Явлинский — мой товарищ. И в этом смысле я совершенно не хочу говорить о каких-то его недостатках. Пусть о них говорят те, кто себя не числит в его товарищах.

Познакомились мы с ним при довольно интересных обстоятельствах. В 1990 году, летом, когда еще не было Верховного Совета России, когда еще только готовилась никому не известная программа "500 дней", — вот тогда мы с ним совершенно случайно встретились в Архангельском. Обсуждали, как ни странно, земельную реформу. Было много и других вещей, связанных с деталями программы "500 дней", со стратегией приватизации, демонополизации рынка, отпуска цен, создания открытой экономики и так далее. Люди быстро все забывают! Сейчас все эти вещи кажутся привычными, а в 1990 году они казались абсолютно новыми, революционными и общественно непризнанными.

Мы тогда очень долго говорили, несколько часов. Потом я познакомился и с членами его команды — с Таней Ярыгиной, Мишей Задорновым, с другими. Потом, когда было сформировано правительство России, он довольно непродолжительное время работал в качестве вице-премьера, и мы с ним общались

редко. Но все-таки встречи бывали. Общались, в частности, и по поводу осуществления программы "500 дней", к сожалению, безрезультатно, что весьма печально. Программа, кстати, формально была принята российским Верховным Советом. Но тогдашнее правительство Силаева не хотело и не могло ее осуществить, а Горбачев просто от нее отказался.

Мы с ним даже однажды кадровый вопрос обсуждали. В частности, обсуждали назначение министра сельского хозяйства, поскольку я в комитете по законодательству занимался проблемами земельной реформы. И тогда был назначен Виктор Николаевич Хлыстун. Очень даже неплохой министр.

Потом Явлинский ушел в отставку. Это была первая отставка в постсоветской истории. И потом мы достаточно активно просто встречались, у него было свободное время. Были довольно драматические моменты. Например, в 1991 году, когда действовал Межреспубликанский экономический комитет. Тогда СССР еще формально существовал, но правительства уже не было: Павлов был за решеткой, весь кабинет был разогнан, Горбачев реальной власти не имел. Вот тогда, осенью 1991 года, непродолжительное время существовал этот Межреспубликанский экономический комитет, и тогда Явлинским было подготовлено соглашение об экономическом сотрудничестве.

То ли в Алма-Ате, то ли где-то еще, не помню, это соглашение было подписано главами десяти республик. Еще до развала СССР, еще до СНГ — об этом сейчас мало кто знает.

Явлинский был тогда абсолютно поглощен этой идеей, идеей создания банковского союза, единого платежного союза. Убеждал меня в том, что одобрение этого соглашения сохранит государство как единое целое. Мне между тем казалось, что эта идея не осуществима. Я обращался к нему как губернатор или как представитель президента, чтобы он помог нам в приобретении десяти автобусов, потому что тогда был парализован транспорт. Деятельность комитета тогда курировал Аркадий Иванович Вольский.

Конечно, автобусов нам не дали, потому что там не было никаких денег. Но тогда же, в конце 1991-го, мы договорились, что если реализуется деятельность комитета, то мы будем сотрудничать уже в рамках региональных программ.

И более плотно мы работали с Явлинским в 1992 году, когда он жил в Нижнем вместе с целой бригадой из 25 человек. Они жили здесь 100 дней.

Могу сказать, что Явлинский — абсолютно бескорыстный человек. Это первое. Второе — очень грамотный, способный, кстати сказать, к компромиссам, способный к быстрому восприятию совсем новой для него сферы. Все-таки в Нижнем Новгороде заниматься глобальными вещами не приходилось. Но были конкретные задачи. Например, что делать с наличными деньгами, то есть с их отсутствием: как их напечатать? Что делать с развитием малого предпринимательства, с адресной социальной защитой, поскольку люди в ней нуждались. Он показал дедуктивный подход к решению проблем, от общего к частному.

Это то, что сильно отличает Явлинского от всех людей. Имею в виду, конечно, то, что связано с экономикой. Не могу назвать ту область, в которой он был бы узким специалистом. У него всегда общий подход, мировоззренческое представление об экономике и о социальной жизни. И уже из этого мировоззрения складываются конкретные предложения по частным прикладным задачам.

Он, кстати, открыл в России возможность проведения региональной политики. Сейчас кажется банальным тот факт, что Нижегородская область сильно отличается, скажем, от Кировской. Или от Ульяновской. А тогда заявление о том, что российские земли, или регионы, могут самостоятельно проводить экономическую политику, в рамках, естественно, российского государства и безграничного российского рынка, без всяких границ и прочих глупостей, — тогда сама эта идея казалась мыслью на грани нормального и ненормального. Синдром сверхцентрализованного государства, где все решения принимаются в одной точке, этот синдром генетически сидел в начальниках всех рангов. И самых больших, и самых маленьких. Все с интересом смотрели на самого главного начальника и ждали команды. Уже не желая эту команду выполнять. Но все равно ждали — по привычке.

Явлинский первым произнес эту фразу (и, кстати, в "Нижегородском прологе" она получила свое развитие) о том, что должны быть четко разделены полномочия между центром и субъектами федерации. О том, что можно достаточно самостоятельно на уровне региона проводить четкий и ясный экономический курс. Курс, который не может привести к процветанию, когда вокруг все плохо, но может облегчить тяготы перехода к новой экономике. Рыночной экономике.

Возможно, все эти идеи возникли у Явлинского как раз в связи с его работой у нас. У меня сложилось впечатление, что, когда он и его команда ехали сюда, у них не было четкого представления о том, чем они могут помочь Нижегородской области. То, что случилось, — плод непосредственной работы здесь. Не реализация каких-то тайных замыслов, которые были сформулированы еще в Москве, а решение чисто практических нижегородских задач. Явлинский мог здесь продемонстрировать, на что он способен.

Я не хочу идеализировать нижегородскую деятельность Явлинского или преувеличивать ее значение. Это была повседневная, рутинная работа, и времени было немного, и, может быть, не так уж много удалось сделать. После отъезда команды Явлинского мы продолжали работать и придумали еще массу интересных и новых вещей. Но тем не менее то, что было сделано здесь Явлинским, потом получило распространение во всей России, и сегодня это — общеизвестные вещи. Например, региональные займы, которые теперь есть везде. У нас же появились новые варианты — жилищные, телефонные, экологические, энергетические займы как естественное продолжение тех самых "немцовок" или "явлинок" 1992 года.

Кстати, особого стремления заниматься политикой я тогда у Явлинского не заметил. По-настоящему желание или, скорее, внимание к необходимости участия в политике возникло у Явлинского, по-моему, в сентябре-октябре 1993 года. Во время штурма Верховного Совета. И, кстати говоря, уничтожения его офиса. Впрочем, это—только мои догадки.

А политика обладает одним известным свойством. По расхожему мнению, политика — грязное дело. На самом деле политика такова, как тот человек, который занимается политикой. Если это грязные люди — естественно, их политика тоже грязная. Но если политикой занимаются люди, генетически, изначально порядочные, если у них есть иммунитет ко всяким гадостям, то они могут заниматься вполне чистым делом. Не мешая в это дело свои какие-то корыстные интересы. Конечно, все политики — люди честолюбивые, и в этом ничего плохого нет. Главное, чтобы за их действиями не скрывалось какой-то страшной тайны, не было каких-то замыслов, от которых будут страдать люди.

Явлинского можно принимать или не принимать. Но я могу сказать точно, что никаких таких замыслов, страшных, тайных и корыстных, у него никогда не было, нет и не будет.

Политика, конечно, затягивает. Затягивает довольно сильно, почти как наркотик. Особенно в России. Поскольку в России политика — дело опасное и азартное, то многие люди, как мужчины, так и женщины, начав этим заниматься, уже просто не могут оторваться. И тогда, если исходить из этого посыла, дальнейшие действия Явлинского становятся более понятными. Его участие в следующих парламентских выборах, в президентских выборах или, допустим, понимание, что работа на региональном уровне — это уже пройденный этап, объясняет его поведение.

Хотя я, например, придерживаюсь другой точки зрения. Той, что действовать надо наверняка. Если заведомо знаешь, что партия проигрышная, лучше ее не начинать.

Могу сказать одно: если бы случилось чудо и Явлинский стал бы президентом или премьер-министром, для России это было бы неплохо. Несмотря на все плюсы и минусы, которые с ним связаны. Это было бы хорошо потому, что у руля появился бы экономически грамотный человек, который не может принять никакого безумного решения, повлекшего бы за собой страдания миллионов россиян. Не может не из какого-то особого человеколюбия , а просто потому, что знает объективные законы экономики и никогда не пойдет против течения. Трагедии возникают тогда, когда люди идут против законов мироздания.

В принципе, для России Явлинский был бы находкой. Но чуда не произошло. Да и шансов не было.

Не очень понятно было, зачем он сам себя истязал на этих президентских выборах. Дело в том, что если у человека очень долго не осуществляются его мечты или конкретные желания, то он становится как бы непризнанным гением и симпатий у людей не вызывает. Я говорю это не как друг Григория Явлинского, а как человек, знающий российскую действительность. В России слабых не любят! Россия — жестокая страна, и Явлинский — один из немногих российских политиков, кто это ощущает в полной мере.

Но, тем не менее, логика политической жизни толкает его на такие вот решения. При которых ему остается только мужественно себя вести. Что он и делает.

Думаю, в его действиях больше не какого-то прагматического расчета, а именно желания что-то сделать хорошее для России. Скорее всего, так оно и есть. Последствия же такого поведения для него лично могут быть самыми разными. В том числе и плохими. Потому что в России, в силу особой евроазиатской специфики, люди топчут друг друга. Если видят, что кто-то ослабел.