Пожалуй, к разряду таких событий можно отнести прошедшую 24 июля в помещении агентства «Интерфакс» пресс-конференцию Татьяны Акимцевой — адвоката арестованного начальника четвертого отдела внутренней экономической безопасности компании «ЮКОС» Алексея Пичугина.

На первый взгляд обычное мероприятие. Судя по содержанию выступлений — свидетельство нового подхода государства к решению «споров хозяйствующих субъектов».

Если сведения защитников Алексея Пичугина точны, на днях власть перешла ту грань, за которой начинается топкое болото официально санкционированного беззакония. По словам адвоката Акимцевой, добиваясь от Пичугина показаний на руководство «ЮКОСа», следователи использовали психотропное вещество, подмешав его в чашку кофе.

Специально для «Новой газеты» ход независимого расследования этого инцидента прокомментировал один из участников пресс-конференции депутат Государственной Думы Алексей Мельников…

— Судя по вашему участию в пресс-конференции, вы не считаете дело Пичугина обычным уголовным процессом?

— Человека обвиняют в убийстве. В двойном убийстве. При этом люди, которые считаются убитыми, ему близки. Они дружили семьями, и ребенок погибших назван в честь Пичугина — он был его крестным. Дело производит очень странное впечатление — особенно теперь, когда появились основания утверждать, что к задержанному применяли психотропные средства.

Ко мне обратилась жена Пичугина Татьяна Дмитриевна. По ее словам, адвокатам ее мужа недавно отказали во встрече с Пичугиным под предлогом того, что нет свободных боксов, помещений для беседы с подзащитным. На следующий день, когда Пичугина встретилась со своим мужем, он был вял, бледен и не совсем адекватен. Пичугин дал понять жене, что в тот самый день, когда для его защитников якобы не нашлось свободных боксов, в отношении него проводились довольно странные следственные действия.

Конечно, я сразу же связался с одним из адвокатов Пичугина, Георгием Самойловичем Каганером, и попросил его как-то прокомментировать ситуацию — в тех пределах, которые нам дает законодательство. Он сообщил, что, по заявлению его подзащитного, к нему были применены психотропные вещества. А в ходе допроса, который проводили два непредставившихся сотрудника ФСБ, от Пичугина добивались дачи показаний. Как теперь выясняется, на руководство компании «ЮКОС».

— Насколько я знаю, официальной реакции на эти обвинения еще не поступило…

— Несколько депутатов Государственной Думы, входящих в разные фракции, направили ряд запросов генеральному прокурору — с тем чтобы прокуратура провела проверку, раз уж она у нас надзирает за соблюдением законодательства. Директору ФСБ Николаю Патрушеву тоже был направлен соответствующий запрос, поскольку Пичугин содержится в следственном изоляторе ФСБ «Лефортово». Кроме того, именно сотрудники ФСБ подозреваются в проведении незаконных следственных действий. Были направлены письма начальнику следственного изолятора и уполномоченному по правам человека Олегу Миронову. Мы просили провести медицинскую экспертизу с участием независимых специалистов.

Сейчас с нетерпением ждем ответа по медицинской экспертизе. Но то, что известно уже сейчас, не может не настораживать.

— Странные обстоятельства дела — свидетельство заинтересованности следствия?

— Если бы я был генеральным прокурором, то соблюдал бы крайнюю осторожность во всем, что касается формальных моментов. Почему? Потому что Пичугин — сотрудник службы безопасности компании «ЮКОС», против которой ведется явно политическая кампания. Если, господа, вы обвиняете человека в убийстве, если это сугубо уголовное преступление, то не должно быть никаких оснований для подозрений в незаконных методах ведения следствия. Более того, если они все-таки были допущены, то немедленно, по горячим следам, должна быть проведена пристрастная проверка, но этого как раз не наблюдается.

У меня есть установленное законом право проверить жалобу, и обществу будет рассказано обо всем, что мы узнаем. Все сомнения должны быть устранены. А то сегодня, когда журналисты спрашивают сотрудников Генпрокуратуры про возможность применения по отношению к Пичугину психотропных препаратов, в ответ, еще до проведения проверки, получают заявление: это бред.

Для меня этот случай важен еще и по другой причине: громкие дела Пичугина и Лебедева лишний раз заставляют задуматься о том, какие нужно внести поправки в уголовно-процессуальное законодательство. Почему суд рассматривает дело Лебедева в закрытом режиме? С какой стати? Потому, что общество не должно знать, как судья Егорова принимает очередное скандальное решение?

Есть целый ряд моментов, которые нуждаются в безотлагательном рассмотрении. К примеру, я хочу, чтобы были проверены данные, действительно ли сотрудники Федеральной службы безопасности вели беседы с Пичугиным. При чем здесь ФСБ — по закону о Федеральной службе безопасности это не их компетенция. Кто давал приказы рядовым сотрудникам ФСБ на проведение следственных действий? Они сообщили Пичугину, что занимаются «экономической безопасностью». Сразу вопрос — это компетенция замдиректора ФСБ Заостровцева, героя скандала вокруг «Трех китов»? Отсюда просьба к Н. П. Патрушеву провести служебное расследование.

— Странное поведение Мосгорсуда, отказавшегося на закрытом заседании изменить меру пресечения другому арестованному по делу «ЮКОСа», — результат такого же вмешательства?

— Есть все основания полагать, что на суд оказывается давление. Заседание суда было объявлено закрытым под предлогом сохранения коммерческой тайны. Прошу прощения, но, читая газеты, люди и так все знают о деле ОАО «Апатит», которое тянется с 1994 года. Насколько я знаю, представители «Менатепа» вообще не собираются ничего скрывать.

Дело Пичугина — не первое, которым я занимаюсь. Если человек попал в шестерни нашей системы, очень сложно его оттуда вытащить, пусть за него поручится хоть сам президент. Особенно если его дело — часть политической кампании. Понятно, к примеру, что господин Лебедев не представляет никакой общественной опасности. К тому же, господа из Генеральной прокуратуры, если вам все известно, то передавайте дело в суд. Зачем вы держите в камере человека, если у вас есть все очевидные доказательства его вины?

— Если на судей было оказано давление, то что можно сказать о следствии? На пресс-конференции, в которой вы участвовали, прозвучали слова «политический заказ»…

— Есть серьезные основания полагать, что это действительно политический заказ. В российской прессе довольно много писали об обыске на Дубининской, 17. Все, кто в своей практике сталкивался с Генеральной прокуратурой, наверняка обратили внимание на четкую закономерность: чем абсурднее выдвинутое обвинение, чем больше материала, не имеющего к этому делу никакого отношения, гребется при обысках, тем меньше у следствия доказательная база.

— Сейчас много говорят об экономических последствиях политической кампании против руководства «ЮКОСа». Вы — депутат Государственной Думы, член Комитета по бюджету и налогам, экономист по образованию. Чем, на ваш взгляд, обернется для страны инициатива Генпрокуратуры?

— Я все лето работал над поправками к налоговому законодательству… Теперь просто руки опускаются: когда же они от нас отстанут?! Действия Генпрокуратуры по делу Лебедева нанесли просто колоссальный удар по экономике всей страны. Люди на житейском уровне недооценивают того, что сейчас происходит. Вот что нуждается в расследовании, причем расследовании на самом высоком уровне в отношении вдохновителей этой кампании. Если мы не добьемся справедливости, процесс «ЮКОСа» даст сигнал по всей стране к давлению на бизнес — и не только на крупный. Раз можно генералу, то почему нельзя его подчиненному? Сегодня со всех сторон слышишь одно: «закручивают гайки, нужно уводить деньги».

Я считаю, что этими действиями дирижируют некоторые товарищи из администрации президента. Их фамилии часто называют в прессе — это Иванов и Сечин. Через «Новую газету» хочу обратиться к ним. Уважаемые господа! Про вас пишут в газетах, но вы молчите, лишний раз заставляя общество укрепиться в подозрении, что именно вы имеете прямое отношение ко всем этим вещам. Конечно, я понимаю, что неприятно будет отвечать за последствия того, что устроили для страны, если вы имеете к этому отношение. Но если вы не имеете отношения к атаке на «ЮКОС», скажите об этом публично. Пусть непосредственные исполнители видят, что их никто политически не поддерживает. Иначе возникнут подозрения, что подчиненные Заостровцева добывают с помощью психотропных веществ компромат на «ЮКОС», чтобы через вас, господа Иванов и Сечин, положить его на стол президенту. А уж форма компромата — видеопленка с «признаниями» или стенограмма — значения не имеет. Важны один зритель и «признательные» показания? Или я не прав?

Беседовал Павел ВОЛОШИН

Из письма Георгия Каганера — адвоката Алексея Пичугина

...15 июля 2003 года в Московском городском суде слушалось дело по нашим жалобам на постановление от 21.06.2003 Басманного районного суда г. Москвы о незаконном, по нашему мнению, заключении Пичугина А.В. под стражу.

Московский городской суд наши жалобы оставил без удовлетворения. После этого я и два других адвоката Пичугина А.В. приехали в следственный изолятор на свидание с нашим подзащитным. Во время свидания Пичугин А.В. нам сообщил, что 14 июля 2003 года примерно в 14 часов 30 минут его вызвали из камеры. Он считал, что его ведут на свидание к адвокатам.

Однако его привели на третий этаж следственного изолятора, в кабинет, где находились двое не известных ему лиц, один из которых представился Сергеем, а имени второго он не запомнил. Ему также было заявлено, что они являются сотрудниками центрального аппарата ФСБ. Вопреки ожиданиям Пичугина А.В. беседа с этими людьми шла не об условиях его содержания в изоляторе и не о том, имеет ли он какие-либо жалобы, а по отдельным фактам предъявленного ему обвинения. По инициативе указанных лиц его угостили кофе, предложили сигареты, а затем также предложили долить в кофе граммов 20–30 коньяка, причем кофеварка, из которой наливали кофе, находилась вне поля его зрения (за спиной). На подоконнике или на тумбочке стоял двухкассетный магнитофон.

После выпитого кофе с коньяком Пичугин А.В. в процессе дальнейшей беседы потерял сознание. Какой период времени он находился в бессознательном состоянии, он вспомнить не мог. Очнулся он от того, что кто-то тряс его за одежду. Когда он очнулся, тот человек, который тряс его за одежду, сказал ему, что он виновен в тех преступлениях, в которых его обвиняют: в совершении взрыва и в убийствах, на что он ответил, что такого не может быть. Человека, который тряс его за одежду, он не запомнил, т.к. у него все плыло перед глазами, он находился в прострации и не мог объективно воспринимать окружающее. Сразу после этого человек, говоривший с ним, вышел.

Когда Пичугин задал вопрос, кто был этот человек, ранее беседовавшим с ним сотрудникам, ему ответили, что это был их начальник и он отругал их за то, что они дали ему коньяк.

После этого дальнейших событий Пичугин не помнит, но в своей камере он оказался только около 20 часов 30 минут. В связи с его плохим самочувствием соседи по камере попросили оказать ему медицинскую помощь. Прибыла медсестра, которая промерила ему давление, но сказала, что все нормально.

15 июля 2003 года утром, когда Пичугин посмотрел сигареты, переданные ему двумя упомянутыми сотрудниками, в фильтре он обнаружил вещество серовато-зеленого цвета. Опасаясь каких-либо провокаций, сигареты он уничтожил. Утром он также обнаружил у себя на теле, между большим и указательным пальцами кисти руки, точку красного цвета, похожую на след от инъекции, а также точно такую же точку в районе ниже локтевого сгиба левой руки…

28.07.2003