Тем, кому осенью 1993-го не нравился российский парламент, было бы полезно заглянуть в будущее на десять лет вперед.

Скорее всего, они бы решили, что видят кошмарный сон.

Десять лет назад бюрократы, коммунисты, чекисты, фашисты и националисты составляли в парламенте чуть более половины.

Сегодня тех, кто не входит в это число, можно пересчитать по пальцам.

В Госдуме нет ни одного (!) из демократов, бывших в начале 90-х годов народными депутатами Союза или России.

Зато есть Макашов, Алкснис, Бабурин, Варенников и Кондратенко…
А подавляющее большинство остальных мало от них отличается по «государственническим» и имперским взглядам.

При этом парламент являет собой отдел президентской канцелярии, должный штамповать ее предложения точно так же, как двадцать лет назад в Верховном совете СССР штамповались предложения Политбюро ЦК КПСС…

Между тем многие из тех, кто ужасается такому положению вещей, причастны к нему самым непосредственным образом!

Не они ли десять лет назад твердили, что переход от тоталитаризма к демократии возможен только через авторитарную стадию?

Не они ли объясняли, что большинство общества не хочет понимать горькие истины и терпеть боль неудачных реформ ради грядущего неизбежного процветания, а значит — надо делать ставку на прогрессивное меньшинство?

Не они ли радовались разгону «плохого» парламента и требовали «развязать руки» президенту и правительству, чтобы они могли без помех проводить реформы?

Доразвязывались.

Теперь связать их обратно — как загнать джинна в бутылку.

Когда Георгий Сатаров упрекает Ирину Хакамаду за то, что в 2000 году она соглашалась «прижать» демократию ради либерализма в экономике, хочется напомнить, что ее «прижали» куда раньше.

А именно — в декабре 1993 года, когда сконструировали нынешнюю систему российской власти как суперпрезидентскую республику.

Ключевых идей тогда было две.

Первая: реформаторы должны иметь возможность принимать необходимые решения без помех.

Вторая: реформаторы не должны опасаться, что на выборах будут отстранены от власти путем голосования «неразумного большинства».

Отсюда — два тезиса.

Во-первых, нужен слабый парламент, не влияющий на правительство, не говоря уже о президенте.

А во-вторых, нужен механизм, не пропускающий к власти оппозицию. Которая, как тогда казалось реформаторам, может быть только коммунистической.

Оба этих тезиса, не имеющие никакого отношения к демократии, были успешно реализованы.

Парламент с тех пор так и остался слабым: ситуации, когда ему удавалось заставить правительство действовать в желаемом им направлении, с ходу и не припомнить.

Что касается оппозиции, то ее путь к власти был надежно заблокирован сочетанием «административного ресурса»: ручных избирательных комиссий, правоохранительных органов, работающих по вызову, и государственного или полугосударственного телевидения, выполняющего работу коллективного агитатора, горлана и главаря.

Печально, но факт: такая система долгие годы приветствовалась немалой частью демократической общественности, которая была готова закрыть глаза на любые нарушения на любых выборах, если они позволяли «не допустить победы коммунистов».

А демократические партии — за редчайшими исключениями — старались не возмущаться, когда нарушались права их коммунистических оппонентов.

Между прочим, сегодня коммунисты защищают демократов, утверждая, что с «ЯБЛОКА» и СПС попросту «списаны» голоса, необходимые для прохождения в парламент…

За минувшее десятилетие на президентских выборах власти не угрожало ничто.

Если же говорить о парламентских выборах, то лишь одна Госдума была оппозиционной: избранная в 1995 году.

И то лишь потому, что перед президентскими выборами 1996 года Ельцину жизненно был необходим парламент, дающий возможность вести кампанию под лозунгом «Не допустим коммунистического реванша!».

Возможно, реформаторы свято верили, что всегда будут в правительстве.

Возможно, они свято верили, что в стране всегда будет президент, проводящий либеральные реформы.

Возможно, они свято верили, что эта система умеет бороться только с коммунистической оппозицией, а против них она не сработает.

Сработала.

И не на кого сегодня пенять — только на себя.

И те, кто в 1993-м приветствовал «авторитарный проект», и те, кто в 1996-м одобрял любые средства, обеспечивающие переизбрание Ельцина, и те, кто в 1999-м шел на выборы-99 с лозунгом «Путина — в президенты, Кириенко — в Думу», хотели как лучше — для себя.

Могло ли выйти иначе, чем как всегда?

«Все шире распространяется пагубное заблуждение: для того, чтобы чего-то добиться, надо развязать руки исполнительной власти, устранив бремя демократической процедуры».

Это — не цитата из выступления кого-либо из оппозиционных Ельцину политиков десятилетней давности.

Это — «гуру» наших либералов, доктор Фридрих Хайек.

Он-то понимал, что к чему.

В отличие от тех, кто вещал тогда, что недолгая «авторитарная стадия» поможет поднять экономику, а потом можно и к демократии вернуться.

Возможно, если бы они могли предвидеть будущее, прошлое оказалось бы иным.

Пока же мы вернулись. Но вовсе не к демократии.