомендаций.

1. Не задавайте себе бессмысленного вопроса - а что же Россия хочет от Польши? Когда российского министра иностранных дел Сергея Лаврова спросили, а чего, собственно, Россия хочет от Грузии, он секунд тридцать молчал, а затем произнес замечательную фразу: "Грузия сама знает, чего мы от нее хотим". Когда тот же вопрос задали Владимиру Путину, он ответил: "Грузия должна прекратить антироссийскую деятельность".

Проблема в том, что Москва сама не знает, чего она хочет от Грузии, от Польши, от Украины, от США. Ее поведение на международной арене - это не реализация сознательно продуманной долгосрочной стратегии, а невротические реакции "пациента" (см. изложенную выше историю болезни), страстно жаждущего "величия", "уважения" к себе и унижения воображаемых обидчиков.

2. Худшей возможной реакцией со стороны Польши было бы уподобиться русскому пациенту и ответить ему собственной невротической реакцией - втянуться еще раз в бесконечный цикл выяснения исторических обид и претензий. Надеюсь, что, реализовав наконец свой цивилизационный выбор и став частью европейского пространства не только мировозренчески, но и институционально, Польша навсегда избавилась от своего "русского комплекса".

3. Все сегодняшние и будущие ветеринарно-газовые проблемы в польско-российских отношениях нужно рассматривать не как продолжение вечного "спора славян между собою", а как чисто технические проблемы в экономической сфере между Российской Федерацией и Европейским Союзом. Эти проблемы должны решаться не аппеляциями к поэзии Пушкина и Мицкевича или прозе Достоевского, а скучными бюрократическими процедурами, осуществляемыми чиновниками Еврокомиссии. Польша ни в коем случае не должна пытаться вовлекать Евросоюз в некую идеологическую или политическую конфронтацию с Россией, но в то же время ей следует жестко настаивать на выполнении европейской бюрократией юридически зафиксированных обязательств по защите экономических интересов всех равноправных членов ЕС.

Конечно, сегодня Польше, которая сама является частью Запада, не угрожает тотальное предательство Запада, как это было в 1939 или 1945 годах. Но маленькие предательства ради далеко не бескорыстных отношений с "другом Владимиром" вполне возможны. Достаточно вспомнить одного бывшего немецкого канцлера, который прилежно служит сегодня менеджером среднего звена в одном из региональных подразделений путинской газовой монополии.

Поэтому Польше нужна своя собственная assertiveness в отстаивании в Брюсселе своих собственных, а по существу общеевропейских экономических интересов.

4. Есть страны, которые понимают ваши проблемы в отношениях с Россией гораздо лучше и симпатизируют вам больше, чем все ваши европейские и атлантические союзники. Это бывшие обитатели советских бараков в нашем общем с вами социалистическом лагере - Украина, Белоруссия, Молдавия, Грузия, Армения и далее по списку. Каждая из этих стран по-своему сталкивается с неодолимым психологическим зудом "русского пациента" по воссозданию "либеральной империи", "евразийского союза", "доминирования на постсоветском пространстве" и прочих глюков, приятно ласкающих эрогенные зоны коллективного постимперского подсознания российской "элиты".

Особенно показательна ситуация с Белоруссией. Это тот единственный случай, когда Москва знает, чего она хочет от своего соседа. Она хочет объединения с Белоруссией, то есть поглощения ее в качестве одного или нескольких субъектов Российской Федерации. Эта цель сегодня абсолютно недостижима. Она была вполне реальной лет десять тому назад.

Исторический парадокс заключается в том, что "последний диктатор Европы", этот homo sovieticus par excellence, во всех будущих учебниках белорусской истории будет заслуженно назван отцом белорусской независимости. Он десять лет водил за нос жаждущую его объятий Москву обещаниями на ней жениться. На самом деле он ни на секунду не собирался променять свое положение диктатора европейского государства средних размеров на пост секретаря минского обкома.

Он выигрывал время, необходимое для постепенного появления белорусского национального и государственного самосознания, которого в начале 90-х просто не существовало. А сегодня Александр Лукашенко защищает независимость Белоруссии, опираясь на поддержку большинства белорусского народа.

Украина и Белоруссия, необратимо выбравшие путь независимости от Москвы, - естественные геополитические союзники Польши, каковы бы ни были сегодня их внутренние режимы и степень их собственной европейской интеграции.

А чем же все-таки закончится эта клинически неизбежная маниакальная стадия российского синдрома? Лучше всех ответил на этот вопрос все тот же Лукашенко - "Россия потеряет своих последних друзей и сделает себя посмешищем всего мира".