— Россия — это такая страна, в которой сложно что-либо предсказывать на пару недель вперед. И кажущаяся стабильность отнюдь не гарантирует спокойную жизнь на долгие десятилетия вперед. Однако революции возникают тогда, когда есть какие-либо предпосылки к ней. У меня такое впечатление, что на сегодняшний день в российском обществе складываются предпосылки для серьезных социальных потрясений, возможно, революционных. И такое впечатление, что власть начинает бороться не с причиной, то есть, не с этими предпосылками, а со следствием. Но это крайне неэффективный путь, который как раз может не решить проблему, а ее усугубить.

- О чем идет речь?

Ну, например, вместо того, чтобы решать социальные проблемы молодых людей, они создают новое молодежное движение, в которое вкачивают колоссальные финансовые и административные ресурсы, причем делают это с очевидной целью — если вдруг выйдет оппозиция на улицу, то тут же на стороне власти выйдет людей в два раза больше, и они будут эту власть, вернее решения, которые она принимает, защищать.

Вот это и есть пример крайне неэффективного решения властью имеющихся в стране проблем и, более того, непонимание властью сути этих проблем.

Поэтому, к сожалению, опасность серьезных революционных потрясений в России остается, но пока об этом можно судить только по косвенным признакам, глубинным тенденциям. Внешних признаков пока нет. Но если власти продолжат действовать в том же направлении, в котором действуют сейчас, то я боюсь, что у России могут возникнуть серьезные проблемы.

- А как Вы оцениваете часто звучащие заявления о том, что революционные процессы в постсоветских странах обусловлены, в основном, внешним воздействием, что революции экспортируют, хорошо оплачивают и т.д.?

Если говорить о моем движении, то внешний фактор проявляется исключительно в том, что, скажем так, в моральном плане мы увидели, что украинцы смогли выйти на улицы, много тысяч людей, и именно так они смогли отстоять свой законный выбор. Многие из нас были на Украине в это время, и они прониклись этим духом свободы, который витал над Майданом. И зарядились там энтузиазмом, позитивной энергией, которую привезли и сюда. И это единственное внешнее воздействие, которое на нас было оказано.

А миллионы долларов, которые якобы идут на финансирование оппозиции в России и т.д. — об этом речь не идет абсолютно.

Во-первых, потому, что на самом деле, насколько я понимаю, зарубежные страны без особой охоты этим занимаются. И судя по дружеским встречам господина Путина с лидерами ряда государств, эти лидеры заняли достаточно мягкую позицию по отношению к господину Путину и, на мой взгляд, не видно ни их желания, ни стремления финансировать российскую оппозицию.

Но это, наверное, и правильно, потому что еще не факт, что демократическая оппозиция стала бы брать эти деньги из рук западных спонсоров.

С другой стороны, власти постоянно закручивают гайки в отношении этого западного финансирования, что не очень-то умно. И, боясь экспорта оранжевой революции, они откровенно ломают дрова, начиная мешать работе общественных организаций и т.д. И это тоже на самом деле создает определенное напряжение в обществе.

- А эта угроза революций, на ваш взгляд, властью всерьез воспринимается, или она рассчитывает с помощью закручивания гаек легко с ней справиться?

Власть нервничает, это очевидно. И она предпринимает серьезные меры для того, чтобы не допустить этих оранжевых волнений в России. Но есть большая проблема — она заключается в разном понимании терминов. Если для власти оранжевая революция — это антиконституционный переворот, то оппозиция называет оранжевой революцией защиту законного выбора. Вот в этом есть колоссальная проблема. То есть, речь идет о том, что совершенно разные вещи воспринимаются вот под этим мутным термином «оранжевая революция».

И для нас слово «оранжевая революция» имеет в основном эстетическую нагрузку, добавляет в понимание всего процесса этакого драйва, настроения. Революцию мы понимаем как искусство, вовсе не имея в виду то, что революция — это когда выходят на улицу с оружием.

- Но с оружием могут выйти другие — «Наши», которые свои милитаристские наклонности не скрывают. Ожидаете ли Вы от них каких-нибудь провокаций?

Это вполне вероятно. Учитывая принципы, по которым выстраиваются «Наши», учитывая их активную работу с футбольными фанатами, которые привыкли к уличным боям. В лагере на Селигере им лекции читал, в частности, господин Карчинский, который, помимо всего прочего, проходил практику в Чечне, на стороне чеченских сепаратистов. Поэтому я думаю, что эти ребята готовятся к серьезным баталиям.

Что же касается возможных провокаций, то мы предполагаем, что они могут быть, но чтобы готовиться к ним… Будем решать проблемы по мере их поступления.