К КОНЦУ исторического пути замечательного изобретения большевиков - "партии нового типа" - в обществе или, во всяком случае, в значительной его части возникло отторжение от любой партийности, своего рода "антипартийный синдром". Сегодня, спустя 10-15 лет, синдром этот постепенно угасает. Растет понимание, что партия - каркас любой современной политической организации общества. По самым осторожным оценкам, около половины наших сограждан готовы поддержать ту или иную из заявивших о себе партий. Партийная система медленно выстраивается, и принятый недавно закон о партиях, как бы к нему ни относиться (а я думаю, что некоторые его нормы вредны и опасны), вероятно, станет сильным катализатором этого процесса.

Иной вопрос - какие партии, какая партийная система будут отвердевать в России. Ныне обществу представлены три проекта партийного строительства: номенклатурный, реваншистский и демократический. Каждый из них - не просто конструкция, начерченная политтехнологами и партстроителями, а выражение одной из главных политических субкультур, реально существующих в обществе.

НОМЕНКЛАТУРНЫЙ ВАРИАНТ

Самые высокие шансы - у номенклатурного проекта. Это не "партия нового типа", неотъемлемым дополнением к которой были если не ежовско-бериевские НКВД и ГУЛАГ, то уж во всяком случае андроповские КГБ и психушки. Оруэлловскую или похожую на нее партийно-политическую структуру, как показал опыт многих стран, можно воспроизводить и другими способами. Изобретатели понятия "управляемая демократия" едва ли задумывались над тем, как близка к этой конструкции, по сути и по звучанию, "направляемая демократия" Сукарно в Индонезии, довольно скоро обернувшаяся большой кровью и жестокой диктатурой. Можно вспомнить и иной аналог - продержавшуюся почти весь ХХ век у власти в Мексике Институционально-революционную партию.

Определяющая характеристика такой системы состоит в том, что не самодеятельная партия, вырастающая из гражданского общества, формирует институты власти, а власть, получившая легитимацию на квазивыборах, создает (либо приспосабливает) для себя и под себя, наряду с другими инструментами управления, предпочтительно одну, но можно и несколько политических партий. В ряду таких же инструментов - совсем уж пародийные институты, имитирующие структуры гражданского общества. Характерный пример - взявшее звонкое и памятное из русской истории имя Союза союзов образование, в котором аквалангисты и филателисты объединились с опричными политологами.

Не следует думать, что "партия власти" - совершенно искусственное создание политтехнологов, а ее электоральные результаты добываются главным образом с помощью манипуляций и фальсификаций. В стране существует немалое число избирателей, по разным причинам готовых голосовать за того, на кого укажет исполнительная власть. Это особая политическая субкультура, в основе которой лежат такие общие условия нашей жизни, как слабая социальная структурированность общества, непроясненность интересов, гражданская пассивность, имперский синдром или, по меньшей мере, стереотипы "оборонного сознания", приоритета интересов государства перед интересами личности и многое другое.

Для демократического декорума, для общения с Западом, для канализации недовольства и сопротивления в безопасное с точки зрения "управляемой демократии" русло и еще для десятка других надобностей номенклатурная "партия власти" нуждается в политическом бытии рядом с собой иной партии. Даже не поддакивающей, как было в режимах "народной демократии" в Восточной Европе, а более или менее оппонирующей. Такая партия досталась нашему обществу по наследству - это КПРФ. Она тоже представляет одну из существующих в обществе субкультур.

ПОСЛЕ КПСС

Система, которая выстраивается при ее участии, получила название полуторапартийной. Не потому, что вторая партия настолько мала или маловлиятельна, что "вытягивает" только на половинку. Пока что она даже более многочисленна, глубже укоренена и получила несколько больше голосов на выборах, чем "партия власти". Ее неполноценность в политической системе заключается в том, что прийти к власти легальным путем - во всяком случае, на уровне Федерации - теперь уже никаких (никаких!) шансов у нее нет. На последний поезд ей не дали вскочить в 1996 г.

Такой шанс со временем мог бы появиться, если бы КПРФ пошла по пути социал-демократизации (на что намекают доверчивым слушателям ее лидеры, выезжая на Запад) и заняла свое место в политической системе, аналогичной европейской (которая еще тоже не за ближайшим поворотом). Но социальная база, кадры, идеология, впечатанная в их сознание, пуповина, связывающая КПРФ с КПСС и советским периодом нашей истории, ставят жесткие пределы ее "социал-демократической" эволюции. А то поле, которое она взамен пытается окучивать, - национал-патриотическое, местами даже шовинистическое, имперское, державническое - уже занято "партией власти", с которой на нем соревноваться трудно, разве что пытаясь перещеголять своего соперника экстремистскими лозунгами.

Сейчас коммунистам приходится сталкиваться с двумя альтернативными проектами на краях контролируемого пока КПРФ социально-политического поля: собственно социал-демократическим, под эгидой Горбачева, и экстремистским, на основе объединения совсем уж сталинистских образований, которые - в полном соответствии с большевистскими традициями - яростно враждуют между собой. Трудно сказать, смогут ли они бросить серьезный вызов КПРФ - такого рода партии извне разрушаются редко. Но в более отдаленной перспективе политическое выживание здравомыслящей части ее актива и вменяемых депутатов (я общался с ними в Думе) может состояться лишь в том случае, если они найдут в себе мужество порвать с реваншистами и сталинистской традицией.

ПРОБЛЕМЫ ДЕМОКРАТОВ

Проблема выживания не менее, а, пожалуй, сейчас даже более остро, чем перед коммунистами, стоит перед российскими демократами. В самостоятельной реализации демократического проекта партстроительства сегодняшний Кремль вообще не заинтересован.

Демократы в отличие от коммунистов - сила не вчерашнего, а завтрашнего (при скверном обороте событий - послезавтрашнего) дня. Они представляют в политике ростки гражданского общества, пробивающиеся через разломы в государственно-олигополистическом асфальте. Они не страшатся отстаивать европейский вектор в развитии России и убеждены, что оптимальная экономическая, социальная, политическая модель, пригодная для нашей страны, не имеет ничего общего ни с коммуно-соборными утопиями, ни с реанимируемым евразийством, но задана магистралью, прочерченной европейской цивилизацией. Именно за это наиболее беззастенчивые противники демократов именуют их "агентами влияния".

Коммунисты и националисты ведут с демократами борьбу на уничтожение. Власть, действуя иными методами, стремится, и не всегда безуспешно, превратить существующие демократические организации в собственный эшелон поддержки.

Но дело не только во внешнем давлении на демократов, в отторжении значительных слоев общества от самого их названия, скомпрометированного людьми, которые представали в виде демократов, но никогда ими не были. Осуществление демократического проекта наталкивается на серьезные внутренние препятствия и конфликты. С раздробленностью российских демократов не может примириться сознание многих их сторонников. Почему вы не можете объединиться? Этот упрек я слышал сотни, если не тысячи раз. Насколько он справедлив? Думаю, что только отчасти: в той мере, в какой он относится к амбициозности одних демократических лидеров, большевистской манере идти напролом - других, к неумению, а подчас и нежеланию договариваться между собой.

Но для разделения демократов, для существования по меньшей мере двух политических партий, имеющих собственное представительство на парламентском уровне, - "ЯБЛОКА" и СПС - есть объективные предпосылки. В странах стабильной демократии - там, где сложилась двухпартийная система, и там, где парламентских партий больше, существуют два основных течения - назовем их либеральным и социал-демократическим. Представляющие их политические партии или коалиции попеременно сменяют друг друга у власти и, каждый раз вернувшись к ней, несколько (как правило, не очень значительно) корректируют курс своих предшественников. Маргинальные, экстремистские, экзотические партии вытеснены на периферию партийно-политического спектра, а их редкие вторжения в центр поля (как это недавно произошло в Австрии) эпизодичны и обратимы.

Не то в России. Преобладающая часть электорального поля поделена между номенклатурными квазипартиями, конструируемыми сверху по чертежам околокремлевских политтехнологов, и компартией, представляющей уходящие социальные слои и идеи, задержавшиеся в силу особенностей нашего исторического развития. На периферии этого поля - все иные партии, в том числе и демократические. И дай бог нам через 10-20 лет выйти на европейский уровень, создав цивилизованную систему гражданских, а не номенклатурных партий и оттеснив маргиналов на края политического спектра.

Казалось бы, из всего сказанного вытекает настоятельная необходимость слияния демократов в "миллионопалую" организацию. Так ли это? Различия между "ЯБЛОКОМ" и СПС носят принципиальный характер. Притом что обе партии представляют демократических, западнически ориентированных избирателей, в одном из этих электоратов преобладают люди, уже так или иначе адаптировавшиеся к социально-экономическим преобразованиям, а в другом - несущие бремя их тягот и противоречий. Вот почему СПС многие рассматривают как чисто либеральную, а "ЯБЛОКО" - как социал-демократическую партию. Что не совсем точно, хотя и не исключено, что они могут сыграть роль протопартийных образований, предшествующих выходу на авансцену российской политики партий, типичных для европейских стран, - либералов (консерваторов) и социал-демократов. Схоластический в наших условиях спор, возникший в связи с захватом государственным холдингом независимых СМИ: защите чего должен быть отдан приоритет - свободы или собственности, - обозначил принципиальную линию разлома между демократами.

ЭФФЕКТ НЕСОВМЕСТИМОСТИ

С точки зрения электоральной стратегии пока неясно, насколько целесообразно, скажем, выступление демократов единым (блоковым) списком на следующих выборах в Думу, не говоря уже об организационном слиянии. С одной стороны, существует "эффект несовместимости" социальной базы, идеологии, недолгой, но запомнившейся истории обеих партий, что может привести не к увеличению, а к потере голосов твердых и непримиримых к "сопернику" сторонников. Но имеет право на существование и иная логика: по некоторым данным, примерно половина демократически настроенных граждан не приходит на выборы, не веря в результативность своих голосов, а "эффект объединения" демократов и связанный с этим общественный подъем могли бы привести значительную часть этих людей к урнам. Нельзя пренебречь и тем, что на выборах 1993 г. 4%, а на выборах 1995 г. - более 6% голосов, поданных за демократические объединения, которые не сумели преодолеть пятипроцентный барьер, было брошено в "общий котел" перераспределения и оказалось потерянным для демократов.

Более тесное сближение демократических партий наталкивается на препятствие и иного порядка. В СПС существуют влиятельные силы, ориентированные на ассоциацию с кремлевским руководством - в той или иной форме. Уход ряда известных либеральных политиков с учредительного съезда правых, по-видимому, сдвинул соотношение в пользу этих сил. Между тем, если данная тенденция получит преобладание, под вопрос будет поставлено само участие СПС в демократическом проекте.

* * *

Может показаться, что завершить рассуждения о путях формирования партийно-политической системы в России мог бы образ витязя, остановившегося на распутье трех дорог. Но это не тот случай. Партийно-политическое развитие в нашей стране еще долго, вероятно, будет идти по всем трем путям. Все дело в том, как будет выглядеть соотношение сил в обществе, расклад голосов на выборах. Но нельзя сбрасывать со счета и совершенно иной вариант развития событий. "Антипартийный синдром" в обществе далеко еще не преодолен и получает подчас новую подпитку. Если запускаемые ныне либеральные реформы приведут к резкому обострению социальной ситуации, в политической организации общества может произойти крутой перелом не в пользу всех существующих партий. Сирены российской "самобытности", неевропейского пути развития нашей страны не замолкают, и их голоса могут быть услышаны. Но это предмет отдельного разговора.