Кадры решают все. Эту истину хорошо усвоили в России. Когда демократы (яблочники и эспээсовцы) не попали в Думу, Владимир Путин пообещал, что их идеи и кадры будут востребованы. И действительно, не без путинской протекции многие яблочники стали входить в различные властные структуры. А одного из основателей партии «ЯБЛОКО» Владимира Лукина Путин порекомендовал на пост омбудсмена.

Что сможет Лукин сделать на посту главного правозащитника страны, пока не ясно, но надежды в связи с этим назначением у многих большие. Репутация у Владимира Петровича именно та, что нужна для этой должности. По крайней мере это решение не вызвало такого удивления, как назначение Фрадкова на пост премьера.

Главный правозащитник дал интервью «Новой газете».

— На Западе понятие «права человека» — это как догма. В России же это словосочетание порой вызывает только ухмылку. Все знают про «права человека», но что это такое, сказать не может никто.

— Как уполномоченный по правам человека я понимаю их так, как они сформулированы в нашей Конституции. А как рядовой гражданин полагаю, что человек может жить свободно и делать то, что он считает нужным, до тех пор, пока его действия не противоречат интересам других людей.

Именно этот зазор между интересами людей и обозначает их права.

— Это на Западе звучит: «Мои права кончаются там, где начинаются права другого», — а у нас они кончаются там, где начинается своеволие чиновника.

— Увы, это так. Чем выше государственный чиновник, тем больше он мнит о себе. С его точки зрения, именно он является прямым носителем закона, а не человеком, ему подчиненным. На вербальном уровне закон главенствует, на практике всем «рулит» телефонное право.

Но здесь важно не перегибать палку, права человека не должны превышать все другие права. И задача наша не в том, чтобы возвеличить права человека, ущемив государственность, а в том, чтобы найти баланс между реализацией прав человека и реализацией системы организации общества.

— Владимир Петрович, вы можете быть уверены в том, что то поколение политиков и чиновников, которое пришло в высшие эшелоны власти после 91-го года и которое сейчас там находится, способно изменить свое сознание?

— Да, пессимистические мысли возникли. Для того чтобы попытаться хоть как-то изменить ситуацию, нам необходимо несколько серьезных примеров правового поведения. Без лицемерия и ханжества. Потому что у нас подчиненные всех уровней — как правило, люди с чуткой нервной системой, они моментально перенимают поведение своего начальства.

— Что это за «примеры правового поведения»?

— Ну, например, Владимир Путин, по крайней мере на словах, упорно сопротивляется попыткам превратить его в разновидность туркменбаши, увековечив его пребывание у власти или продлив срок президентских полномочий.
Мы говорим о сегодняшней ситуации, и я намеренно привожу положительный пример. Это уже может рассматриваться как очень хороший пример.

— Хорошо, а другие примеры есть?

— Не хочу говорить, что я их не вижу, да я и не вправе. Я жду примеров конституционного поведения властей. Не по форме, а по содержанию.

— А чьи интересы представляет уполномоченный по правам человека Владимир Лукин?

— Интересы граждан Российской Федерации.

— То есть вы защищаете права граждан? От кого?

— От государства, от других граждан. Вообще я, если хотите, — адвокат общества перед государством.

— Не кажется ли вам, что здесь есть некий парадокс? Вас рекомендовал на должность символ государства — президент, и вы защищаете граждан от государства, будучи фактически назначенным самим этим государством?

— Я не вижу парадокса. Конституция оберегает независимость института уполномоченного по правам человека, он избирается на 5 лет, то есть срок его полномочий больше, чем у Думы и президента. Я максимально отдален от капризов власти. Конечно, я могу быть отозван, но это такая же сложная процедура, как и импичмент.

— Пост омбудсмена в системе государственных отношений имеет политический вес?

— Да, это должность политическая, потому что она утверждена Конституцией. Но политикой омбудсмен заниматься не должен.

Это политическая должность человека, который берет на себя обязательства заниматься не политикой, а только проблемами конкретных нарушений прав человека. Например, я не считаю себя вправе комментировать те или иные политические события, скажем, хорошо ли сделал Путин, отправив Касьянова в отставку и назначив Фрадкова.

— Но это только вопрос вашей личной этики либо же это где-то прописано в законе, что омбудсмен не имеет права заниматься политикой?

— Это сугубо уровень личной чистоплотности и соображения профессиональной этики.

— До того как стало известно о вашем назначении, с вами обсуждали такую перспективу?

— Нет, мне ничего не было известно. Я был приглашен на встречу с президентом, в ходе которой он мне и сообщил, что хочет содействовать моему назначению на этот пост. Я согласился.

— А можно ваше назначение рассматривать как реализацию обещания, которое дал Путин: задействовать кадры и ресурсы проигравших парламентские выборы демократов?

— Да, это выглядит логичным, тем более что в беседе со мной он оговорился, что моя партийная принадлежность его никоим образом не беспокоит.

— Первые правозащитные организации у нас в стране были негосударственные, они финансировались Западом и пытались работать по его образу и подобию. Однако в последнее время государство активизировалось в этом направлении. Были созданы Комиссия по правам человека при президенте РФ, затем — институт омбудсмена. Это что, попытка власти возглавить правозащитное движение, сделать его подконтрольным?

— Изначально инициатива создания в России института омбудсмена принадлежала общественным правозащитникам. Конечно, могут быть попытки использования государственных правозащитных органов в целях, о которых вы говорите. Но в моем случае это вряд ли получится: я плохой помощник для ущемления общественных правозащитников.

И потом, когда я говорил с президентом, я особо подчеркнул, что одним из главных условий, на которых я принимаю это предложение, будет положительная реакция правозащитников. Она такой и была.

— Какова структура правозащитных организаций в России?

— Она иерархическая. Существует конституционный государственный уполномоченный по правам человека — омбудсмен. Затем — Комиссия по правам человека при президенте РФ, которую возглавляет Элла Памфилова.

Затем институт региональных омбудсменов, у нас он существует в 27 регионах. Их избирают местные законодательные органы, мне они не подотчетны, мы общаемся в режиме консультаций. Но у меня есть идея сделать этот институт более независимым от региональных интересов, чтобы кандидатуры согласовывались с Центром.

И наконец, существуют общественные организации и отдельные правозащитники по конкретным проблемам, например по защите прав детей.

— Насколько велик аппарат института уполномоченного по правам человека?

— В настоящее время в его составе 176 человек. С моим приходом были изменения, но незначительные. Численность аппарата надо сопрягать с количеством населения в России, с числом накопившихся проблем. Например, в Чехии этот институт составляет 60 человек, но там и население всей страны — 5 миллионов человек.

— Можем ли мы вернуть Западу упрек в том, что в России, мол, постоянно попираются права человека, напомнив о правах того же Саддама Хусейна или о правах человека в Афганистане, о правах мирных граждан в период бомбовых ударов по Югославии?

— Это — из серии «сам дурак». Для этого у нас есть политики и дипломаты. А мне бы хотелось сделать так, чтобы у нас в стране положение с правами человека улучшалось. Вот тогда мы бы могли доказать свою правоту на деле, а не руководствуясь известным советским принципом: «А зато у вас негров вешают».

Но я все же завидую американцам. Они заняли очень правильную позицию. По большому счету им глубоко плевать, что происходит в других странах, и вмешиваются они туда, только лоббируя свои интересы. Зато в своей стране они очень блюдут интересы своих граждан, их права.

— Вы хотите улучшить права человека в стране, где пока отсутствует правовая культура, где чиновнику закон не писан. При этом вы, представитель государства, боретесь против этого государства и у вас, по вашим же словам, не может быть никакой политической линии. Но как же тогда общаться с властью, хоть на какие-то компромиссы вы должны будете идти?

— На компромиссы с властью по конкретным законам я не готов идти. Однако и постоянно обострять ситуацию тоже не дело.

Есть два способа сделать саму мою должность неэффективной. Первый — это начать героическое самоутверждение с помощью ругани и криков, какая у нас плохая власть, что в принципе недалеко от правды. Но этим путем можно только сорвать аплодисменты, на деле ничего не достигнув.

Второй способ — это стать винтиком нынешней власти, потеряв всякий авторитет. Ни того, ни другого я не собираюсь делать. Да это сложно, но это вопрос не теории, а практики; посмотрим, как получится.

— И все же какие приоритеты вы намерены заложить в основу вашего общения с властью: компромисс, противостояние?

— Расскажу анекдот. Один человек спрашивает другого: «Что это ты постоянно со своей женой ссоришься? Ты ласкай ее, стерву, ласкай». Вот так и до€лжно строить отношения. Главное, чтобы власть сама ощущала потребность в изменении своих же незаконных решений. Для этого существует много способов. Но раскрывать их — все равно что раскрыть все свои карты.