На величайшей сложности вопрос, поставленный в заголовке, можно дать или очень короткий, или очень длинный ответ. Короткий ответ состоит в том, что России нужна армия, которая была бы антиподом той, что имеется сейчас. А именно: менее многочисленная, но гораздо лучше подготовленная и технически оснащенная, обладающая высоким моральным духом, обеспечивающая достойный материальный уровень и социальный статус военнослужащих, способная эффективно выполнить разумно и четко поставленные военные задачи как на ближайшую, так и на отдаленную перспективу.

Как никогда ранее, потребность в принципиально другой военной организации государства стала очевидна после трагедии «Норд-Оста». Российский президент в этой связи заявил о необходимости глубокого реформирования военной доктрины, материальной части армии и других «силовых» структур для борьбы с международным терроризмом и сопутствующими ему угрозами.

Впрочем, любые рассуждения на эту тему останутся чистой схоластикой, если не учитывать, с одной стороны, реальные военные потребности, а с другой – необходимые для их удовлетворения доступные материальные ресурсы (прежде всего финансовые и людские). Собственно говоря, военная доктрина, стратегия, план развития Вооруженных сил (ВС) и программа вооружения суть, по логике вещей, не что иное, как связующие звенья между потребностями и ресурсами, или разумный компромисс между желаемым и достижимым.

Какая армия нам по карману?

В условиях всеобъемлющего режима секретности, распространенного на достоверную военную и военно-экономическую информацию, в публичных дебатах высказываются самые разные оценки военных потребностей России на перспективу 10 лет – минимальный срок для существенного реформирования крупных ВС. Весьма широк и диапазон представлений относительно того, что формирует эти потребности. Попробуем подойти к проблеме с другого конца, взяв в качестве отправных точек два положения, с которыми согласятся большинство специалистов независимо от их идеологических убеждений и военно-политических оценок.

В последние годы в стране сложился довольно устойчивый консенсус стратегического сообщества (включая специалистов как на государственной службе, так и вне ее) относительно того, что усредненный по российским и мировым стандартам приемлемый уровень расходов на оборону составляет примерно 3,5 % ВВП. Этот уровень был определен как оптимальный в нескольких указах президента Ельцина и подтвержден президентом Путиным. Тем не менее он ни разу не был реализован в предлагавшихся правительством федеральных бюджетах 1998–2003 годов (колебался в пределах 2,4–2,7 % ВВП).

В проекте федерального бюджета на 2003-й правительством по разделу «Национальная оборона» предусматривается выделить около 350 млрд рублей, или 2,7 % ВВП (не включая затрат на другие войска и военные органы, имеющие отношение к внутренней и внешней безопасности и финансируемые по разделу «Правоохранительная деятельность» в объеме примерно 1,5 % ВВП, а на 2003 год –1,9 % ВВП). Судя по всему, максимально достижимый в нормальных условиях предел финансирования обороны составляет теперь не 3,5 %, а примерно 3 % ВВП. Если бы в бюджете-2003 на оборону было отпущено 3 % ВВП, это означало бы прибавку в 40 с лишним млрд рублей – до общего объема в 390 млрд. Это первая точка отсчета для последующего анализа.

Вторая бесспорная предпосылка состоит в том, что военнослужащие Российской армии должны иметь достойный хотя бы по меркам своей страны уровень жизни. Представляется, что по состоянию цен на сегодняшний день совокупное месячное денежное довольствие младшего офицера должно быть порядка, как минимум, 10 тыс. рублей при отмене жилищно-коммунальных и иных льгот (на деле сейчас денежное довольствие младших офицеров составляет около 5 тыс.). Такой уровень тоже весьма скромен, но позволил бы офицеру и его молодой семье по приезде в первый гарнизон обеспечить минимальный достаток и мотивацию к хорошей службе.

В этом случае, как показывают расчеты, при пропорциональном изменении размеров довольствия всему офицерству и с учетом других расходов на содержание Вооруженных сил Россия в упомянутых бюджетных рамках (3 % ВВП) могла бы позволить себе иметь армию общей численностью 800–850 тыс. военнослужащих. И это при условии, что комплектование рядового состава по-прежнему будет осуществляться преимущественно на основе призыва, а на инвестиционные статьи – НИОКР, закупки и ремонт вооружений и военной техники (ВиВТ), капитальное строительство – останется хотя бы 30 % бюджета, как это было в конце 1990-х годов и в начале этого десятилетия.

Размер денежного довольствия – не единственный фактор, влияющий на качество личного состава. Важную роль здесь играет прежде всего обеспечение жильем (сейчас около 160 тыс. офицеров только в ВС нуждаются в жилье или его улучшении), а также боевая подготовка, уровень профессионализма, условия жизни и службы рядового состава. В этой связи, опять-таки независимо от различия в оценках угроз и военных потребностей, необходимо увеличить ассигнования на жилищное строительство и совершенствование боевой подготовки. Последнее предполагает главным образом дополнительные расходы на горюче-смазочные материалы (ГСМ), ремонт, запчасти (ЗИП) и боеприпасы.

Но этим вопрос не исчерпывается. В российском стратегическом сообществе общепризнано, что выделяемых на техническое оснащение ВС 30 % бюджетных средств недопустимо мало. Это ведет к детехнизации армии, сокращению доли новых вооружений и техники, окончательному развалу оборонно-промышленного комплекса (или его переориентации на экспорт). В результате Россия перестает существовать как передовая военная держава. Провозглашена цель: довести финансирование инвестиционных статей, как минимум, до 40 % военного бюджета. В этом случае в 2003-м при прочих названных предпосылках численность Российской армии составила бы порядка 700–750 тыс. человек. Таковы выводы из двух общепринятых предпосылок. Третья является предметом острейших разногласий как среди экспертов, так и в обществе в целом.

Для освоения новой техники и новых методов ведения боевых действий, для искоренения дедовщины и других социальных пороков армии требуется качественное улучшение рядового состава. По мнению автора и многих его единомышленников, это недостижимо без перехода комплектования рядового и сержантского состава ВС на контрактную основу. С учетом приведенных выше расчетов (принимая минимально привлекательный для рядового состава уровень месячного денежного довольствия в 5 тыс. рублей) Россия могла бы иметь армию общей численностью 550–600 тыс. военнослужащих [1].

Контрактная армия при грамотном использовании имеет огромные преимущества перед призывной, воюет с минимальными собственными потерями и ограниченным ущербом для местного населения. Достоинства контрактных ВС продемонстрировали операции США в Персидском заливе и Афганистане, действия НАТО в Югославии. В свою очередь, недостатки призывной армии наглядно подтверждает американский опыт во Вьетнаме, советский – в Афганистане и российский – в двух чеченских кампаниях последнего десятилетия. Тем более что на профессионализм и качественные параметры – взамен массовости личного состава и вооружений – должны ориентировать стратегов доктринальные нововведения после трагедии «Норд-Оста».

Таким образом, в практически заданных финансовых параметрах численность Российской армии колеблется в пределах 550–700 тыс. военнослужащих – в зависимости от принципа комплектования рядового состава.

Полагая, что это недопустимо мало, кое-кто выступает против перехода на контракт и за всемерное ужесточение условий призыва (отмена отсрочек, усиление уголовной ответственности, драконовский закон «Об альтернативной гражданской службе» и пр.). Но такой подход сколь архаичен, столь и непрактичен. Дело в том, что уже в ближайшие годы демографический «провал» сократит призывной контингент более чем на 60 %. Сохранение призыва как основного принципа комплектования рядового состава приведет лишь к незначительной прибавке в численности ВС и мизерной экономии по статье «Содержание Вооруженных сил». Ведь большая численность рядового состава предполагает увеличение и офицерских кадров, а значит, и затрат на их денежное довольствие и жилье. Недаром все передовые армии мира, включая континентальные европейские, одна за другой – вслед за США и Великобританией – переходят на контракт. По существу, контрактная армия становится неотъемлемым, знаковым атрибутом передовых в военном отношении государств (исключением является Израиль с его совершенно особым геостратегическим положением).

Вместе с тем при сохранении призыва выигрыш в численности порядка 150 тыс. человек не окупается потерей в качестве личного состава. И он в любом случае не принципиален по сравнению с другими факторами безопасности (степень защищенности границ, острота национальных конфликтов внутри и по периферии, характер отношений с соседними странами, состояние режимов разоружения и нераспространения в мире и пр.).

Невозможность поддерживать достаточный по численности боеготовый резерв (контингент запаса) на случай всеобщей мобилизации – это еще один довод против контрактной армии. Данная концепция, в традициях царской российской и Советской армий, глубоко укоренилась в сознании офицерского корпуса. Для анализа этого вопроса недостаточно только бюджетно-технических оценок. Дополнительно нужны некоторые оперативно-стратегические соображения.

Мобилизация для «большой» войны?

Понятно, что в обозримый период «большая» война по типу Второй мировой или той, к которой готовились в 60–80-е годы прошлого века, у России гипотетически могла бы возникнуть только с НАТО или Китаем. В обоих случаях, вероятнее всего, имела бы место быстрая эскалация военных действий – вплоть до применения оружия массового уничтожения (ОМУ), что и предусматривает российская военная доктрина. Она недвусмысленно предполагает применение ядерного оружия первыми «в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических для национальной безопасности РФ ситуациях». Понятно, что мобилизация в этом случае была бы невозможна и бессмысленна.

Но даже некоторая отсрочка применения ядерного оружия в такой войне за счет ведения обычных боевых действий все равно не оставляет шансов всеобщей мобилизации. Опыт недавних конфликтов показал, что в войне с НАТО не существовало бы непоражаемого тыла, как в Первую или Вторую мировые войны. Современные ракетные и авиационные высокоточные неядерные средства большой дальности способны быстро разрушить военную промышленность, инфраструктуру складских хранилищ, транспорта и тылового обеспечения на всей территории, прежде чем удастся мобилизовать, вооружить, обучить и переправить на фронт миллионы военнослужащих запаса. Впрочем, для них у России нет и не предвидится достаточных запасов исправных ВиВТ, разве что легкого оружия, не много значащего в «большой» войне.

Даже при полной предвоенной мобилизации промышленности производство современного тяжелого оружия – это слишком длительный и сложный процесс, чтобы развернуть его в условиях интенсивных и глубоких ракетно-авиационных ударов и постоянной угрозы применения ядерного оружия. Максимум, что могла бы обеспечить промышленность в военное время, – пополнение боеприпасов, ЗИП и ГСМ.

Гипотетическая «большая» война с Китаем имела бы иной характер. В обозримом будущем эта страна вряд ли создаст сопоставимые с натовскими силы общего назначения (СОН), особенно по части высокоточного оружия (ВТО) большой дальности. Но соревноваться с Китаем в деле мобилизации резервистов в предвоенный или военный период – дело совершенно безнадежное, учитывая практически неограниченные людские резервы и геостратегические преимущества КНР в зоне возможного конфликта (Забайкалье и Дальний Восток).

Что касается региональных или локальных конфликтов, миротворческих и антитеррористических операций, то тут всеобщая мобилизация не нужна по определению. Во всяком случае, мобилизация, аналогичная той, что проводилась в Великую Отечественную войну и до сих пор планируется российским Министерством обороны (несколько миллионов человек). Конечно, отказ от традиционной концепции большого воинского запаса – это крайне трудный и болезненный шаг для любой крупной военной организации, тем более российской. Никакие логические доводы на военное ведомство не подействуют, тут требуется волевое и недвусмысленное решение высшего политического руководства.

Надо отметить, что в самых крупных локальных конфликтах последнего времени США и некоторые их союзники использовали наряду с контрактной армией и резервистов (национальную гвардию). Но такой ограниченный резерв вполне совместим с контрактной армией. России также может понадобиться дополнительный контингент для усиления группировки регулярных войск или их замещения при переброске в отдаленные районы. Подобный контингент (дополнительно 50–70 % к личному составу регулярной армии) вовсе не исключается, а, напротив, предполагается при контрактном комплектовании ВС. В эту категорию военнослужащих могут войти, во-первых, отслужившие контрактники (при этом в контракте должно быть зафиксировано их обязательство оставаться в боеготовом резерве до определенного возраста). Во-вторых, личный состав других войск и военных органов, который по численности сейчас сравним с собственно Вооруженными силами и должен быть соответствующим образом подготовлен для усиления рядов ВС.

Понятно, что в профессиональном отношении эти военнослужащие будут значительно превосходить нынешних запасников, привлекаемых на военные сборы (не случайно их называют в армии «партизанами»). Главное, чтобы для резерва контрактной армии хватило складированных вооружений и боевой техники и чтобы резерв регулярно освежал навыки обращения с ними. Наконец, следует напомнить и про то обстоятельство, что отслуживших по призыву до 2003 года военнослужащих запаса 1-го разряда будет порядка 4 млн через пять лет и около 2 млн через десять лет, что достаточно для отлаживания всех вопросов резерва при наличии контрактной армии.

Итак, с точки зрения ресурсной базы именно контрактная армия численностью 550–600 тыс. человек могла бы обеспечить на ближайшие 10–15 лет самое высокое качество Вооруженных сил России. Но будет ли такая армия отвечать интересам безопасности РФ?

Векторы угроз и конфликтов

После трагедии «черного сентября» руководство России взяло курс на всемерное политическое и экономическое сближение с США и их союзниками в Европе и на Дальнем Востоке. После трагедии «Норд-Оста» Российская армия и другие силовые структуры переориентируются на задачи нового типа. Но внешняя политика страны и новые доктринальные воззрения оказались в разительном несоответствии с ее военной политикой и военным строительством. Можно без преувеличения сказать, что Российская армия с планируемой численностью свыше 1 млн военнослужащих (на 2004 год) и системой всеобщей мобилизации, так же как и долгосрочная программа вооружения, условно говоря, на 70–80 % ориентированы на войну с Западом (включая Турцию и Японию).

Справедливости ради следует отметить, что курс США и НАТО в сфере военного строительства, разоружения и применения силы не способствует глубокому пересмотру военной политики России, а, наоборот, существенно его затрудняет. Но это отдельная тема. А поскольку здесь речь идет именно о российской военной политике и военной реформе и для России эта проблема стоит намного острее, чем для всех других стран, преодоление названной инерции является непреложным условием создания современной и сильной армии Российской Федерации.

По существу, разрубить гордиев узел бед российской военной политики и проблем военной реформы невозможно, если на уровне высшего политического руководства не принять исторического по своим масштабам решения и не добиться проведения его в жизнь. Суть таких действий – твердо и недвусмысленно дать руководящее указание военным исключить из военной доктрины, стратегии и оперативного планирования, системы дислокации и боевой подготовки, программы оснащения ВС РФ все сценарии широкомасштабной обычной войны с НАТО в Европе, а также с США и Японией на Дальнем Востоке. Европейские военные округа и флоты, опирающиеся на развитую тыловую инфраструктуру, должны рассматриваться в основном как зона базирования войск и сил, предназначенных для использования на других театрах военных действий, для миротворческих операций в СНГ и иных регионах мира, для антитеррористических функций и акций где бы то ни было.

Вероятность войны с НАТО на все обозримое будущее исчезающе мала как в свете объективных интересов сторон, так и ввиду катастрофических последствий такого конфликта. Но пока НАТО функционирует как военно-политический союз, имеет мощные коллективные вооруженные силы, расширяется на Восток и не приглашает Россию в свои ряды, прагматичный военный взгляд на вещи не позволяет просто сделать вид, что НАТО не существует, или слепо положиться лишь на декларативные заверения нынешних западных лидеров в дружелюбии. До тех пор пока материальный военный базис альянса качественно не трансформирован (односторонним путем или посредством новых договоров), нужда в некотором военном потенциале России на европейских стратегических направлениях будет сохраняться даже при последовательном экономическом и политическом сближении с Западом.

Допустимая ничтожная вероятность конфликта РФ – НАТО вполне может быть блокирована за счет оптимального потенциала ядерного сдерживания на стратегическом и оперативно-тактическом уровне. Силы общего назначения в этом районе нужны лишь постольку, поскольку они обеспечивают и прикрывают стратегические ядерные силы (СЯС), а оперативно-тактические ядерные средства в основном применяют носители двойного назначения из состава Сухопутных войск, ВВС и ВМФ. Кроме того, обладающая высокой боеспособностью и мобильностью группировка СОН, ориентированная на другие театры военных действий, физически будет размещаться главным образом в европейской части страны. Само собой разумеется, что системы ПВО, ПРО театра военных действий, а впоследствии, возможно, и дополнительные элементы стратегической ПРО будут развернуты в названой зоне, защищая ее от ударов с южных и восточных азимутов.

В российском стратегическом сообществе практически единодушно признано, что главная прямая угроза безопасности страны сегодня исходит с южных направлений по протяженной дуге нестабильности от Приднестровья и Крыма до Памира и Тянь-Шаня. Однако эта угроза не выражается в традиционной форме агрессии организованных вооруженных сил. Она имеет характер экстремистских националистических и религиозных движений, использующих партизанские методы ведения войны трансграничного типа (т. е. со слиянием внутреннего и внешнего конфликта) в отношении самой России на Кавказе и ее союзников в Центральной Азии. Речь также идет об угрозах нового типа, как о следствии или причине конфликтов: терроризм, торговля оружием и наркотиками, незаконная миграция и организованная трансграничная преступность, браконьерство и контрабанда.

Перед лицом таких угроз вооруженным силам приходится выступать в необычной для них роли и действовать совместно с внутренними и пограничными войсками, правоохранительными органами и спецслужбами. Именно в расчете на эти операции России необходима новая, не слишком многочисленная, но высокомобильная, хорошо подготовленная и оснащенная профессиональная армия. В самой успешной и крупномасштабной региональной операции такого типа – «Буре в пустыне» 1991 года – действовала полумиллионная группировка войск США при поддержке около тысячи боевых самолетов и порядка 5 тыс. единиц бронетехники. Сопостовимой же по размеру российской группировки — при должном качественном уровне войск и сил — было бы достаточно для защиты интересов РФ от самой крупной мыслимой угрозы на Кавказе и в Центральной Азии. Примерно такую по величине группировку смогла бы развернуть Российская армия общей численностью 550–600 тыс. человек при условии мобилизации резервистов из числа бывших контрактников и из состава других войск.

Те или иные элементы такой армии будут способны эффективно действовать в условиях локальных конфликтов низкой интенсивности, поддерживать внутренние войска и пограничников, участвовать в миротворческих и антитеррористических операциях, в том числе коллективных. Группировка подобного масштаба может в перспективе понадобиться на другом театре военных действий – на восточных рубежах страны.

В настоящее время трудно представить себе реалистический сценарий угрозы прямой агрессии Китая против России даже в долгосрочной перспективе (10–15 лет). Экономические, политические и военные отношения между обеими державами сейчас развиваются весьма успешно. КНР является главным покупателем самых современных обычных вооружений России (в которых крайне нуждается даже собственно Российская армия) и лицензий на их производство. Но некоторые общеизвестные факторы и тенденции на Дальнем Востоке могут в будущем создать предпосылки для конфликта интересов этих двух держав.

Воссоздать на востоке мощную войсковую группировку, как в 1970–80-е годы, Россия не готова по экономическим, политическим и договорно-правовым причинам. Рассчитывать на усиление восточной группировки путем передислокации войск из Европейского региона тоже не приходится. Для транспортировки одной мотострелковой или бронетанковой дивизии потребовалось бы полтысячи железнодорожных эшелонов и два месяца сроку [2].

Единственный выход – в случае неблагоприятных тенденций на восточных рубежах заблаговременно создавать там хорошо охраняемые и прикрытые зенитными средствами и средствами ВВС военные припасы и хранилища тяжелого оружия в пределах договорных ограничений. В условиях военной угрозы личный состав можно будет перебросить туда по воздуху и по суше (в том числе с использованием гражданского транспорта), чтобы за несколько месяцев удвоить или утроить численность группировки и выдвинуть ее на угрожаемые направления. Имея армию общей численностью 550–600 тыс. человек, можно быстро создать на востоке хорошо подготовленную и оснащенную 200–250-тысячную группу войск, а в европейской части этих военнослужащих заместили бы резервисты.

Учитывая геостратегические проблемы России на данном театре военных действий, тем более необходимо бесспорное ядерное превосходство на стратегическом и оперативно-тактическом уровне. Это позволит силам общего назначения – при условии превосходства в воздухе – защищать интересы страны в течение, как минимум, нескольких недель, пока не будет восстановлен мир или принято решение о применении ядерного оружия.

С учетом ограничений, которые ресурсная база накладывает на численность СОН при значительном повышении их качественного уровня, оптимальный потенциал ядерного сдерживания в перспективе приобретает особую важность. Безусловно, и на глобальном, и на региональном уровне ядерное оружие – самое действенное средство сдерживания от нападения с применением аналогичного оружия и, возможно, других видов ОМУ. Что касается сдерживающего эффекта ядерных средств против сил общего назначения, то это вопрос спорный и неоднозначный, особенно если противник в дополнение к превосходству по СОН будет иметь собственные стратегические силы и тактическое ядерное оружие (ТЯО).

С уверенностью можно говорить только об одном: в названных условиях сами по себе оперативно-тактические средства даже в большом количестве будут немногого стоить без «прикрытия» в виде неуязвимых, эффективных и мощных стратегических ядерных сил. Без них ТЯО станет играть скорее провокационную роль, побуждая противника к нанесению упреждающего удара по тактическим и стратегическим силам России.

При численности 550–600 тыс. человек около 200 тысяч приходилось бы на рода войск с наивысшим уровнем технизации, наибольшей пропорцией офицеров и рядовых-контрактников и (или) на войска, находящиеся в повышенной боевой готовности: Ракетные войска стратегического назначения (РВСН) и другие составляющие СЯС, Военно-космические силы (ВКС), Ракетно-космическую оборону (РКО), части ПВО в составе ВВС, Ядерно-технические и Воздушно-десантные войска (ВДВ). Эти рода войск следует первыми и полностью переводить на контракт, что было бы относительно недорого: дополнительно 3 % к военному бюджету 2003 года.

Остальные 350–400 тыс. военнослужащих распределялись бы между СОН Сухопутных войск, ВВС и ВМФ, а также централизованными военными структурами. Их перевод на контрактную основу с увеличением денежного довольствия обошелся бы примерно в 10 % сверх военного бюджета 2003-го. Примерно столько же стоило бы в сумме соответствующее сокращение численности ВС, увеличение военных пенсий и переход на контракт других войск. Если решительно и последовательно осуществить всю эту реформу за три года, то расходы на нее не превысят 10–15 % ежегодных дополнительных ассигнований на «национальную оборону» и «правоохранительную деятельность» (по объему финансирования-2003).

Нынешний официальный план Министерства обороны по переводу на контракт половины войск к 2011 году является типично бюрократическим затягиванием процесса (видимо, в расчете на его «естественное умирание»), что не даст ни положительного военного эффекта, ни экономии средств, ни решения насущных проблем армии и оборонного комплекса. Усилиями Генштаба и командования видов ВС сокращение численности войск практически сошло на нет и остановилось на уровне 1,1–1,2 млн человек. Тем самым аннулируется потенциальная внутренняя экономия по статье «Содержание», необходимая для существенного улучшения качества личного состава, оснащения и боевой подготовки. Все это теперь планируется только за счет дополнительных ассигнований, которые не превысят уровня инфляции более чем на 5–10 %, а возможно (при падении мировых цен на нефть), и сравняются с ним.

Другие выдвигаемые «непропеченные» идеи вроде перехода на 6-месячный срок службы по призыву только запутывают вопрос и отвлекают рассмотрение проблем на побочные темы. Такой срок службы не позволяет подготовить рядовой состав на должном уровне, а для поддержания разумно необходимого боеготового запаса есть более эффективные пути, отмеченные выше.

«Эксперимент» Минобороны с переводом на контракт одной линейной дивизии (вернее, еще одной, наряду с 201-й дивизией, дислоцированной в Таджикистане) имеет мало смысла и в военном отношении, и как «опытный образец». Весьма произвольна и необоснованна практика Генштаба по выделению во всех видах ВС отдельных частей и соединений постоянной боевой готовности. Эта практика не более чем дань традициям холодной войны, поскольку, помимо упомянутых выше родов войск (РВСН, РКО, ПВО и пр.), полки и дивизии общего назначения из состава Сухопутных войск, ВВС и ВМФ больше нет нужды держать в повышенной готовности в расчете на «внезапное нападение» Запада.

Приоритеты программы вооружений

Принятая на настоящий момент и тщательно скрываемая под завесой секретности российская программа вооружений предполагает, по сути, «размазывание» ресурсов тонким слоем, чтобы удовлетворить ведомственные интересы видов ВС и поддерживать максимальное число военно-промышленных предприятий на минимальном уровне госзаказа (в «коматозном состоянии»). Инвестиционные статьи военного бюджета, в которых отсутствуют ясные и обоснованные приоритеты, подавляются статьями «содержания» (более 70 % бюджета). Более или менее уверенно чувствуют себя только фирмы, работающие на экспорт, то есть вооружающие чужие армии.

Исправить положение помогло бы не только изменение в соотношении «содержание-инвестиции» с 70 : 30 на 60 : 40 (за счет сокращения численности ВС), но и четкое определение приоритетов в свете новых потребностей безопасности. Прежде всего необходимо круто изменить программу в сфере стратегических вооружений. В частности, для обеспечения стратегической достаточности и стабильности необходимо пересмотреть принятые российским руководством в середине 2000 года и начале 2001-го решения по развитию СЯС. Следовало бы сосредоточить ресурсы на ракетных силах наземного базирования. Расширение производства ракет «Тополь-М» дало бы через 10–15 лет группировку в составе 300–400 межконтинентальных баллистических ракет шахтного и мобильного базирования.

При оснащении системами разделяющихся головных частей (РГЧ) такая группировка способна нести 1 000–2 000 боеголовок и, в отличие от морских и авиационных средств, обеспечить потенциал стабильного сдерживания по всем азимутам. Это нужно в свете прогнозируемого распространения ОМУ и его носителей по южному поясу Евразии. Морскую и авиационную составляющие СЯС надо поддерживать, по возможности продлевая срок службы существующих систем и постепенно переключая ВМФ и ВВС на выполнение региональных задач. В условиях острого дефицита ресурсов целесообразно возобновить политику интегрирования отдельных составляющих СЯС, а также СЯС с Военно-космическими силами и Ракетно-космической обороной.

Нужно особо подчеркнуть, что речь не идет о наращивании российского ядерного потенциала. В обозримый период стратегические силы РФ в любом случае будут сокращаться. Но их оптимальная структура обеспечит военную стабильность при любых условиях развития отношений с США вокруг проблем ПРО и СНВ. Стратегическая заинтересованность Вашингтона в решении этих вопросов на договорной основе, скорее всего, ощутимо возрастет.

Как показывают оценки, это наименее затратное направление обеспечения достаточных СЯС позволяет ориентировать остальные средства на повышение боеспособности ослабленных сил общего назначения или на системы стратегической обороны. Напротив, намеченный сейчас курс на «сбалансированную модернизацию» всех составляющих триады при жестком дефиците финансирования развалит все компоненты СЯС или повлечет за собой огромный перерасход средств, но с весьма низкой отдачей. Отказ от наследия холодной войны в виде концепции «паритета» – это в первую очередь отказ не от сопоставимости по числу носителей и боезарядов, а от крайне дорогостоящей концепции триады, которая впредь и не нужна, и не по средствам Российской Федерации.

Благодаря такому ядерному потенциалу (вместе с ограниченными, но гибкими в применении, высокоживучими и сохранными средствами ТЯО), России будет легче обеспечивать безопасность на западе в условиях продвижения НАТО на Восток и выстраивать отношения сотрудничества с альянсом, не опасаясь его превосходства в СОН и их наступательного потенциала вне зоны ответственности блока. Тем более это важно на азиатских направлениях, поскольку там ни одна из держав в обозримом будущем не сможет сравняться с Россией по стратегическому потенциалу, если он будет поддерживаться оптимальным образом.

России также следует уделить гораздо больше внимания развитию нестратегической противоракетной обороны и для Европы, и для Азии. Причем ПРО театра военных действий не обязательно должна быть альтернативой стратегической противоракетной системе. Она может быть первой фазой внедрения эшелонированных антиракетных систем России, США и их союзников и опытным полигоном взаимодействия держав на этом поприще. Кроме того, нужно поддерживать передовой уровень систем предупреждения, управления, разведки для СЯС и СОН, включая их космическую составляющую, без чего немыслима современная армия.

Если условно взять за ориентир 2003 год, то при военном бюджете в 390 млрд рублей (3 % ВВП) и при выделении на содержание ВС 60 % этих средств на инвестиционные статьи приходилось бы более 150 млрд рублей (сейчас около 100 млрд). Порядка 35–40 % этих ресурсов обеспечили бы эффективный потенциал ядерного сдерживания на стратегическом и тактическом уровне, совершенную систему предупреждения и боевого управления, а также постепенное наращивание современных систем ПВО и ПРО театра военных действий. Это позволило бы одновременно разрабатывать новейшие системы стратегической ПРО и космических систем.

Остальное можно было бы использовать для оснащения качественно новых СОН. Главным приоритетом для них должны быть не танки, пушки, самолеты и корабли, а резкое повышение уровня информационного обеспечения, управления и связи (включая, например, разветвленную наземную сеть приемников для уже развернутой космической навигационной системы ГЛОНАСС). Без этого нет современной армии и современных способов ведения военных действий, сколь велика ни была бы ее совокупная огневая мощь. От результатов деятельности в этом направлении зависят перспективы массового развертывания и применения высокоточного оружия большой дальности, пример эффективности которого был наглядно продемонстрирован в операции НАТО против Югославии в 1999 году и в Афганистане в 2001–2002 годах. Этого требует и отработка взаимодействия армии с другими войсками и частями спецназначения, которая должна стать одним из главных направлений боевой подготовки после трагедии «Норд-Оста».

Ежегодные инвестиции в СОН в указанном объеме помогут в течение 10–15 лет обеспечить Российскую армию (в зависимости от выбора типов и роста стоимости ВиВТ) средствами для закупки примерно 3 000 единиц бронетехники, 2 000 единиц артиллерии разных систем, 1 000 пусковых установок зенитных управляемых ракет войсковой ПВО, 100 военно-транспортных и 1 000 боевых самолетов и вертолетов. Такие вливания позволят также ремонтировать самые современные корабли и подводные лодки, обновлять их ракетно-торпедное вооружение и радиоэлектронные системы. Удельный вес новейшей техники при оптимально сокращенной численности ВС достигнет 30–40 %, что соответствует мировым стандартам.

Заключение

Разумеется, даже самые эффективные Вооруженные силы в новых условиях не обеспечат безопасность и политические интересы страны без взаимодействия с другими войсками, военными и правоохранительными органами и службами. Кроме того, разумная военная политика должна согласовываться с правильной внешней политикой и надлежащими дипломатическими усилиями. В настоящее время у России нет такого взаимодействия и согласования. Взяв курс на свертывание главного и лучшего компонента СЯС – наземно-мобильных ракетных сил, Москва «вышибла стул» из-под своих дипломатов на переговорах с Вашингтоном по наступательным и оборонительным стратегическим вооружениям. А значит, она не только потеряла Договор по ПРО и новое полномасштабное соглашение по СНВ, но и лишилась важнейшего рычага влияния на американскую политику в целом (в том числе по расширению НАТО, силовому воздействию на Ирак и пр.).

Вяло сопротивляясь продвижению НАТО на Восток, Россия ничего не сделала для нейтрализации негативных последствий этого процесса, а именно: для включения стран Балтии в Договор об обычных вооруженных силах в Европе, для нового радикального сокращения сил общего назначения, для запрещения ядерного оружия в Центральной и Восточной Европе. Тут сочетание «сонной» дипломатии и несуразной военной политики и военной реформы дало хрестоматийно жалкие результаты.

В не меньшей степени это относится к восточному региону, где обеспечение безопасности России зависит не только от достаточной обороны, но и еще более от развития сбалансированных экономических и политических отношений с двумя главными соседями – Китаем и Японией. Между тем за прошедшее десятилетие российская дипломатия не сумела найти взаимоприемлемый выход из тупика территориального спора с Токио, что делает российские позиции в отношениях с КНР все более слабыми.

Все это, однако, тема для отдельного разговора. Суммируя высказанные выше соображения, можно обозначить основные параметры армии, военной политики и военной реформы, которые нужны на ближайшую перспективу:

J максимальная открытость военного бюджета, включая программу вооружения, широкое обсуждение его обоснованности и отраженной в нем военной политики, расширение роли и участия в этом процессе парламента, независимых научных и общественных организаций;

- увеличение военных расходов до 3 % ВВП;

- сокращение численности Вооруженных сил за 2–3 года до 800 тыс., а за 5–6 лет до 550–600 тыс. военнослужащих;

- за этот период перевод комплектования ВС и других войск полностью на добровольно-контрактную основу;

- параллельное повышение денежного довольствия военнослужащих в 2003–2004 годах примерно вдвое по сравнению с нынешним (помимо инфляции);

- увеличение инвестиционной составляющей военного бюджета до 40 %;

- пересмотр программы СЯС с приданием приоритета ракетным силам наземно-мобильного базирования и совершенствованию систем управления, системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН), а также развитию новых систем ПРО и ПВО театра военных действий, космических систем;

- создание компактных, мобильных и технически хорошо оснащенных сил общего назначения с акцентом на резкое улучшение их систем управления и связи, информационного обеспечения, на массовое оснащение высокоточным оружием большой дальности;

- переориентация СОН на локальные конфликты и региональные войны, а также операции нового типа на юго-западных, южных и восточных стратегических направлениях и создание складов ВиВТ и запасов материального обеспечения вблизи районов, находящихся под угрозой.

[1] Автор благодарен эксперту П.Б. Ромашкину за помощь в произведенных расчетах.

[2] О. Одноколенко. Десант генерала Шпака. Итоги. № 26. 2002. 2 июля. С. 20–21.