28 августа исполнилось бы 80 лет Аркадию Натановичу СТРУГАЦКОМУ
       

      
       «Арктаныч» — звали его многие. «Это теплое и старомодно-домашнее прозвище куда более ему соответствовало, чем Классик, как его нередко называли, не поясняя, о ком идет речь», — скажет вечером 13 октября 1991-го, после его безвременной кончины, критик Вадим Казаков.
       «Как славно было знать, что где-то далеко, за пять тысяч километров, живет большой и добрый Учитель, который знает если не ответы, то по крайней мере вопросы, на которые каждый должен ответить в этом страшно исковерканном и искаженном мире», — печально выдохнет один из главных исследователей творчества Стругацких, создатель сайта «Русская фантастика» Владимир Борисов. И добавит: «Как жить дальше? Куда ж нам плыть? И зачем? Я не знаю. Но как завещание нам остались слова Учителя: «Нельзя бросать весла!»…
       
       Слово «Учитель» братья Аркадий и Борис Стругацкие всегда писали только с большой буквы. Они и были Учителями для нескольких поколений.
       Те, кого воспитали их книги, неуловимо отличались от других и интуитивно узнавали друг друга при встречах. Цитаты из Стругацких действовали как пароль, как признак единомышленника, понимающего тебя с полуслова, как опознавательный знак в полумраке застойной эпохи. Стоило услышать от незнакомого человека «Ваши ковры прекрасны, но мне пора», «Розги направо, ботинок налево» или «Профессор Выбегалло кушал» — и становилось ясно: это человек одной с тобой крови. Ему не надо объяснять, что такое малогабаритный полевой синтезатор «Мидас», коллектор рассеянной информации и нуль-транспортировка, что такое вертикальный прогресс и почему понедельник начинается в субботу…
       Аркадий Стругацкий был старшим из двух умных и бесстрашных, веселых и добрых братьев, ставших, по словам питерского писателя и критика Андрея Балабухи, «олицетворением самой фантастики». Применительно к Аркадию Натановичу главным словом в этом ряду было «добрый». О его необыкновенной доброте и стремлении помочь начинающим писателям ходили легенды, которые при проверке оказывались истинной правдой.
       Конечно, по свидетельству Бориса Стругацкого, «многое у него зависело от настроения в данный момент: не дай бог вам было попасть ему под горячую руку — он мог быть и резок, и свиреп». Правда, относилось это исключительно к «моськам от литературы», в ответ на тявканье которых Аркадий Натанович мог огрызнуться. И все же Аркадий Натанович очень напоминал одного из любимых (если не самого любимого) героев братьев Стругацких — Леонида Горбовского. Того, кто действовал по принципу: «Из всех возможных решений выбирай самое доброе». И который, напишут Стругацкие, «был как из сказки: всегда добр и поэтому всегда прав».
       У него была удивительная судьба. Как минимум трижды Аркадий Стругацкий должен был погибнуть. В первый раз — в блокадном Ленинграде зимой 1941 — 1942 годов, когда, по воспоминаниям, «мать и Борис еще как-то держались, а отец и Аркадий были на грани смерти от дистрофии». Второй раз — в январе 1942-го, по дороге в эвакуацию, когда грузовик, на котором ехали они с отцом, провалился под лед. Отец, простудившись (у него и так было больное сердце), умер в Вологде, куда они чудом сумели добраться, а Аркадий выжил. И третий раз — в 1943-м, когда его, курсанта Актюбинского минометного училища, после выпуска неминуемо ждало сражение на Курской дуге, где сложил головы почти весь его курс. Однако случилось еще одно чудо. Незадолго до выпуска в училище отбирали кандидатов в Военный институт иностранных языков. И, как вспоминает Борис Стругацкий, «засадили все училище писать то ли сочинение, то ли диктант и выбрали двоих самых грамотных». Одним из них оказался Аркадий…
       После окончания в 1949 году японского отделения восточного факультета вплоть до 1955 года Аркадий Стругацкий служил на Дальнем Востоке — дивизионным переводчиком с японского. Испытал на себе мощнейшее землетрясение и удар цунами, участвовал в охоте на браконьеров (на манер «Рассказов рыбачьего патруля» Джека Лондона). И именно тогда произошло событие, которое, по всей видимости, предопределило его писательскую судьбу.
       В 1954-м американцы взорвали вблизи атолла Бикини водородную бомбу. И после того, как от лучевой болезни умер Акинори Кубояма (радист японской шхуны, случайно попавшей под выброс радиоактивной пыли), сослуживец Аркадия Лев Петров предложил вместе написать об этом повесть. «Пепел Бикини» был напечатан — к огромному изумлению Аркадия, как он сам вспоминал…
       Вернувшись после демобилизации в Ленинград, Аркадий выяснил, что его брата Бориса, к тому времени закончившего матмех ЛГУ, астронома и аспиранта Пулковской обсерватории, давно уже тянет писать. В начале 1956 года Аркадий переехал в Москву, но творческим планам братьев это не помешало. В 1958 году вышли их первые рассказы «Извне» и «Спонтанный рефлекс», в 1959-м — знаменитая «Страна багровых туч».
       «Событийная часть нашей биографии закончилась в 1956 году, — говорил Аркадий Натанович. — Дальше пошли книги».
       Надо ли напоминать названия этих книг, которые каждый уважающий себя любитель фантастики легко перечислит, будучи разбужен глухой ночью?
       «Тысячелетия глядят на нас с надеждой, что мы не озвереем, не станем сволочью, рабами паханов и фюреров», — скажет Аркадий Натанович Стругацкий в 1991-м в своем «Завещании».
       В память об Учителе мы обязаны оправдать эту надежду.
       
       Борис ВИШНЕВСКИЙ, обозреватель «Новой газеты»
      
       
На вопросы «Новой» отвечает Борис Стругацкий
       
       — Аркадий Натанович успел увидеть август 1991-го и поражение ГКЧП. Понятно, как он это воспринял. Но не помните ли вы, в каких выражениях он это оценивал, какие строил прогнозы (в дни 19 — 21 августа) и так далее?
       — По-моему, я звонил ему числа 28-го — поздравлял с днем рождения. К этому моменту все уже было кончено, и обсуждать было особенно нечего. Да и чувствовал себя Аркадий Натанович уже совсем плохо…
       — Как вы думаете, что бы он сказал сегодня, увидев насаждаемое государственное единомыслие, восхваления президента на всех телеканалах, объявление оппозиции «пятой колонной» и утверждение, что линия фронта проходит через каждый дом?
       — Думаю, он говорил бы то же, что говорят и пишут все без исключения нынешние либералы. Во всяком случае, ничего другого я представить себе не могу.
       — В желто-черносотенной прессе время от времени встречаются намеки: мол, Аркадий Стругацкий во время войны служил в войсках НКВД, а то и утверждения, что вы с братом, мол, воспевали спецслужбы…
       — И Аркадий Натанович, и я относились к «органам», как и все советские люди. То есть с неприязненно-опасливым уважением. Ни в каком НКВД Аркадий, конечно, никогда не служил. Легенда эта возникла из того обстоятельства, видимо, что в 1946 году его, курсанта Военного института иностранных языков, откомандировали в распоряжение НКВД Татарии, в Казань, в качестве переводчика на готовящемся там будущем Токийском процессе над японскими военными преступниками. В Казани тогда он провел несколько месяцев, переводил на допросах, насмотрелся всякого, сохранил об этих временах самые неприятные воспоминания, но рассказывал обо всем этом мало и крайне неохотно.
       — А какое сегодня у вас отношение к ФСБ и все растущему «поголовью» чекистов во власти?
       — Я не разделяю весьма распространенного убеждения, что сама принадлежность к спецслужбам делает из человека изверга и жандарма. И, во всяком случае, я не считаю, что «чекист у власти» так уж обязательно хуже, чем «румяный комсомольский вождь у власти». Тут уж как получится. Профессия, конечно, как правило, накладывает на человека определенный отпечаток, но не клеймо же. В конце концов, знаем же мы высокопоставленных в прошлом партийцев, оказавшихся на поверку вполне порядочными и вполне достойными людьми.
       — Братья Стругацкие всегда были убежденными демократами. Сейчас целый ряд российских фантастов начал воспевать и пропагандировать монархию. Почему? Как вы относитесь к монархии?
       — Эта вдруг возникшая любовь к империям и монархиям и для меня — полнейшая загадка. Видимо, реакция на издержки перестройки плюс ностальгия по «великому и могучему СССР», когда колбаса стоила два двадцать, а над всем миром грозно нависали советские ракеты. Сам я к монархии отношусь сдержанно и готов признать, что в некоем варианте этот строй может выглядеть вполне приемлемо (Великобритания, например). Вообще же Аристотель идеальным общественным строем полагал аристократию. Но как можно построить аристократию, обеспечивающую регулярную и естественную смену элит? Без каковой смены любая сколь угодно благородная аристократия через пару поколений неизбежно вырождается в самую гнилую автократию? Не знаю. И никто, по-моему, не знает. Вот и остается знаменитая черчиллевская формула: «Демократия — безобразная форма правления, но ничего лучшего человечество пока не придумало»…