|
Ссылка
на оригинал
"Россия как Израиль, чеченцы как палестинцы",
"Победа может быть хуже поражения". "ОГ",
№ 40, 42
Уважаемый автор "Общей газеты", один из самых глубоких
и интересных, на мой взгляд, аналитиков, пишущих по политическим
вопросам, Дмитрий Фурман предлагает признать независимость Чечни.
Обычно наши взгляды совпадают. В данном случае я с ним решительно
не согласен.
Исходная ошибка Д. Фурмана - уподобление России Израилю и чеченцев
- палестинцам. Допускаю, что историк, который будет жить в XXII
веке, классифицируя этнополитические конфликты века XX, поставит
эти две ситуации рядом. Но для современников, погруженных в злобу
дня, куда важнее черты различия.
Отличается прежде всего стаж взаимного "привыкания":
Израильское государство только что отметило полвека со дня своего
образования, а внутригосударственное сожительство России и Чечни
существует втрое дольше. Хотя обиды, нанесенные российским государством
чеченскому народу, - прежде всего зверская сталинская депортация
и безумная война 1994-1996 годов, - свежи в памяти, сосуществование
русских и чеченцев знает и продолжительные мирные периоды взаимоуважительного
и взаимовыгодного добрососедства, а большая чеченская диаспора
основательно и органично встроилась в социальную жизнь многих
регионов России. Равно как и достаточно многочисленное русское
и русскоязычное население определило во многом демографическую
картину чеченской автономии. Так что борьба с Россией вовсе не
исчерпывает "содержания всей письменной чеченской истории".
Не то в Палестине. Несчастья палестинцев начались тогда, когда
арабский мир не признал решения высокого международного форума
о создании государства Израиль. Это решение, несмотря на разгоравшуюся
холодную войну и блокаду Берлина, поддержали и США, и СССР, и
десятки других стран. Правители арабских государств, соседствующих
с Палестиной, поставили людоедскую задачу - сбросить новообразованное
государство вместе с его гражданами в море. Об этом постоянно
твердил, в частности, Герой Советского Союза Г.А. Насер. Ответ
был адекватным: пояс безопасности, создание, а затем и расширение
которого для израильтян было вопросом жизни и смерти, распространился
на земли, отведенные решением ООН арабскому палестинскому государству.
Лишенные земли и родины, сотни тысяч палестинцев покинули свои
места, но не стали полноправными гражданами соседних "братских"
государств; ущемлены были гражданские права и оставшихся на территориях,
контролируемых Израилем. Здесь не место обсуждать, когда, кем
и какие были совершены исторические ошибки в Палестине во второй
половине XX века, достаточно констатировать факт: право Израиля
на безопасное существование пришло в резкий конфликт с правом
палестинцев на национально-государственное образование, и, как
всегда в таких случаях, исход дела решала сила. Палестинцы, утратив
после войн 1967 и 1973 годов надежду на то, что государственность
будет подарена им арабскими "братьями", обратились к
безотказному, как им показалось, оружию - террору против мирных
граждан.
Д. Фурман подводит читателя к мысли, что нам следовало бы взять
пример с израильских политиков, решившихся-таки "пожать руку...
обагренную кровью мирных еврейских граждан". Но, во-первых,
до рукопожатий дело дошло, лишь когда психологический сдвиг наметился
и среди палестинского актива, чьи влиятельные лидеры худо-бедно
от террористических методов борьбы дистанцировались (то есть сделали
то, на что, к сожалению, оказался неспособен Масхадов). Произошло
же это уже после того, как Израиль применил эффективную тактику
противостояния террору, которой нам еще предстоит научиться. Во-вторых,
ни о какой независимости палестинского государства Израиль пока
и слышать не хочет: речь идет об ограниченной автономии. Между
тем автономный статус Чечни в составе Российского государства
был возобновлен в 1957 году (более того, в административные границы
Чечено-Ингушской АССР были включены три района Ставропольского
края), а после Хасавюрта и договора Ельцина-Масхадова 1997 года
она и де-факто стала независимой.
Критики хасавюртовских соглашений, взвинчивающие накал страстей,
игнорируют тот очевидный факт, что в августе 1996 года российская
армия потерпела в Грозном тяжкое поражение, которое подвело черту
под всей этой бездарно проведенной кампанией. Катастрофа значительно
превосходила по масштабу и последствиям поражение французских
частей в Дьен Бьен Фу в 1954 г., после чего Франция сочла за благо
покинуть Вьетнам.
В Хасавюрте чеченские лидеры получили все, о чем палестинцы могли
только мечтать, - фактически бесконтрольную власть над территорией,
входившей в административные границы Ичкерии. Но обретение фактической
бесконтрольности не открыло перед победителями тех возможностей,
на которые они рассчитывали, и не решило ни одной из проблем,
стоящих перед Чечней. Экономика, в значительной степени основанная
на подворовывании энергоносителей из нефтепровода, наркотрафике,
рабовладении и работорговле, нежизнеспособна. Годы вооруженной
борьбы отдали власть в руки полевых командиров (за которыми стоят
их тайпы), не желающих повиноваться слабому президенту в Грозном.
На авансцену выдвинулось поколение молодых людей, не научившихся
зарабатывать себе на жизнь чем-либо, кроме оружия. Вкусившие плоды
своей полупризнанной власти, предводители вооруженных формирований
грезят о большем: о прямом выходе на международную арену, о длинных
"Мерседесах", подвозящих "суверенных" чеченских
дипломатов к зданию ООН, и всех сопутствующих прелестях.
Тем временем ситуация в Чечне по сравнению с 1994-1996 годами
коренным образом изменилась: если тогда она была обороняющейся
стороной, то теперь из Чечни исходит прямая агрессия на сопредельные
земли, угроза террора для всей России. Признание независимости
Чечни де-юре в сложившихся обстоятельствах ни в чем не облегчило
бы положение большинства чеченцев, не решило бы экономические
проблемы республики (ибо выходить ей из связей с Россией, с чеченской
диаспорой в России некуда) и стало бы незаслуженным подарком военно-теократической
верхушке, насаждающей у себя средневековый режим. Оно резко ослабило
бы возможности России воздействовать на ситуацию в Чечне, поскольку
внутригосударственный конфликт превратился бы в международный
со всеми вытекающими из этого последствиями. Мы должны были бы,
в частности, отказаться от контроля воздушного пространства над
Чечней, признать правомерность поставки в нее оружия извне и т.д.
Теперь, когда все возможные и некоторые невозможные просчеты
и ошибки по отношению к Чечне уже сделаны, а уроки из них извлекаются
туго, рассчитывать на то, что из анархии и разгула криминалитета
вырастет "нормальное жизнеспособное государство", а
не база разбоя и агрессии, значит обладать необоснованной верой
в разум и рациональное поведение людей фанатичных, опьяненных
своими недавними победами и мистическими устремлениями. У меня,
к сожалению, такой веры нет.
Между тем право этнических сообществ "на самоопределение
вплоть до отделения" вовсе не является безусловным. Напомню,
что Конституция РФ в отличие от Конституции СССР даже формально
не предусматривает право выхода.
Чечня к тому же в ее административных границах вовсе не представляла
этнически гомогенной территории, и нет никаких оснований соглашаться
с тем, что существует право на самоопределение чеченского этноса
в этих границах, поскольку оно, это право, распространяется на
все население республики, включая сотни тысяч покинувших ее не
по своей воле граждан.
В любом случае процесс "развода" должен быть цивилизованным,
а не захватным. Беда закона о выходе из СССР заключалась в том,
что он был запоздалым, а не в его содержании, которое российские
демократы тогда ошибочно определили как "закон о невыходе".
Протяженность процесса, проведение референдума (а еще лучше -
двух референдумов, в начале и в конце переходного периода), новая
демаркация границы по его (их) итогам, урегулирование финансовых
и имущественных отношений - все это неотъемлемые черты мирного
развода, не взращивающего семена новых конфликтов. Но для этого
необходим срок успокоения, ибо референдуму, проведенному под контролем
вооруженных боевиков (впрочем, как и под контролем российской
армии), - грош цена.
Да, российская власть в своей чеченской политике, как я уже сказал,
совершила немало ошибок. Боюсь, что мы стали их умножать, когда
воинские соединения перешли Терек, а авиация, как бы торопясь
завершить свою работу до наступления сезона туманов и дождей,
стала бить по площадям. Кивая на действия НАТО в Югославии, но
не владея ее техникой и умением, мы поступаем прямо противоположным
образом: точечные удары по тщательно выверенным целям с минимумом
ошибок и отклонений нам оказались недоступны. В результате сплоченность
соперничавших воинских начальников Чечни увеличивается, а отчаяние
приводит к ним новых волонтеров, готовых сражаться до конца. И
все же неразумно и вредно вселять в них надежду, что российская
власть, кому бы она ни досталась после выборов, - капитулирует
перед их натиском, и их амбициозные планы будут воплощены в жизнь.
Полагаю, наша позиция выглядела бы значительно более убедительной,
если бы была немедленно обозначена альтернатива чисто военному
завершению кампании. А если компромисс с теми, кто лелеет безумную
идею независимости Чечни, оказался бы маловероятен, в таком случае
всю ответственность за продолжение военных действий и их последствий
несла бы чеченская сторона.
|
