Казус Веры Засулич. 21% оправдательных приговоров – много или мало? Что натворили классики. Прокуроры-обвинители и судьи-флюгеры. Должны ли присяжные понимать в праве?

В конце 2004 года «Новое время» опубликовало специальный доклад Уполномоченного по правам человека в РФ, посвященный судам присяжных. Затем в редакции состоялся «круглый стол», в котором приняли участие Уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин, судья Конституционного суда РФ в отставке Тамара Морщакова, доктор юридических наук Елена Середа, председатель Независимого экспертно-правового совета Мара Полякова, кандидат исторических наук Андрей Лебедев, кандидат исторических наук Галина Спирина и журналисты «НВ».

Паровоз судебной реформы

Владимир Лукин: Почему мы решили в качестве первого специального доклада Уполномоченного по правам человека разработать тему суда присяжных? Отчасти это, конечно, объясняется стечением обстоятельств: нашлись люди, которые проявили инициативу. Главная причина же в том, что суд присяжных – это один из проектов, призванных укрепить связь между судебной властью и гражданским обществом. Думалось, что этот проект в какой-то мере поможет разорвать тяжелые путы нашего судопроизводства, позволит создать своеобразный «плацдарм» его независимости. Мы все горячие сторонники независимости суда. Но эта независимость не может находиться вне контекста жизни государства и общества. И альтернатива такова: либо гражданское общество сумеет вдохнуть жизнь в очень прогрессивный институт, каким является суд присяжных, либо он, как многие другие многообещающие начинания, будет в конечном счете поглощен бюрократическим монстром.

Кроме того, определенную роль сыграла традиция: в России великие реформы, в том числе великие судебные реформы XIX века, начинались как раз с установления суда присяжных, который успешно работал, при всем своеобразии некоторых его решений. Кстати, когда мы встретились с президентом, он начал разговор с напоминания о том, что именно в суде присяжных имел место «казус» Веры Засулич.

Любовь Цуканова: Он оценил его отрицательно?

Владимир Лукин: Думаю, он оценил его как экзотику. Должен сказать, что я и сам до конца не знаю, как оценить вердикт присяжных по делу Засулич. Наверное, все же как знаковый. Любое творение рук человеческих несовершенно, в том числе и суд присяжных. И в этом смысле дело Веры Засулич, со всеми его потрясающими поворотами, связанными с преодолением рабской психологии после стольких лет крепостного права, со всеми эмоциями, страстями, правовыми «за» и «против» оправдания объективно виновного человека – это знак российского суда, быть может, всего российского общества тех лет.

Наверное, все обратили внимание: после того, как суды присяжных вынесли несколько оправдательных приговоров, поднялся большой шум, в том числе в судейском сообществе. Возникло ощущение, что многие не рады появлению суда присяжных. Хотя анализ показывает, что оправдательные приговоры, выносимые судом присяжных (их 21 процент), соответствуют обычной международной практике. Но именно этот процент почему-то не нужен нашему судопроизводству. Почему, непонятно. Хотя совершенно очевидно, что наше следствие, мягко говоря, несовершенно.

В судах у нас очень много бывших работников правоохранительных органов, олицетворяющих пресловутый «обвинительный уклон». Поэтому и началась кампания против суда присяжных. Он, дескать, не нужен, он плохой и так далее. Наша инициатива направлена на то, чтобы сказать свое слово в развернувшейся дискуссии. Мы убеждены, что суд присяжных может и должен стать эффективным инструментом правосудия.

Конечно, крайнюю озабоченность вызывает ряд приговоров последнего времени, прежде всего в силу процедурных нарушений. Я не являюсь экспертом по различного рода проблемам, поднятым на процессах по делу Сутягина или по делу Данилова, я не могу высказываться по существу, потому что не знаю, например, по каким критериям определяется на практике секретность информации, но я знаком с процедурной стороной вопроса. Возьмите дело Данилова: восемь присяжных против четырех выносят оправдательный вердикт. После этого набираются новые присяжные заседатели, которые единогласно признают подсудимого виновным и не заслуживающим снисхождения. Причем назначается какой-то совершенно немыслимый срок заключения. С учетом того, что сегодня действует мораторий на смертную казнь, приговор по делу Сутягина по своей суровости вполне сопоставим с тем, который был вынесен Пеньковскому, действительно выдавшему важнейшие военные секреты.

Или дело Данилова. Приговор: виновен в передаче секретной информации. Как при этом быть с мнением большой группы выдающихся ученых, академиков, которые утверждают, что никаких особых секретов Данилов не выдавал. Я не могу комментировать мнение экспертов, которые, изменив свои же собственные показания, ранее данные в суде, констатировали наличие в действиях Данилова криминала. Не вправе я комментировать и мнение экспертов академиков, которые занимались всю жизнь этими вопросами и утверждают, что никакого криминала в действиях Данилова нет. Но меня удивляет крутой разворот от оправдания к единодушному обвинению. Причем больше всего тревожит именно это удивительное единодушие.

Существуют проблемы набора присяжных: вдруг среди присяжных оказываются люди, объективность которых в делах о шпионаже, разглашении или передаче секретной информации вызывает сомнение в силу того, что они имеют отношение к спецслужбам. Сообщения об этом нуждаются в проверке и в случае подтверждения дают основания для пересмотра дела. Смущает, что среди второго состава присяжных в деле Данилова каким-то образом не оказалось ни одной женщины, а все «персонажи с галстуками», то есть очень солидные люди из солидных учреждений. Все это навевает смутные ассоциации с «блестящей» работой неких «политтехнологов» в других сферах.

Существует угроза дискредитации, причем, возможно, намеренной, суда присяжных. Не для того ли, чтобы его в итоге вновь ликвидировать. Убежден, что делать этого ни в коем случае не следует. Я был и остаюсь сторонником суда присяжных. Но суд присяжных имеет смысл только тогда, когда опирается на действительно беспристрастное мнение представителей общества в лице присяжных и высокий профессионализм судей.

Поэтому возникает целый ряд процедурных вопросов. Что и как должен спрашивать судья у присяжных? Каким образом должен происходить их отбор и как обеспечить транспарентность этого процесса? Что нужно сделать для того, чтобы вердикт суда присяжных нельзя было пересмотреть, а коллегию присяжных распустить столь легко, чуть ли не автоматически? Все эти вопросы мы попытались рассмотреть в нашем докладе. Конечно, этот документ далек от совершенства, но он заслуживает обсуждения. Мы разослали доклад в различные органы, в том числе и в Верховный суд. Меня удивляет полное отсутствие реакции со стороны этого уважаемого органа. Думаю, что это повод для того, чтобы подключить к проблеме общество. Поэтому мы благодарны журналу «Новое время» за то, что он проявил инициативу, и мы начинаем этот большой разговор.

Дело очень серьезное, оно касается огромного количества граждан, затрагивает репутацию нашей страны как правового государства, будущего нашей демократии. От того, как будет развиваться суд присяжных, многое зависит. Мне бы очень хотелось, чтобы негативные эпизоды из его практики остались лишь эпизодами, чтобы попытки бюрократического ведомственного монстра «проглотить» суд присяжных оказались тщетными.

Здравый смысл людей с улицы

Тамара Морщакова: Одна из основных задач суда присяжных – преодолеть тот невероятный разрыв, который существует между судебной системой, судами и обществом. Общество не видит в судах своего защитника, оно их боится. Наверное, судов должны бояться те, кто нарушает закон. Но когда суда боится гражданин, который обращается туда, чтобы защитить свои права, – это ненормальное явление, это извращение единственной социально обоснованной функции, которая лежит на судопроизводстве, – защищать людей. Эта функция оказывается совершенно искаженной. И, очевидно, у этого есть объективные причины.

Когда суд присяжных появился в ходе реформы 1864 года в России, прежде всего реформы уголовного судопроизводства, тогда тоже стояла проблема отчуждения судебной власти от народа. И тоже (это нам важно знать, чтобы понимать контекст, в котором мы сегодня находимся) были противники введения этого института, которые говорили: как можно вводить суд присяжных в полуграмотной стране? Как люди из народа придут судить, когда у них нет никаких специальных знаний, нет даже необходимого уровня образования? И все- таки эти возражения были преодолены, и, что самое интересное, когда суд присяжных заработал, стало ясно, насколько он продвигает дело правосудия в стране.

Тогда в царской России появилось нечто совершенно невиданное, статистически зафиксированное: 40 процентов оправдательных вердиктов выносили суды присяжных. Представляете, что было бы с нашей современной судебной бюрократией, если бы она столкнулась с таким явлением? Естественно, и тогда суд присяжных не мог не вызывать критики, потому что, конечно же, он был не без недостатков. И в этой критике сыграли свою грандиозную роль классики русской литературы, любимые нами всеми. Русская литература – это мощный воспитательный фактор, который сохраняет свое воздействие на людей через века. Мы и сейчас получаем реакцию на то, как описал суд присяжных Лев Толстой, как его описывал Федор Достоевский. Мы понимаем, что недостатки могут вполне иметь место и сейчас.

Но все-таки, если обратиться к целям суда присяжных, нужно сказать, что это механизм, который позволяет оздоровить судебную систему. В свое время, лет, наверное, пятнадцать тому назад, когда только стала появляться идея возрождения суда присяжных, проводились большие социологические исследования, в частности, опросы судей и народных заседателей. И народные заседатели, которые участвовали тогда очень активно в работе судов, говорили: с хорошим судьей все очень просто, решать ничего не надо. Как он скажет, так и правильно. А судья, со своей стороны, оценивая участие заседателей, говорил: вообще-то они только мешают, потому что им нужно все объяснять и никакой пользы от них в процессе нет. И тогда стали проводить экспериментальные суды присяжных, чтобы выявить: а что действительно дает участие людей, не подготовленных юридически, когда они выносят решение не вместе с судьей, на мнение которого ориентируются, а отдельно, когда профессионал на представителей общества никакого давления оказать не может и только им поручено решение вопросов о фактах. Имело место какое-то преступное деяние или нет? Виновно ли это лицо? В каком смысле виновно? Собраны ли достаточные доказательства того, что человек совершил преступление, сделал это умышленно или по неосторожности? Достаточны ли доказательства, чтобы утверждать, что именно это лицо должно нести ответственность? Такая задачка, решаемая отдельно присяжными, сразу достигает очень существенных и важных результатов. Нет кооперации между обвинением и судом. Все знают те времена, когда представитель государственного обвинения ногой открывал дверь в кабинет судьи, и что предлагалось в обвинительном заключении, то обычно оказывалось потом и в приговоре. (Собственно, ничтожные проценты оправдания отражают именно это явление.) Напротив, никакой прокурор ничего не может продиктовать присяжным, если он неубедителен.

Но что еще очень важно? Законодатель часто опаздывает с внесением разных изменений в законодательство об ответственности. Он не всегда чувствует социальную потребность. А иногда устанавливает такие запреты, которые ничем социально не обоснованы. Я могу привести несколько примеров, когда мы предлагали в буквальном смысле людям с улицы рассмотреть дела о частнопредпринимательской деятельности, за которую в советское время государство наказывало. Были выбраны реальные уголовные дела, по которым люди отбывали наказание. И граждане с улицы сказали: то, за что людей осудили, не вредно, а, наоборот, социально полезно.

Здесь как раз хочется вспомнить про оправдание присяжными Веры Засулич. Почему этот пример сейчас часто используется как отрицательный? Потому что был оправдан человек, действительно пытавшийся совершить убийство. Но дальше возникают другие вопросы, которыми ни обычный суд, без присяжных, ни законодатель, устанавливая ответственность, заниматься не хотели. Почему покушение сочли социально оправданным? Какие условия жизни толкали на это? Почему студентов секут розгами (это был мотив покушения)? Как повлиять на такой порядок в обществе, который не отвечает потребностям самого общества, а отвечает, может быть, только каким-то негодным представлениям власти? И повлиять на это тогда можно было только через суд с участием общественности.

Еще одна цель, одобряемая и признаваемая всем судейским сообществом, – обеспечение независимости суда. Можно сколько угодно ее провозглашать, но если сам судья не чувствует, что он защищен от давления, то ему достаточно будет и внутреннего цензора. Он будет подозревать, что такое давление возможно по результатам того, как он рассмотрит дело. «Не так» рассмотрит – значит, будут какие-то негативные последствия для него. Это состояние «флюгерства» у судьи, воспитанное всеми годами советского, отнюдь не независимого, суда, в суде присяжных исчезает. Судьи говорили: мы вздохнули свободно, потому что вердикт от нас не зависит. Нам никто не может поставить это в вину. Мы решаем юридические вопросы после того, как фактические вопросы решил суд присяжных. Это колоссальный инструмент освобождения судей от зависимости. И я думаю, что такое его значение должно постоянно охраняться всем обществом. А способы охраны как раз в том, чтобы идеи суда присяжных не извращались. Нужно исключить гнусные (я другого слова для них не могу подобрать) политтехнологии в отношении суда присяжных.

Есть возражения против суда присяжных другого рода. Одно возражение такое: присяжные ничего не понимают в праве. Но они и не должны понимать в праве. Люди привлечены к тому, чтобы составить общественное мнение о явлении, которое, конечно же, имеет правовое значение и в конечном счете – правовые последствия.

Второе возражение заключается в том, что суд присяжных (по какому количеству дел он у нас существует? По незначительному – менее процента) вряд ли может повлиять на состояние всей судебной системы. Это неправильно, потому что даже такое малое количество дел учит общество и учит судейский корпус, оно показывает возможности независимого судопроизводства. Кстати, ограниченный круг дел, по которым возможен суд присяжных, это недостатки законодательства, а не самого суда. Часто говорят: в Америке только 2 процента дел рассматривается судом присяжных, и поэтому он не имеет большого значения. Кстати, и до сих пор в Америке и в Англии есть противники этого суда, хотя он существует уже очень давно. Но там есть правило: каждый имеет право на суд присяжных по любому делу, даже по гражданскому. И там число процессов с участием присяжных зависит от воли подсудимых. Каждый, кто чувствует себя несправедливо обвиненным, может просить такого суда. Принцип в том, что каждый человек имеет право обратиться к форуму общественности.

И напрасно боятся, что у нас будет нечто подобное суду Линча. Нет! Глядя в глаза человеку, которого зря обвиняют, ни один присяжный никогда, положа руку на сердце и имея совесть, не будет обвинять зря. С этой точки зрения, суд присяжных, если говорить о его целях, имеет еще и колоссальное нравственное, воспитательное значение.

Основания для пессимизма

Борис Туманов: Суд у нас традиционно ассоциировался с властью, а отличительная черта власти в России – это произвол. Понятно, почему у правосудия не ищут или неохотно ищут защиты. Мне кажется, что наша власть сумеет справиться с таким неудобством, как суд присяжных. Вот дело Данилова: эти присяжные оказались несознательными – так мы сознательных подберем! И это прецедент, который может обесценить такое понятие, как «суд присяжных». Не ставим ли мы телегу впереди лошади? Не наивны ли наши расчеты на то, что само по себе существование суда присяжных может подвинуть нас к гражданскому обществу при таком характере власти?

Тамара Морщакова: Для пессимизма есть основания. Но есть и реальные задачи, решая которые можно этот пессимизм и, главное, его основу преодолевать. Законодатель виноват в том, что не все процедуры формирования скамейки присяжных, гласности предварительного отбора присяжных хорошо прописаны в законе. Когда мы видим недостатки, которые поселяют в нас такое разочарование в хорошем институте, очевидно, надо постараться преодолеть эти недостатки юридическими средствами.

Вадим Дубнов: Набор присяжных в идеале – это все равно социологический срез. Это случайная выборка. А социология у нас рисует сейчас картину куда более унылую, чем во времена Толстого и Кати Масловой, потому что безграмотность того времени, с точки зрения судебной непредвзятости, может быть, даже лучше, чем грамотность в условиях вертикали власти и телевизионной эпохи. Эти присяжные представляют общество, в котором 50 процентов граждан побаиваются «чужих», в котором бьются с международным терроризмом, верят страшилкам, ненавидят олигархов. Насколько серьезно оценивается эта опасность? И не опаснее ли это, чем власть, потому что власть преходяща, а народ…

Тамара Морщакова: Что же нам бояться народа? Это очень плохой аргумент, хотя он очень часто повторяется. И я сама иногда в душе раздражаюсь на бессилие общественности, ее неорганизованность, несознательность, отсутствие гражданского мужества. Но я думаю, что, конечно, здесь виноват не только и не столько народ. Давайте говорить об ответственности всех субъектов, которые действуют в нашем обществе и влияют на общественное сознание. СМИ, телевидение внесли большой вклад в дискредитацию суда присяжных – вместо того, чтобы показывать, кто пытается влиять на присяжных, кто заменяет присяжных! С этим надо бороться, а присяжным, напротив, внушать идеи гражданского мужества. Я понимаю, что это процесс воспитательный и, как любой воспитательный процесс, не дает немедленных результатов. Но отказ от этого института просто зацементирует связь судов с государственной властью в худшем виде.

Что позволено присяжному…

Елена Середа: Что такое отбор граждан, которые должны участвовать в судебном процессе в качестве присяжных? Это очень сложный процесс, требующий дополнительной законодательной регламентации. Закон о присяжных заседателях судов общей юрисдикции, который совсем недавно вступил в действие, на мой взгляд, улучшил принцип подбора присяжных заседателей, но не до конца. По собственному желанию из присяжных могут быть исключены следователи, прокурорские работники, сотрудники органов государственной власти, исполнительной в том числе. На мой взгляд, это неполный список. Я согласна с Тамарой Георгиевной, что человек, который является присяжным заседателем, не должен иметь профессионального юридического образования. То есть юристы не должны участвовать в коллегии присяжных. Может быть, это крайний взгляд, но в этом случае мы сможем обеспечить существование двух коллегий: профессиональной, которая решает вопросы приговора, и общественной, которая состоит из обычных граждан без специального юридического образования.

С другой стороны, присяжные заседатели, как все граждане, должны иметь элементарные правовые знания. Мне кажется, надо провести специальные исследования и, возможно, принять специальный закон, чтобы обучать граждан, формировать их правосознание. Если будет повышен уровень правового просвещения общества, то и каждый гражданин, который будет участвовать в качестве присяжного заседателя в процессе, будет иметь уже и другой уровень правосознания.

Второе, что мне кажется тоже очень важным, – это то, что у нас нарушен принцип равного доступа всех граждан к возможности быть судимым судом присяжных. То есть нарушается конституционный принцип равенства всех граждан перед законом, равного доступа к правосудию. Каждый обвиняемый имеет право просить для себя суд присяжных, а не только те, кто подпадает под определенные статьи. Мне могут возразить, что тогда на суд присяжных обрушится «вал» дел, что практически все население нашей страны будет участвовать в судебных процессах и т. д. Это вопросы очень сложные, требующие дополнительной проработки, изучения. Но над ними надо работать. Я думаю, что это дело не только юридической общественности, но и всего общества в целом. И только так можно продвинуться и в разрешении злободневных проблем, и в целом в судебной реформе в нашей стране.

Александр Пумпянский: Интересный тезис – не юристы должны быть в суде присяжных. Он интригует, но не все читатели поймут, в чем опасность правовика в качестве присяжного заседателя.

Елена Середа: Дело в том, что юрист уже в силу профессии зашорен. У него сложились определенные стереотипы, по которым те или иные вещи решаются автоматически. А для человека, который не имел никогда дела с процессом дознания, следствия, судебного производства и исполнения наказания, все внове, и он привносит более объективный взгляд. При этом я не хочу сказать, что все юристы предвзяты. Но мне кажется, что свежий взгляд, взгляд со стороны, взгляд обычного человека с обычных гуманистических позиций – только плюс в этой ситуации.

Борис Туманов: Определите, пожалуйста, тот уровень элементарных правовых знаний, о котором вы говорили. О презумпции невиновности присяжный должен знать?

Елена Середа: Естественно, каждый гражданин должен иметь представление, что такое государство, что такое конституция, какие права есть у граждан, какие права невозможно нарушить, какие права даются от рождения, какие он приобретает в процессе своей жизни. Но одновременно, я считаю, ему не нужно знать юридические тонкости таких понятий, как состав преступления, объективная и субъективная стороны состава преступления, что такое уголовный процесс с профессиональной точки зрения и т.д. Он должен знать свои права и обязанности как присяжного заседателя, как он должен себя вести в процессе, на какие вопросы он должен ответить, как он должен это сделать. Присяжных учат этому, но, на мой взгляд, этого все-таки недостаточно. Порой сталкиваешься с людьми, которые не понимают даже, что такое Государственная дума. Для них Государственная дума и министерство – одно и то же.

Любовь Цуканова: Очень часто образованные люди с развитым правосознанием в силу занятости или из-за того, что не считают возможным брать на себя такую ответственность – судить других людей, отказываются идти в присяжные. А вот на «людей в галстуках», о которых говорил Владимир Петрович, можно повлиять. Можно ли создать законодательный механизм, который не позволял бы давить на присяжного и объяснить ему, как он должен судить?

Елена Середа: В законе четко указаны основания, по которым человек не может быть призван в качестве присяжного заседателя. И есть три условия, по которым он может сам отказаться быть присяжным, в том числе – по болезни. У меня как у обычного гражданина тоже возникал этот вопрос: а если просто не хочется человеку судить других людей? Мне кажется, заставить в таком случае невозможно. Это вопрос психологический. Я бы никого не принуждала.

Любовь Цуканова: А есть люди, которые боятся…

Елена Середа: В законе указано, что на присяжных заседателей распространяются те же меры безопасности, что и на судей. Но мы знаем, как на практике охраняют судей, как часто они бывают объектом нападения. На мой взгляд, возможно включение в закон отдельных норм, которые бы обеспечивали охрану и безопасность присяжных заседателей (и даже их родственников). В законе это пока не прописано. Недавно был принят закон о защите свидетелей, потерпевших и иных участников судебного производства. Там ни слова нет о присяжных заседателях. Подразумевается, что присяжные заседатели приравниваются к судьям и должны охраняться, но на деле этого нет. Ни фактически, ни юридически.

Неслучайная выборка

Мара Полякова: Мы анализировали дела, о которых здесь говорили: Данилова, Сутягина, не упоминалось еще дело Исакова. Приглашали адвокатов, которые участвовали непосредственно в процессе, приглашали представителей общественности, которые в качестве защитников тоже участвовали в этих процессах. И они нам рассказывали обо всем, что происходило в судебных заседаниях, за исключением того, что, по мнению обвинителя, относится к проблемам секретности. Я должна сказать, что рассказы адвокатов вскрывали фактически все проблемы судебной системы. Присяжные на первых процессах и по делу Исакова, и по делу Данилова выносили оправдательные приговоры. Видимо, тогда составы присяжных формировались так, как они должны были формироваться по закону. Во втором составе присяжных по делу Данилова «совершенно случайно» оказалось шесть человек, имеющих допуск к секретности. Такая вот случайная выборка. По делу Сутягина примерно такая же ситуация. По делу Исакова тоже был оправдательный приговор, который потом был отменен: в составе присяжных оказался почему-то оперативный работник…

Это очень серьезная проблема. Мое предложение состоит в том, чтобы отбор кандидатов в присяжные производился с участием сторон – обвинения и защиты. Хотя бы сторон, я уж не говорю – общественности. Если бы участвовала еще и общественность, было бы замечательно. Беда в том, что уже на этапе отбора кандидатов в присяжные происходят злоупотребления. Кстати, сейчас внесли в закон о суде присяжных изменения в худшую сторону. Эти нововведения позволяют знать, кто будет присяжным, уже за две недели до того, как состоится судебное заседание. Раньше это было полной тайной почти для всех.

Сергей Голяков: Как подбираются присяжные?

Мара Полякова: Это большой вопрос. Считается, что секретарь суда запускает в компьютерную программу список возможных кандидатов в регионе. Но как происходит на самом деле, не видит никто. Поэтому мы и предлагаем участие сторон в этой процедуре, чтобы не было сомнений.

Тамара Морщакова: Это должно происходить на основе случайной выборки. Но вот обеспечивается ли она на практике? Надо, чтобы хоть кто-то контролировал этот процесс. Уже это было бы дополнительным защитным механизмом. Конечно, для конкретного дела очень важен отбор присяжных с участием сторон уже в начале процесса.

Мара Полякова: Хочу продемонстрировать, как в конкретных процессах формулируются вопросы перед присяжными (это по поводу претензий к ним). Скажем, преступлением является разглашение гостайны, то есть передача секретных сведений. Но перед присяжными этот вопрос не ставится. Перед ними ставится вопрос: передавал ли подсудимый такого-то числа такие-то материалы? Повторю, доказано ли в судебном заседании, что эти материалы имеют секретный характер, – этот вопрос перед ними не ставился. Мало того, судья разъяснил присяжным, что это вопрос права. Хотя на самом деле, это, конечно, вопрос факта: доказано ли, что ученый передавал именно секретные материалы? Более того, как объясняли адвокаты и те, кто имел отношение к делу, эксперты не только не были специалистами в деле, о котором они давали заключение, но и выступали экспертами по другим делам, где обсуждались совершенно иные отрасли знаний!

Вообще в этих процессах нарушалось ровно столько статей, сколько содержится в Уголовно- процессуальном кодексе. Ни одно ходатайство защиты, которое позволило бы присяжным всесторонне взвесить все, что относится действительно к вине этих людей (Данилова, Сутягина), не было удовлетворено. Поэтому трудно говорить о тенденциозности присяжных, даже если учесть, что они подобраны специфическим образом. Скажем, по делу Сутягина, по- моему, более половины присяжных имели отношение к секретности: кто-то работает за границей и зависит от ФСБ, кто-то по другим основаниям зависит. А по делу Данилова шесть человек имели доступ к секретности. Поэтому гарантировать, что они и далее смогут иметь доступ к секретности, прими они другое решение, было бы очень сложно.

Тамара Морщакова: Эти примеры показывают, что законодательная регламентация процесса отбора присяжных (на первом этапе из списков, составленных наподобие списков избирателей, на втором, когда в отборе и отводах принимают участие стороны) недостаточна. Она не продумана и не уточнена. А механизмы борьбы со злоупотреблениями на этом этапе – они существуют – не используются.

Законодатель должен четко прописать всю процедуру – это то, о чем говорила Елена Васильевна. Каким образом будет происходить случайная выборка? Как при этом будет обеспечено участие сторон? Как будут публиковаться списки присяжных? Какие сведения являются необходимой составной частью при опубликовании списков? А что должны делать стороны? Они должны отсеять из списка кандидатов тех, кому по тем или иным причинам не могут доверять. Обоснованные отводы в суде присяжных не ограничены. Плюс к этому у адвоката есть еще возможность отводов, которые он не обязан мотивировать. Но стороны должны иметь возможность получать всю необходимую информацию, из которой они делают выводы об объективности присяжных.

Средство воспитания обвинителей

Мара Полякова: Тамара Георгиевна рассказывала о том, что проводились эксперименты, прежде чем заработал суд присяжных и когда он уже заработал. Я имею непосредственное отношение к этим экспериментам. Я работала в системе Генеральной прокуратуры еще до того, как был принят закон о суде присяжных, когда только шла работа над этим проектом. Вместе с Сергеем Пашиным мы занялись экспериментальной работой в стенах прокуратуры. Вопреки генеральному прокурору, который в то время категорически выступал против суда присяжных, мы проводили эксперименты. Разыгрывали на протяжении многих лет судебные процессы: брали реальные дела с известным достоверным результатом и воссоздавали их в суде присяжных, причем действительно экспериментировали, задавая условия, усложняя их. Мы делали для себя совершенно удивительные открытия. И во время всех этих экспериментов у нас сформировалось полное доверие к работе присяжных. Причем мы брали дела очень сложные, по самым разным составам преступлений, когда обвинялись невиновные, и это было достоверно установлено. Присяжные не ошибались, даже когда мы специально пытались сбить их с толку. Они выносили оправдательный приговор.

Любовь Цуканова: Но есть ведь и другие примеры, когда присяжные оправдывают очевидно виновных?

Мара Полякова: Мы изучали реальные процессы. Было несколько одиозных приговоров, где вроде бы есть доказательства того, что человек совершил тяжкое преступление. А присяжные его оправдали. При анализе мы поняли, что ошибка в этом случае была не присяжных, а профессионалов, результат их низкой квалификации.

Часто звучит вопрос – не рано ли вводить суд присяжных? Когда шла дискуссия на эту тему, Верховный суд на том этапе возражал. И главные аргументы были: у нас прокуроры не готовы, они не умеют работать в состязательном процессе, следователи не умеют готовить материалы, присяжные будут разваливать эти дела. Наш аргумент был: именно присяжные заставят сторону обвинения работать грамотно. Это механизм повышения качества следствия. А государственных обвинителей, которые обычно садятся в процесс, не читая материалов дела (утверждаю это как человек, проработавший 27 лет в системе прокуратуры), суды присяжных заставят серьезнее готовиться к процессу.

Но суд присяжных – это механизм, на который так же, как на все другие, влияет политическая ситуация. На первых порах он работал так, как и должен работать. Сейчас ситуация меняется не в лучшую сторону, усиливается и давление на суды. И поэтому нужно защищать независимость суда законодательно.

18 000 жалоб в Европейский суд из России. Рассмотрено 13

Андрей Лебедев: Хотелось бы взглянуть на суд присяжных в общем контексте судебной реформы в России. Как все великие начинания у нас, суд присяжных наталкивается на великую формулу Черномырдина: хотели как лучше, а получается как всегда. Но сегодня мне кажутся особенно важными и это обсуждение, и опубликованный специальный доклад Уполномоченного по правам человека на тему суда присяжных, иначе говоря, мы еще не дошли до фазы «как всегда». Еще можно что-то исправить. Ясен, по крайней мере для меня, и определился один из способов воздействия на ситуацию с судом присяжных: это повышение информированности населения – как о суде присяжных, о его задачах, так и о конкретных делах, рассмотренных этим судом. Неоднократно упоминались дела Сутягина и Данилова. О них много написано в прессе, есть общее представление о том, что произошло что-то «не то». А вот что «не то», и как надо было поступать на самом деле – для этого, наверное, требуются серьезные аналитические материалы по каждому из дел.

Я занимаюсь международным аспектом данной проблемы. Право на судебную защиту, на справедливое судебное разбирательство зафиксировано в международных документах, к которым присоединилась Россия. Одним из основных является Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Совместное действие статей Конституции РФ и Европейской конвенции предоставило нашим гражданам право на обращение в Европейский суд. Это дополнительная гарантия их прав. В теории все так. На практике, к сожалению, с Европейским судом возникает достаточно много проблем.

В аппарат Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации обращаются десятки, если не сотни людей с проблемами такого рода. Причем речь не о тех случаях, когда люди не знают, что такое Европейский суд и как туда обращаться, а о тех случаях, когда они не удовлетворены самим Европейским судом, и высказывают свое недоумение по поводу реализации их прав на судебную защиту в этом международном органе. Статистика, если на нее посмотреть неформально, тоже не особенно обнадеживает. По данным на 1 октября 2004 года, от граждан России с 1998 года, когда Россия присоединилась к Конвенции, поступило в Европейский суд около 18 тысяч жалоб. Из них рассмотрено по существу всего 13 дел. Конечно, это и следствие неинформированности, того, что граждане путают Европейский суд с международным уголовным судом, Международным судом в Гааге, с судом в Страсбурге и т. д. Но, к сожалению, и сам Европейский суд проявляет некоторую политическую предвзятость в отношении российских дел, считая их сложными. Поэтому до решений по существу дело не доходит. В некоторых жалобах справедливо указывается на то, что, отступая от общепринятой практики, жалобы отклоняются (со ссылкой на их неприемлемость) не комитетом судей и не судьей, а во многих случаях секретарем суда, которым является российский гражданин. Кроме того, сами представители Европейского суда рассматривают его не как судебную инстанцию, а как орган, толкующий Европейскую конвенцию. Примерная логика такова: если принято уже какое-то решение, имеющее для России прецедентный характер, то хорошо бы, чтобы Россия, если обстоятельства дела в основном совпадают, остальное все взяла на себя, т.е. внесла бы соответствующие изменения в свое законодательство. Я думаю, всем понятно, что сразу изменения в нашем законодательстве не произойдут.

С другой стороны, мне кажется, что решения Европейского суда сами по себе могут оказать благотворное влияние и на такую проблему, как постановление суда присяжных. Пока все принятые Европейским судом решения касались дел, которые вел судья с заседателями. Если возникнет прецедент (а это вполне может быть, потому что дело Данилова, насколько я знаю, уже поступило в Европейский суд), и если соответствующие решения Европейским судом будут приняты, и если при этом не будет проявлено чрезмерной «политкорректности», то это, я думаю, может оказать весьма позитивное влияние и на то, как дальше будет формироваться суд присяжных и как пойдет судебная реформа в стране в целом.

В Испании и России

Галина Спирина: Из специального доклада и из сегодняшней дискуссии достаточно ясна важность суда присяжных. Я хотела бы предложить два тезиса.

Первый. Наверное, введение института суда присяжных надо вписывать в исторический контекст. Если мы посмотрим, когда были приняты решения о введении суда присяжных (во Франции ли в конце XVIII века, у нас ли в стране в 1864 году), то мы увидим, что суд присяжных – это один из компонентов целого пакета реформ, серьезных демократических реформ, затрагивающих и государственное устройство, и экономическую, и политическую системы.

Второй тезис. Суд присяжных – это не только правовой демократический, но и политический институт. Судебная власть – это часть политической системы, одна из ветвей власти, и ее упрочение, придание ей прозрачности, открытости, демократизма важно для того, чтобы в нашей стране на практике реализовался принцип разделения властей, заработала система сдержек и противовесов.

Хотелось бы подчеркнуть временные границы существования суда присяжных – он вводится на определенном этапе преобразований, и расцвет его приходится также на определенный этап демократического развития. Введение суда присяжных – ответ на вызовы начального периода транзита к демократии, диктуется необходимостью действительно глубинных демократических преобразований и формирования зрелого гражданского общества. Когда общество становится зрелым, т.е. когда люди осознают себя гражданами, тогда суд присяжных постепенно начинает терять свою актуальность. Вводятся другие механизмы общественного контроля, которые позволяют совместить общественное мнение с профессионализмом судей. Неслучайно в континентальной Европе возрождение данного института произошло в Испании и России, когда эти страны находились на начальном этапе становления демократии.

Важность суда присяжных для нашей страны на современном этапе ее развития неоспорима и не вызывает сомнений, во всяком случае, в демократических кругах. Об этом уже говорилось, и развивать этот тезис вряд ли необходимо. Интересен другой вопрос – почему же само общество к этому институту относится, скажем, без особого энтузиазма. Если мы ответим на этот вопрос, то высветятся некоторые проблемы, связанные с отбором присяжных.

В массовом сознании россиян не существует доверия и уважения к суду – органу, призванному восстанавливать нарушенные права человека. Более того, «суд» не ассоциируется ни с законом, ни со справедливостью. Неуважение к закону вообще – один из основных стереотипов массового сознания. Это отражено и в повседневной жизни, и в поведении людей, и в литературе, и в поговорках, пословицах, сказках и т.д. Есть у нашего массового сознания и второй стереотип – страх. Прежде всего это страх перед государством, перед властью. Теперь добавился и страх перед криминалитетом. Если человек преодолеет свой страх перед бандитами, рэкетирами и т.д. и согласится участвовать в качестве присяжного в судебном процессе, то чаще всего мотивация его поступка будет лежать не в плоскости демократического правосознания, не в его совестливости и честности, не в желании защитить справедливость и разобраться в хитросплетениях дела. Он не посмеет отказаться из-за страха перед властью, из-за опасения наказания с ее стороны, ухудшения своего положения. В большинстве случаев, к сожалению, не только «люди в галстуках» будут прислушиваться к власти. Хотя поведение наших людей трудно предсказуемо, и задействовать «людей в галстуках» гораздо безопаснее для властей предержащих.

Что же делать для преодоления этих стереотипов? Рецептов, которые бы привели к быстрому решению этой проблемы, не существует. Необходима кропотливая, повседневная работа по формированию демократического правосознания, демократической правовой и политической культуры. Необходимо добиться понимания, что закон не направлен против человека, что он защищает его права и интересы. Это тема для специального разговора. Здесь же следует отметить, что эта работа должна быть, прежде всего, адресной. Наше общество поляризовано так, что разработка общих рецептов невозможна. Более того, этот феномен явно осложняет и работу самого суда присяжных. Как можно добиться консенсуса, выработки общего решения, если среди присяжных в связи с поляризацией общества будут господствовать самые разнообразные, зачастую иррациональные представления о законности, справедливости, отношениях власти и общества и т.д.?

Не секрет, что гражданское общество находится в России в стадии формирования, о его зрелости говорить не приходится. И это выражается в том, что индивид не ощущает себя гражданином. Когда мы говорим, что участие в суде присяжных это гражданский долг, то вряд ли вправе ожидать понимания со стороны большинства. Мотивация отказа следующая: «я боюсь, я не юрист, я не пониманию, могу навредить, не хочу брать на себя ответственность» и т.д. Или еще определеннее: «а с какой стати я должен время свое терять?» Или «государство меня не защищает, ничего мне не дает, почему же я должен участвовать в судебном процессе?»

И еще один момент, на который хотелось бы обратить внимание. Когда мы употребляем такие термины, как «справедливость закона», «справедливость суда», обычно человек скептически морщится, по мнению большинства, и закон несправедлив, и суд вряд ли вынесет справедливое решение. Наверное, с точки зрения юристов, справедливость закона – это равенство всех перед законом и неотвратимость наказания. Однако в российском массовом сознании исторически укоренилось противопоставление «закона» и «справедливости»: «судить не по закону, но по справедливости», «судить не по закону, но по совести». Это противопоставление существует и сегодня. Достаточно вспомнить хотя бы кинофильм «Брат». И одна из важнейших ролей суда присяжных, на мой взгляд, как раз в том, что он может соединить справедливость и закон. Уже поэтому трудно переоценить значение этого института.

Еще одно замечание. Кто должен пропагандировать суд присяжных, разъяснять его значение? Мне представляется, что здесь нужны не только усилия со стороны юристов. Необходимо участие людей известных, пользующихся в обществе безусловным моральным авторитетом. Например, президента. Его ресурс доверия весьма высок. И если он станет подробно разъяснять суть судебной реформы вообще, роль суда присяжных в частности, то общество сможет понять их необходимость. Надеюсь, что и специальный доклад Уполномоченного по правам человека, и это обсуждение помогут развитию суда присяжных. Есть популярные люди в сфере культуры, искусства, к словам которых общество прислушивается. Их вклад мог бы стать неоценимым. И, конечно, средства массовой информации. Необходимы специальные телепрограммы: информационные, образовательные, ток-шоу и т.д. Помните, была передача «Суд идет»? Даже молодое поколение ее помнит. Сейчас же СМИ, к сожалению, в основном формируют негативный образ суда присяжных.