— В семье рассматривались два варианта моей карьеры. Первый — врач: у нас близкий родственник был прекрасным хирургом. Второй — архитектор, потому что тоже был родственник-архитектор, покойный академик Чечулин. Кстати, одно из его творений — Белый дом. Но где-то к концу школы выяснилось, что ни в той, ни в другой сфере необыкновенных талантов у меня нет. Однажды мы говорили об этом с отцом, и он сказал: “Раз у тебя нет никаких особых талантов — иди в МГИМО. МГИМО даст тебе широкое гуманитарное образование плюс языки, и у тебя появится несколько лет, чтобы определиться.” Это не значит, что он давил на меня. Он был либерал, к тому же всегда настолько занят, что ему было не до того. И только когда я начал учиться в МГИМО, возник интерес к предмету учебы, причем не только в целом к международным отношениям, но и к очень специфическим сферам. Военно-стратегические исследования — та сфера гуманитарных наук, которая к точной науке ближе всего. Она меня этим и привлекла. 

Например, вы можете встретить двух классных политологов, специалистов по Китаю. Один вам докажет, что Китай — наш перспективный союзник. Другой, что эта страна — наша главная опасность. Опровергнуть друг друга они не смогут, и если у вас нет своего мнения, вы из их доводов своих выводов не сделаете. Но если вы встретите двух специалистов по СНВ-2, и у вас хватит терпения их выслушать, вы сможете сделать вполне конкретные выводы. Потому что есть точные доказательства, основанные на расчетах, технических характеристиках.

Конечно, в МГИМО учились, в том числе, дети очень высокопоставленных родителей — членов ЦК, Политбюро — и я, сын академика Арбатова, на их фоне не выделялся. Среди них, конечно, были отдельные экземпляры, хрестоматийные образцы “золотой молодежи”: пили, гуляли на дачах с девочками, в институте почти не появлялись. Но, в основном, нравы студенчества были другими. И общество было куда скромнее. Можно ли сейчас представить, что сын “нового русского”, студент МГИМО, поедет на все лето в Туву — кормить комаров и питаться в стройотряде тушенкой? А у нас это было принято. В нашем кругу люди подбирались не по социальному положению. Компании складывались на совершенно других основах — по характеру, нравственным нормам и ценностям. Даже сейчас мои самые близкие друзья — в основном, люди из тех первых стройотрядов. Молодость у меня была, конечно, свободная, интересная, бурная, но она не проходила на дачах в беспрерывной пьянке. Хотя поддать, конечно, мы всегда были не дураки.

— Что увело вас из науки в политику, в ЯБЛОКО?
— Находите ли сейчас время для отдыха?

— Для меня уход в политику был нелегким выбором. И хотя я стараюсь держать свои эмоции под контролем, нескольких бессонных ночей обдумывание этого шага мне стоило. А повлияли три момента. Первый — Григорий Явлинский. Мы где-то в начале 93-го года пересеклись с ним как эксперты. И у нас сразу возникли контакт и взаимное доверие. А потом, когда произошли события осени 93-го, он вдруг мне позвонил и сказал — мы идем на выборы, пойдешь с нами? И мне показалось, что в той ситуации отказаться — все равно что показать чрезмерную заботу о собственном благополучии... Второй момент состоял вот в чем. Кровавая баня осени 93-го подтолкнула меня к тому, что больше уже нельзя сидеть в стороне и ни на что не влиять. А третий — у меня слишком гладко складывалась научная карьера в Академии наук. Впереди была спокойная и предсказуемая дорога. А мне захотелось сменить обстановку, хотя я и сейчас не порываю с наукой, а во многом на нее опираюсь в моей нынешней деятельности. 

Я не верю, что даже у очень занятого человека, при четкой организации своей жизни, может не быть возможности иметь досуг. У меня две работы, одна — в Государственной Думе, другая — на полставки в Академии наук. Помимо этого, есть семья, природа, развлечения. Время от времени можно сходить в недорогой ресторан. Мы иногда с друзьями даже ходим на дискотеку — уж раз в год обязательно, причем иногда на всю ночь. И в консерватории с женой бываем достаточно часто.

— Ваша оценка прошедшей военной операции в Дагестане.
— Чем дагестанская война отличалась от всех других конфликтов в “горячих точках”, в которых вам удалось побывать?
— Ваше отношение к созданию “санитарного кордона” вокруг Чечни и к нынешним ракетно-бомбовым ударам по ее территории.

— В отличие от первой чеченской войны 94-96-го годов, ситуация в Дагестане была принципиально иной. Имела место ярко выраженная агрессия против России. Сами дагестанцы восприняли нашествие ваххабитов из Чечни как прямое оскорбление, и поддержали наши войска. Для солдата именно это — самое важное, а кроме того — уверенность, что тебе в спину никто не выстрелит. В таких условиях наш солдат может перенести многое. Если бы не это — был бы новый чеченский кошмар, и потери в десять раз больше. Но посмотрите: за месяц боев вокруг трех скоплений деревень мы потеряли более 250 человек убитыми и 800 — ранеными. Только среди федеральных войск. Боевые действия опять велись по советскому принципу — брать числом, а не умением. Связи почти никакой — значит, свои же бьют по своим, подразделения не встречаются там, где планировалось. Кроме нормальной связи, например, нет керосина. А значит, нет боевой подготовки летчиков —отсюда удары по собственным же войскам, и дагестанскому ополчению, и это не вина летчиков, а их беда.

Характерный признак этой войны — и у солдат, и у ополченцев резиновые медицинские жгуты: или на приклад автомата накручены, или жгутом связаны два магазина. Потому что идет снайперская война. Вооруженные импортным снайперским оружием бандиты бьют прицельно на два с половиной километра. Иногда убивают сразу, если целенаправленно отстреливают офицеров. Иногда специально ранят, чтобы еще человек десять перебить, когда те будут пытаться вытащить раненного. Английские винтовки — двенадцать миллиметров калибр. Раны — страшные. Если не убили сразу, умираешь от быстрой потери крови. Поэтому у всех жгуты, чтобы до того, как настанет болевой шок, успеть перетянуть артерию. В некоторых районах до половины потерь были от снайперов...

Теперь, после ужасающих терактов в Москве, общество решило, что пора гадину раздавить. Но как это сделать? Одна линия поведения — закрыть Чечню полностью, чтобы не было вылазок через границу, и, при необходимости, в ответ на теракты и нападения наносить удары. Взять их измором. Есть и другая линия; насколько я могу судить, наши военные склонны сейчас именно к ней. А именно — наземная операция. Конечно, не для полного захвата Чечни и наведения там “конституционного порядка” — слава богу, военные наши на Кавказе уже кое-чему научились. Резон простой — если выйти к Тереку, то появляется длинный естественный рубеж для обороны от чеченских набегов. А при удачном раскладе войска можно двинуть и дальше, заперев бандитов в горах. Но весь этот вариант может обернуться большой бедой.

Во-первых, потери могут быть огромными. Мы лишимся важнейшего фактора, который присутствовал в Дагестане — поддержки местного населения. Все остальные обстоятельства — подготовка солдат, наличие техники, квалификация командиров — не дают гарантии эффективного проведения операции. А между тем, Чечню вполне можно плотно изолировать, и “санитарный кордон” может быть очень эффективной мерой. Например, по южной границе Таджикистана группа российских погранвойск при поддержке 201-й дивизии оборудовали практически непроницаемую границу. Строятся специальные сооружения, за спиной пограничников выставляются мобильные отряды огневой поддержки, перед границей — зона, свободная для огня, обстреливается все живое. В горах ведь не проводится контрольно-следовая полоса. В горах — посты, система разведки и минные поля.

Продолжение бомбардировок может быть оправдано только в том случае, если мы планируем наземную операцию. В любой войне, даже самой бесчеловечной, есть своя динамика, своя, если хотите, очередность. Да, они сделали свой ход, совершили боевые вылазки и ужасные теракты. Мы, пусть и с большими потерями, но все-таки разгромили их группировку в Дагестане, а потом нанесли бомбовые удары. Все. Теперь надо бы сделать паузу, начать переговоры с позиции силы. Если же мы будем просто продолжать бомбежки, они совершат новую серию терактов — теперь уже в ответ на наши бомбардировки. Наказание не должно быть нескончаемым, иначе оно становится приглашением к новой волне насилия. Ведь, в конце концов, решение проблемы все равно будет не военным, а политическим — то есть на основе соглашения.

Алексею Георгиевичу АРБАТОВУ 48 лет. Выпускник Московского государственного института международных отношений. С 1973-го года — сотрудник Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Научная деятельность касается широкого круга проблем военной политики, разоружения, международной безопасности. В 1992-м году создал свой независимый Центр геополитических и военных прогнозов, которым руководит и в настоящее время. Центр оказывает аналитическую поддержку Государственной Думе и Совету Федерации, МИД и Министерству обороны. С 1994-го года — депутат Государственной думы в составе фракции “ЯБЛОКО”. С 1996-го года — заместитель председателя думского Комитета по обороне. Доктор исторических наук. Женат, имеет взрослую дочь.