Алексей АРБАТОВ (директор Центра международной безопасности ИМЭМО РАН, заместитель председателя партии «Яблоко»): «Милитаризм сегодня – это отставание в системе принятия решений в области проведения военной политики»

В Государственной думе я работал в Комитете по обороне, и чаще всего мне приходилось слышать одну и ту же фразу: армия – основа государства. Это был очень популярный лозунг, и если бы был проведен опрос в Думе (а Дума – в какой-то степени зеркало общества), то 90% депутатов подписались бы под этими словами. Это и есть милитаризм.

Те, кто придерживался иной точки зрения, говорили, что не может быть армия основой государства, что армия – это инструмент государства для решения боевых задач, а основой государства является экономика (в демократическом государстве – это рыночная социально-ориентированная экономика, разумный государственный аппарат, основанный на разделении властей и т. д.), и наталкивались на полное непонимание. Это тоже демонстрация традиций милитаризма, которые в России уходят намного глубже, чем восемьдесят лет коммунистического правления, они уходят в глубь веков, в петровские времена.

Вместе с тем в Советском Союзе ВПК и экономика были неразделимы в том смысле, что вся экономика обслуживала ВПК и гражданской промышленности доставались какие-то крохи. В то время милитаризм был одним из главных факторов замедления экономического развития и в конечном итоге краха системы. Но, должен сделать серьезную оговорку: это происходило не потому, что на военные нужды уходит большая часть ресурсов, а потому, что в стране, по европейским стандартам, отсталой в социально-экономическом отношении, обеспечить такую военную махину можно было только за счет командно-административной экономики, основанной на произвольном распределении ресурсов, на произвольном назначении цен, зарплат, расходов, фондов и т. д. Иначе для развития серьезной военной машины пришлось бы ждать лет тридцать или сорок.

Опять же повторяю, такая военная машина могла функционировать только за счет того экономического устройства, которое на тот момент существовало. А оно, на определенном этапе обеспечив огромный рывок в сырьевых базовых отраслях, потом, когда мировая экономика трансформировалась, стало тянуть страну назад и все больше вести к отставанию экономики, а вместе с ней и политической системы. Из этого следует, что представления многих российских либералов по поводу того, что если резко сократить военные расходы, то начнет бурно развиваться экономика, были всего лишь иллюзиями, как иллюзорной оказалась и вся та компания, которая пришла к власти в 1991 году.

Дело было не в том, чтобы освободить экономику от военных расходов, а в том, чтобы экономику в корне перестроить. Она была приспособлена для достижения других целей. И в этом смысле экономическая перестройка заводов, производящих дешевую обувь, и заводов, производящих танки, в принципе ничем не различалась. Это была смена командно-административной экономики рыночной. И в этом смысле могла быть эффективной не просто конверсия военной и гражданской продукции, а конверсия командной экономики и рыночной. Это, конечно, не было сделано. Позже выяснилось, что при колоссальном сокращении военных расходов 1992–1993 годов в стране не началось бурное экономическое развитие, а, наоборот, случился экономический кризис со спадом и стагнацией, который продолжался почти десятилетие, пока не был преодолен дефолтом и ценами на нефть.

Что характерно для нынешней системы? Затраты на военные нужды и на то, что здесь перечислено как признаки милитаризма, мало влияют на экономическое развитие России. Его больше всего тормозят совершенно иные факторы. Да, 2,7% ВВП идет на оборону, если прибавить остальные силовые структуры, то получится 3,5%; 15% бюджета направлено на оборону плюс еще 10% – на другие военные нужды. В любом случае – это не фактор экономического отставания, равно как и не отказ от гражданского контроля над вооруженными силами и военным бюджетом. Мобилизационные мощности тормозят конверсию, которая могла бы иметь место, если бы была дана возможность энергичным директорам перепрофилировать производство. Тем не менее я не думаю, что это дало бы мощный импульс нашей экономике.

Милитаризм в его нынешнем виде не является тормозом развития российской экономики. Он сам по себе проблема, и прежде всего проблема для обороноспособности. На мой взгляд, на военные нужды в России направлено очень мало средств даже по размерам российского бюджета и российского ВВП. Другое дело, что на проведение военной политики в ее нынешнем виде, я бы и этих денег не дал. А если бы она проводилась по-другому, то я бы настаивал на том, чтобы на оборону шло как минимум 3,5% ВВП, при условии, конечно, что были бы обеспечены и гражданский контроль, и транспарентность, и широкая дискуссия, и разумное военное планирование. А так получается, что все самое плохое из Советского Союза мы перенесли в новое время (процесс принятия решений, закрытость, внесистемные программы, логика принятия которых непонятна), но перенесли это на скудную финансовую базу. Отсюда произошедший в стране двойной коллапс.

Признаки милитаризма проявляются в отсутствии гражданского контроля и реального политического контроля. Конечно, Путин все решения подписывает, и все решения по крупным программам принимаются в его присутствии, он обсуждает их с Сергеем Ивановым и другими. Вопрос в том, что ни один президент не может быть специалистом во всех областях, особенно в такой сложной, требующей подготовки, особых знаний, как военная. И он может принять разумное решение только в том случае, если ему представлены разумные альтернативы, где четко показано, что вот этот вариант имеет такие недостатки и такие преимущества, а этот вариант имеет другие недостатки и другие преимущества. Вот тогда он может совещаться с независимыми экспертами, выслушать их мнение и принять разумное решение. А когда ему приносят на подпись уже готовый согласованный вариант, и он может на 1% что-то изменить, это – не реальный политический контроль, а всего лишь формальный.

Милитаризм сегодня – это не отставание в модернизации армии, в боевой подготовке (главной проблеме обороноспособности), а отставание в системе принятия решений по проведению военной политики. Из этой главной проблемы вытекают все остальные. И если Россия по системам оружия на поколение отстает от тех же самых американцев, то по системе принятия решений она отстает уже на три поколения. В этом и заключаются основная причина бед российской обороноспособности и главный фактор, из которого проистекает все остальное – «проедание» бюджета, низкий качественный уровень, дедовщина, разочарования офицеров, нищенское их существование, отсутствие разумных программ переоснащения, боевой подготовки.

Михаил ПОГОРЕЛЫЙ: «В России не существует милитаризма как системного подхода государственных и общественных структур к решению задач укрепления обороноспособности»

Является ли милитаризм в России избыточным или, наоборот, недостаточным? Если милитаризм – это избыточность усилий государства в военной области, то мы не наблюдаем этого ни в сфере закупки вооружений, ни в системе материального обеспечения военнослужащих. А если посмотреть на данный вопрос повнимательнее, то станет ясно, что понимания задач, стоящих перед вооруженными силами, нет.

У России нет и не будет в ближайшее десятилетие средств для решения тех «актуальных задач», которые провозглашают Сергей Иванов и Министерство обороны. И их не будет до тех пор, пока в обществе и в военном руководстве не появится понимание базовых вопросов: для решения каких задач России нужны вооруженные силы? Отсюда будет происходить и понимание того, как их нужно строить, чему обучать, чем вооружать. К сожалению, те многочисленные и довольно невнятные доктрины в области национальной безопасности и военного строительства не дают ответа на эти базовые вопросы.

Поэтому, если рассматривать милитаризм как наличие и циркуляцию в обществе огромного количества идей, то милитаризм есть. Но если относиться к нему как к системному подходу государственных и общественных структур к решению задач укрепления обороноспособности, военных задач, с которыми, возможно, государство столкнется в ближайшие два десятилетия, то милитаризма нет.

Виталий ШЛЫКОВ:

Для меня очевидно, что та разновидность милитаризма, которая присутствует в России, разрушает обороноспособность и неизбежно ведет к краху, возможно, худшему, чем был в 1991 году.

Владимир ДВОРКИН:

Эти остатки милитаристского сознания руководства страны, сознания узкой группы даже милитаризмом трудно назвать. Скорее это не милитаризм, а невежество. Сергей Иванов, например, сказал: «Я считаю, что оптимальная численность вооруженных сил – это один миллион человек». Не он должен считать, что оптимально, а что нет. Наука должна определять оптимумы, локальные, глобальные, давать варианты, а руководство потом уже может решать, какой из оптимумов выбрать в данных условиях. Именно это невежество и ведет к потере обороноспособности страны.

Лев ГУДКОВ: «Говорить о конкурентности милитаристской экономики без режима террора и массовых репрессий нельзя»

Бессмысленно говорить об эффективной военной политике без обсуждения военной доктрины, целей, функций вооруженных сил в обществе. Проблемы обороноспособности и инерция идеологического и институционального милитаризма находятся в обратной зависимости друг от друга. Армия до сих пор воспринимается как модельный для государства в целом институт. Именно армия обеспечивает консервацию, трансляцию и воспроизводство имперских, великодержавных ценностей у населения.

В свою очередь, инерция массовых милитаристских, или имперских, гегемонистских и экспансионистских представлений, накладывающих свой отпечаток на характер и цели внешней политики, статус и образ политических лидеров, обеспечивает признание и поддержку самого грубого национал-популизма. А значит, притягивает провинциальных политиков, среди которых особенно сильны консервативные настроения, в центр, способствуя тем самым сохранению прежней рутинной модели государства и принятию соответствующих решений.

Следовательно, имеет место систематическое воспроизводство и самообоснование некомпетентности в политике, потому что милитаристские стереотипы сознания, если говорить о населении, сохраняются сегодня в наиболее некомпетентной части общества. Это пожилые люди, это сельское население или население малых городов, как правило, плохо образованное (во всяком случае, с уровнем образования и квалификации заметно более низким, чем в крупных городах или столицах), с невысоким уровнем доходов, с очень ограниченным кругом запросов и представлений. Но именно выходцы из этой социальной среды, собственно, и составляют нынешние вооруженные силы, именно здесь служба в армии сохраняет свою привлекательность и смысл.

Тем самым воспроизводится и старая военная идеология. Более образованные, более ресурсные группы населения избегают службы в армии, ослабляя не только потенциал самой армии, но и возможности обсуждения и понимания данной проблематики, выбора другой модели армии, поскольку эти группы в наименьшей степени отягощены милитаристскими стереотипами.

Мы все время упираемся в одну и ту же проблему. Дело не просто в армии или в идеологии милитаризма, а в сохранении и воспроизводстве особенностей прежней политической системы. Ее главный принцип заключается в том, что она конституируется «сверху вниз», власть подбирает себе общество, соответствующим образом организует свою поддержку, свою легитимацию, включая и признание своего произвола, т. е. права бесконтрольно решать, что важно, а что неважно для общества, каковы его основные потребности. Не сами люди (через рынок, через представительские органы власти, через СМИ) решают, что им следует делать и как поступать, от чего защищаться и на что тратить деньги, а власть навязывает им свои правила, приоритеты и требования лояльности.

«Система сырьевого милитаризма» (а она касалась не только природных, минеральных ресурсов, но и отношения к людям как безграничному по своему объему «сырью») возможна только при наличии некоторых условий – низкая экономическая стоимость возобновляемого ресурса, низкая цена качества жизни, низкие запросы населения, низкая цена рабочей силы и низкая стоимость человеческой жизни.

Прежде всего это относится к уровню грамотности. Тоталитарный режим достиг пика своего развития, когда удельный вес людей с высшим образованием среди работающих составлял 0,2–0,6%. Основная масса населения в конце 1930-х годов едва достигала уровня обучения трех классов. К концу 1950-х годов этот уровень поднялся до семи классов, а доля людей с высшим образованием превысила 2%. Но режим стал разлагаться изнутри, получать слабые импульсы к развитию тогда, когда доля образованных среди экономически активного населения превысила 8%. Квалифицированного работника нельзя заставить создавать новое при том уровне материального обеспечения, зарплаты, возможностей, который предлагала советская власть в середине 1970-х годов.

Я встречал ссылки на то, что блестящая космическая программа челнока «Буран», в которую вложено столько сил, ума, изобретательности, стоила примерно десятилетней программы жилищного строительства в Советском Союзе. Понятно, что никто не голосовал за такой выбор – пустить деньги на космос, а не на строительство жилья, и никто не спрашивал об этой цене. Решение принималось без участия общества, но оно соответственно и вело себя так, как считало нужным: могло реагировать на систему только халтурой, снижением производительности, а в дальнейшем – отставанием в гонке вооружений, ее невозможностью, общей неконкурентоспособностью социалистической системы и крахом коммунизма.

Дело не в том, что Хрущев начал закупки зерна, он не мог поступить иначе: под угрозой была стабильность режима. Система развалилась потому, что не могла поддерживать чувство удовлетворенности своим существованием у людей даже на том нищенском уровне, каким он был в те годы. Невозможно было сохранять прежний режим изоляционизма и закрытости общества без соответствующей системы массовых репрессий и принуждения. Поэтому говорить о конкурентности милитаристской экономики без режима террора и массовых репрессий нельзя.

Сегодня милитаристские стереотипы и повышение качества жизни населения прямо противоположны. Усиление прежней военной политики будет наталкиваться на сильнейшее сопротивление населения, которое опять-таки будет реагировать вполне определенным образом – равнодушием, цинизмом, неисполнением. А это, в свою очередь, будет оборачиваться коррупцией и внутренним разложением власти и исполнительной бюрократии. Уже сегодня авторитет структур власти, основных институтов крайне низок, причем авторитет наиболее важных, центральных политических институтов – парламента, суда, правительства.

Пусть никого не сбивает с толку высокий рейтинг президента – он лишь компенсирует массовое хроническое недовольство и неудовлетворенность деятельностью правительства и властей другого уровня. Внутри общества зарождается чрезвычайно сильное напряжение, грозящее потенциальной нестабильностью, особенно при нынешней хрупкости всей государственно-политической системы. Если сейчас это напряжение еще не очень заметно, то в ближайшем будущем оно может выплеснуться наружу.

Пока рост напряжения, вызванный отсутствием возможностей развития системы, сдерживается в огромной степени таким фактором, как наличие застойной бедности населения, адаптирующегося к изменениям посредством снижения своих запросов, населения ностальгирующего, неспособного к динамике, к развитию, неконкурентоспособного, пассивно выживающего. Только в этой среде социально слабых людей будут поддерживаться стереотипы советского времени, дух прежнего милитаризма.

Напротив, наиболее динамичная часть российского общества, более образованная, ориентирующаяся на западные стандарты жизни, с другой структурой запросов, если и не станет открыто сопротивляться культу армии и милитаризму, то во всяком случае будет генерировать дух разложения, пассивного уклонения от традиционного для России почитания героизма и служения государству. Последнее останется уделом социально слабых. В свою очередь, нигилизм сильных оказывается главным препятствием для проведения необходимых реформ. Таков парадокс нынешнего развития, парализующий структуры гражданского общества.

Михаил ПОГОРЕЛЫЙ: «Уровень военного образования не соответствует требованиям современной рыночной экономики»

Есть два аспекта проблемы адаптации населения к рыночному обществу и влияния милитаристских стереотипов.

Первый аспект – молодежь призывного возраста, которая идет или не идет служить по призыву, которая соглашается с правилами, предлагаемыми государством, или не соглашается. Каким образом то или иное государственное решение сказывается на адаптации молодых граждан к условиям современного рыночного общества? Вариант первый – люди не идут служить по призыву, не исполняют свой государственный долг. В этом случае возникает ситуация, при которой они не могут функционировать нормально в условиях рыночного общества (не имея на руках соответствующего военного билета, отметок из военкоматов и других организаций), не могут занимать целый ряд должностей. Другой вариант – человек идет служить совершенно добровольно. Бывший начальник Генерального штаба рассказывал, что в Сибирском военном округе стоит очередь из молодых людей, которые стремятся заключить контракт на службу в вооруженных силах.

Что молодые люди, которые приходят в ряды вооруженных сил, смогут вынести из службы по контракту? Будет ли служба в вооруженных силах той школой жизни и просто образовательной школой, которой она являлась когда-то в Советском Союзе и которой она является сегодня во многих странах? Имеет ли возможность человек получать образование, расти или он, закончив службу по контракту, возвращается на прежний социальный, экономический, духовный, культурный уровень? И что он сам привносит в общество, возвращаясь из вооруженных сил? Старые стереотипы или новые взгляды на развитие экономики, государства, общества? Похоже, пока и в том, и в другом случае проигрывают как молодые люди, так и государство и общество в целом.

Второй аспект – что приносят в гражданское общество военнослужащие, отслужившие много лет? Где работают сегодня отставные офицеры и прапорщики? Каким образом они социально и экономически адаптированы к рыночной экономике? Если отбросить частные охранные предприятия и им подобные структуры, то для них остается очень узкий рынок неквалифицированной, грубой рабочей силы. Это ведет, естественно, к большому социально-политическому разочарованию данной части общества и к большим напряжениям в отношениях между военнослужащими, которые начинают понимать, что в гражданской жизни ничего хорошего их не ожидает. Прежде всего потому, что они получают очень мало тех прикладных знаний, которые могли бы быть применимы в гражданской жизни. Реальный уровень военного образования не соответствует требованиям современной рыночной экономики. Как и те практические навыки, которыми люди овладевают за время прохождения службы.

Александр БЕЛКИН: «Никакой гражданской активности в России не наблюдается»

Сохранение милитаристских атавизмов в государственной и общественной жизни не способствует ни активизации граждан, ни формированию гражданского общества, ни формированию здоровых рыночных отношений в экономике.

Однако никакой гражданской активности, даже той части общества, которую мы традиционно называем активной, тоже не наблюдается. Фактически так называемая активная часть паразитирует в известном смысле на остальных трех четвертях населения России. Паразитирует простым способом, переложив на нее воинскую повинность. Любое гражданское общество является обществом свободных граждан, которые понимают, что свобода – это не только установленные законом права, но и определенные законом обязанности, гарантирующие реализацию этих прав. Вооруженная защита интересов страны – это и есть та самая обязанность, которая гарантирует реализацию многих прав, входящих в понятие жизни свободного человека.

Активная часть россиян благодаря доступу к более высокому уровню образования, близости к финансовым источникам и другим факторам, паразитирует на той России, которая считает, что есть Россия и есть Москва. В качестве примера приведу состоявшийся семинар в Высшей школе экономики, где студенты обсуждали известный проект «Зеленое письмо», в котором они отстаивали свое право на отсрочки от службы в армии. Я задал им простой вопрос: если вам эти отсрочки оставят, а призовут потом, по окончании вуза, на два года, вас это устроит? Нет, тоже не устраивает. Молодые люди не хотят служить в такой армии, которая представляет угрозу для их физического и психического здоровья и не дает никакого реального приращения знаний и умений. И за это их трудно осуждать.

Однако они даже не пытаются разобраться в проблемах армии, не пытаются изменить ее к лучшему. Они просто не хотят задуматься над тем, что и как нужно изменить, над тем, что гражданин не только что-то требует от государства, но и фактически формирует это государство. А как можно изменить армию, если лучшие представители населения не хотят служить в ней? Чего мы ждем от армии, почему мы ее ругаем, если мы сами ее такой создали?

Получается парадокс: с одной стороны, мы имеем дело с полной безынициативностью и инертностью общества, а с другой – с паразитической тенденцией, которая раскалывает общество. Если эти обстоятельства не будут преодолены, то, боюсь, что и общество, и государство, и мы с вами обречены.

Владимир ДВОРКИН: «Проблему милитаризма невозможно решить, не создав в России условия для формирования конкурентоспособного гражданского общества»

Мы говорили о той части работоспособного населения, которое уже адаптировалось к рыночной экономике. Необходимо создать ему такие условия, которые привели бы к формированию конкурентоспособной России. Не всякая модернизация может быть принята. Модернизация может быть вечно догоняющей, но не обеспечивающей никакой конкурентоспособности, потому что основные критерии конкурентоспособности, т. е. уровня инновационного и технологического совершенства, – это эффективность, стоимость и многие другие показатели. Население будет содействовать повышению конкурентоспособного уровня или хотя бы приближению к нему России только тогда, когда ему дадут возможность создавать малые и средние предприятия, когда законодательная власть будет независимой и когда будет построено гражданское общество.

Мы опять упираемся в вопросы, связанные с ленинской формулировкой: «Попытка решить частный вопрос, не решив глобальный, всегда будет наталкиваться на его нерешенность». Поэтому любые рекомендации и предложения по поводу того, как адаптировать работоспособную часть населения к рыночным условиям и обеспечить возможность приближения к конкурентоспособному обществу, будут наталкиваться на нерешенность основных вопросов: сильная оппозиция, развитое гражданское общество, законодательная власть, независимость СМИ.

Александр ГОЛЬЦ:

Выступление Владимира Дворкина, как мне кажется, служит хорошим заключением для нашей дискусии. Действительно, конкурентоспособность общества создается не только и не столько решением проблемы милитаризма. Для его формирование необходимы действующие институты гражданского общества, политические и экономические возможности.

Мне хотелось бы откликнуться на тезис Александра Белкина о «паразитарном подходе» большинства населения по отношению к армии, с которым я не могу согласиться. Если некоторая часть общества считает, что государство, которое не они придумали и создали, предъявляет милитаристские требования, не отвечающие их устремлениям, то она вправе их игнорировать. Здесь прозвучала еще одна претензия, которая заключается в том, что, понимая несовершенство государства, эта продвинутая часть общества не пытается изменить его. Однако я вовсе не склонен думать, что рационально было бы улучшить существующую армию, направив туда студентов или людей с высшим образованием. Нынешняя армия не улучшится при существующей модели ее организации. Она просто перемелет то лучшее, что есть в обществе.

Действительная претензия, которую мы можем предъявить к этой социальной группе, заключается в том, что она игнорирует свою возможность включиться в государственное и общественное строительство. И мы должны приложить все усилия, чтобы изменить такое положение дел.