|
Мечтая о свободе годы,
Не замечаем мы того,
Что нашей собственной свободы
Боимся более всего.
Александр ГОРОДНИЦКИЙ
 Президент
Ассоциации российских бардов, доктор физико- математических
наук, мореплаватель, исходивший почти все океаны планеты,
академик Российской академии естественных наук, историк
и поэт, автор нескольких сотен песен и стихов, профессор
МГУ, участник экспедиций по поискам Атлантиды, не раз спускавшийся
на дно морское…
Все это – один и тот же человек: Александр Городницкий,
которому 20 марта исполняется семьдесят лет.
Александр Городницкий, мальчик из блокадного Ленинграда,
выпускник Горного института, геофизик и океанолог, полтора
десятка лет проведший в экспедициях в Заполярье и тридцать
лет проплававший в океане, – один из Учителей этого поколения.
Почти полвека назад он написал первую песню – «Геофизический
вальс». За одну ночь и… под угрозой лишения комсомольского
билета. В противном случае его геофизический факультет мог
проиграть соперникам с геологического факультета конкурс
студенческих спектаклей. Городницкий справился с поручением
– геофизики с блеском выиграли конкурс…
А дальше его песни запели геологи и летчики, альпинисты
и моряки. «Снег» и «Перекаты», «Песню полярных летчиков»
и «Деревянные города» пели, как правило, понятия не имея
об их авторе и честно полагая народными. А также — «На материк»
(«От злой тоски не матерись»), с которой связана примечательная
история. В начале 60-х рабочие геологической партии, среди
которых немалую часть составляли бывшие зэки, подвыпив,
исполняли эту песню как одну из «старых лагерных». Будучи,
по его словам, «молодым, глупым и тщеславным», Городницкий
немедленно заявил о своем авторстве. На что услышал лаконичный
ответ: «Еще раз скажешь, что твоя, — пришьем». После чего
ему объяснили, что «за такую песню надо всю жизнь страдать
в зоне». И нашлись даже очевидцы, которые слышали эту песню
в 40-е годы в лагерях под Норильском.
Этим, однако, дело не закончилось: в 80-е годы на Кольском
полуострове Городницкому показали… могилу «того самого,
кто эту песню написал: здесь он сидел, здесь же его и пришили».
Наконец, в начале 90-х автору пришло письмо из зоны, от
«членов общества книголюбов», которые сообщали, что очень
любят все его песни, а особенно «От злой тоски», которую
считают своей. И уверяли, что «ежели что – примем как родного»…
Впрочем, «как родного» его приняли те, кто собирал первые
записи на допотопных магнитофонах, кто шагал по стране с
тяжелыми рюкзаками за спиной, вдыхал едкий дым костров и
подставлял лицо упругому ветру с перевалов; кто часами спорил
о «физиках и лириках» и у кого «понедельник начинался в
субботу». Сегодня, постарев на три-четыре десятилетия, они
продолжают считать его песни частью своей души. Они по-прежнему
заполняют концертные залы, увидев афишу с именем Городницкого
и его неизменного партнера и друга Михаила Кане, и стоя
подпевают «Атлантам», исполнением которых традиционно заканчиваются
его концерты.
Песни Городницкого, как и он сам, редко были веселыми –
как правило, в них задавала тон грустная ирония. Как скажет
критик Лев Аннинский, в его судьбе «сойдутся две линии:
мечта и опыт, бунт против внутреннего рабства и понимание,
сколь глубоко оно заложено в душу». Правда, в 1991 году
Городницкий, по его словам, ходил на митинги и кричал: «Ельцин,
Ельцин! Горбачева — в отставку!», но уже в феврале 1992-го
написал пророческое:
Снег обметал ненадежной свободы побеги.
В темном краю появляется свет ненадолго.
Не обольщайся бескровной и легкой победой —
не разбирай баррикады у Белого дома…
Когда придет осень 1993-го, Городницкий придет сдавать кровь
для пострадавших и напишет: «Над солнечной осеннею Москвой
стоял погожий день братоубийства». Через полтора года, в
январе 1995-го, он скажет мне: «Есть такая российская традиция
— называть свободу «смутным временем», этого ни в одной
стране нет, потому что мы боимся свободы, хотим, чтобы пришел
царь, наказал злых и наградил добрых и навел порядок. Вот
только где взять хорошего царя – не знаю…». А еще через
несколько лет, уже при Путине, выскажется еще более резко:
«Я не мог себе представить, что идея демократии будет дискредитирована
до такой степени; не мог предположить, что люди захотят
«сильной руки». А ведь у многих сегодня есть иллюзия, что
только авторитарное государство может победить преступность,
побороть экономический хаос, предотвратить растаскивание
России по уделам. Вот создадим такую систему, снова заведем
КГБ, поставим Дзержинского на Лубянку, будем кричать «Бей
жидов!» и петь гимн Александрова»...
К российским экономическим реформам 90-х годов Городницкий
относится весьма скептически. Как сказано в одном из его
стихотворений, «эпоха просвещения в России – реформы, о
которых не просили». Покойный друг Городницкого, гениальный
историк Натан Эйдельман, говорил ему: в России возможны
только реформы «сверху», а значит – непрошеные. Никакие
иные реформы в России невозможны. Любые реформы «снизу»
приведут только к очередному призыву к топору. Не менее
скептически, впрочем, Городницкий относится и к тем, кем
традиционно принято восхищаться, — к декабристам. «Я всегда
считал, — говорит он, — если бы они в 1825 году пришли к
власти в России — было бы ничуть не лучше, чем во Франции
во времена Конвента. На Сенатской площади поставили бы гильотину,
и Пестель с Рылеевым казнили бы не пять человек, а куда
больше. Мы никогда не рассматриваем другой стороны победы
отечественных экстремистов, но задумайтесь: а если бы Желябов
с Нечаевым победили в 80-х годах XIX века? Настало бы такое
«смутное время», что всем мало не показалось бы…».
Каждый, кто знаком с творчеством Городницкого, легко угадает
имя его любимейшего героя: Одиссей. «Одно время, — говорит
он, — меня просто называли Одиссеем Моисеевичем, хотя быть
на его месте я бы не мог — недостаточно хитроумен. Да и
женихов бы калечить не стал — дал бы развод законной жене,
я человек гуманный. Но я до сих пор уверен: ничего более
интересного, чем странствовать по свету, нет. К сожалению,
то юное любопытство к окружающему миру, которое вело меня
большую часть жизни, сегодня утрачено. Волнуют другие проблемы
— а смотреть на мир глазами пожилого туриста не могу. Нет
уже того человека, наивного романтика, даже смешного, которым
был я в начале 60-х, когда впервые вступил на палубу экспедиционного
корабля…».
В одном из стихотворений конца 80-х годов Городницкий скажет:
Спасибо, что петь разрешили,
спасибо, спасибо.
Мы не были непогрешимы,
но благ не просили.
Он и вправду ничего не просил и никого не «обслуживал».
Он не подписывал «коллективных писем» в поддержку власти
с осуждением ее врагов в стиле «Раздавите гадину!», не выступал
на концертах, агитируя за Ельцина, и не заявлял, как другие,
что для него — великая честь участвовать в выдвижении Путина
в президенты. Он жил и живет в согласии с собственной совестью,
в своей неизменной «системе Декарта», где вдоль одной оси
координат легли его стихи и песни, а вдоль другой оси —
научные труды, экспедиции и мечты об Атлантиде. Которая,
возможно, все-таки находится именно там, где ее много лет
искал Александр Городницкий, погружаясь на океанское дно
на подводном аппарате «Мир», — в районе подводных гор Хосшу,
между Азорским архипелагом и Геркулесовыми столбами. Там,
где дельфины греют спины и между двух материков огни несут
суда…
Новые стихи поэта читайте в понедельник, 24 марта, в ¹ 21
«Новой газеты»
|
