БЕДНОСТЬ И ЕЕ ИСТОРИЯ

Бедность как различие в материальном положении членов общества всегда и везде была спутницей исторического развития. Люди обладают неодинаковыми умственными и физическими способностями, молодые имеют больше возможностей повышать свое благосостояние, чем пожилые, пенсионеры обладают большим имуществом и сбережениями, чем начинающие трудовую жизнь, обремененные детьми имеют больше расходов, чем бездетные, физически полноценные могут иметь больший доход, чем инвалиды, в полных семьях достаток обычно выше, чем в неполных, у выходцев из состоятельных семей и стартовые условия, и дальнейшее продвижение по социальной лестнице лучше, в экономически процветающих районах выше вероятность быть состоятельным, чем в депрессивных, и т. д. Бедность не только разделяет людей, но и является побудительным мотивом для того, чтобы человек добивался лучшей доли. И сегодня она существует в самых благополучных обществах, при самой благоприятной экономической конъюнктуре. 

Однако бедность бедности – рознь. Одно дело, когда богатый питается яствами, а бедняк – скромной пищей, другое – когда богач роскошествует, а бедняк роется в мусорных ящиках. Одно дело – бедность в бесплодной пустыне, другое – в стране, обладающей богатейшими природными ресурсами. Одно дело – бедность человека ленивого и обделенного интеллектом, другое – бедность трудолюбивого, имеющего ученую степень. 

Как сказал римский философ Сенека почти две тысячи лет назад: “Самый тягостный вид бедности – нужда среди богатства”. И это в полной мере соответствует российской действительности. Бедность в России в меньшей мере – неизбежная закономерность, в большей – результат бездарного управления страной на всем протяжении 20-го века. Проявлялось это по-разному – от вялости и бессилия до воинствующего мракобесия, от высокомерной исключительности до жалкого подражания.

Есть такие, кто искренне полагает, что бедность в Росси – это результат массового иждивенчества. Нужно вернуться к сталинизму и лечить нужно кнутом. Существует мнение, что в дореформенной России существовало “патерналистское государство”, обеспечивавшее, пусть без излишеств, но достойное существование. Дескать, нужно вернуться к социализму с “человеческим лицом”. Другие уверены, что бедность вообще для России явление чуждое, что в поисках справедливости следует вернуться в еще более отдаленное прошлое, к общинности и соборности.

Ни прошлая, ни недавняя история не дает оснований для подобных представлений. “Государство пухло, народ хирел”, – изречение принадлежит известному дореволюционному историку Василию Ключевскому. Тогда доля национального дохода, используемого на накопление, составляла 8–9%. Остальная часть потреблялась. Большевики через пять лет после захвата власти подняли ее до 30%, затем поставили перед собой абсурдную задачу довести до 50%. Неведомая всему остальному миру норма накопления привела, во-первых, к сокращению издержек на советских рабочих и крестьян до уровня ниже дореволюционного, во-вторых, к безудержной инфляции, которая год от года колебалась, но в среднем за годы социализма и с человеческим лицом, и со звериной мордой составляла, по всей вероятности, не менее 40% в год. Ее все еще называют “товарным дефицитом”, используя застенчивую советскую терминологию. 

Сменившие большевиков самозваные либералы стали забирать у производителей свыше 90 копеек с каждого заработанного рубля. Государственный аппарат лучше от этого работать не стал. Зато есть свидетельства аккумуляции средств на личных счетах служащих и бизнесменов, так или иначе связанных с верхними этажами власти. Инфляция, которую они провоцируют своей деятельностью, могла бы постоянно удерживаться на уровне в сотни процентов, если бы они не стали сначала брать в долг под проценты миллиарды долларов, а потом миллиарды, чтобы платить по процентам. “После нас хоть потоп”, – так цинично оценивают они ситуацию, переводя свои деньги за рубеж, оставляя в России долги, которые придется оплачивать нашим детям и внукам.

Салтыков-Щедрин со знанием дела писал, что в самодержавной России вор на воре сидит и вором погоняет. При социализме, если люди хотели чего-то большего, чем гарантированное серое существование, они по-прежнему вынуждены были преступать закон и воровать, воровать, воровать... В середине 80-х воровство с государственных предприятий и из учреждений имело массовый характер, “несуны” исчислялись миллионами. Только зарегистрированные случаи составляли свыше 1,5 млн. в год. Сегодняшнее воровство называется экономическим преступлением, но суть проблемы осталась прежней. Преступление – это формировавшийся под давлением обстоятельств способ выживания народа, который не ждал и не ждет ни милостей, ни милостыни от власти. “Хочешь жить – умей вертеться”, – мудрость народа, которому власти не дают честно зарабатывать на жизнь.

При всех псевдолиберальных правительствах 90-х годов сотни тысяч людей превращены в бедняков потому, что им не платят зарплаты месяцами, а то и годами. Кто-то, может быть, забыл, а может, по молодости не знает, что так было и при социализме, только в более отвратительной форме. С конца 20-х годов до 1954 г. для этого десятки миллионов мужчин и женщин отправляли в лагеря, а после 1954 г. миллионы мужчин забирали в армию и за скудный паек и казенную робу заставляли работать везде – на полях, в шахтах, на заводах, на строительстве АЭС, железных дорог, урановых рудников, автомагистралей, каналов, целых городов на Дальнем Востоке. Для миллионов сегодняшних русских мужчин среднего и старшего возраста тяжелая неоплачиваемая работа не в новинку. Власти начиная с 1917 года по сегодняшний день не способны создать условия для того, чтобы производство удовлетворяло потребительский спрос, и поэтому, помимо внешних заимствований, используют в качестве антиинфляционной меры сокращение потребления. Сегодняшние правители отличаются от прежних словесной эквилибристикой, но не стратегией.. 

Почему не только для обогащения, но и для выживания необходимо преступать закон? Некоторые специалисты считают, что это форма народного бунта против беспардонного воровства в высших эшелонах власти. Рыба, как говорится, гниет с головы. Отчасти это так и есть, но проблема глубже. В нероссийском понимании слова закон – это нормативный акт, закрепляющий необходимые, устойчивые, повторяющиеся отношения между совместно хозяйствующими субъектами. Иначе говоря, сначала практика, потом закрепляющий ее закон. В российском – это нормативный акт, принятый высшим органом государственной власти в установленном Конституцией порядке – конец, точка. В этом кроется одно из принципиальных различий между свободным и полицейским обществом. Люди не имеют права предпринимать что-либо прежде, чем им будет дано соизволение свыше. Разговоры о том, что разрешено все, что не запрещено, ничего не стоят, когда человек сталкивается с облеченными властью держимордами. В России закон существует как бы сам по себе, а общество – само по себе. И если вдруг закон оказывается по отношению к простому человеку не враждебным, то он или замалчивается, или откровенно игнорируется чиновниками. 

Характерный пример. В Республике Коми законодатель принял решение освободить обращающиеся за помощью нуждающиеся домохозяйства от обязанности собирать справки. Для того чтобы избежать обмана со стороны некоторых недобросовестных претендентов на социальную поддержку, с помощью психологов был разработана специальная процедура опроса, которая полностью себя оправдала. 

И что же? “Сердобольные” соцработники в нарушение закона заставили всех собирать справки для подтверждения того, что они “не верблюды”. Матери, старики, калеки – все должны были бросить детей, стать на костыли, принять таблетки валидола и пуститься в хождения по мукам. Униженных обстоятельствами жизни людей государственные чиновники с удовольствием заставили испить из этой чаши до дна, хотя были ОБЯЗАНЫ не делать этого. Почему они так поступают? Ищите ответ у Кафки. Таким образом люди, получающие зарплаты, на которые не только семью содержать, но и самому прокормиться трудно, компенсируют свою ущербность.

Сегодня человека, считающего деньги на покупку хлеба, молока или дешевой вареной колбасы, с полным основанием можно считать бедняком. Но почему же тогда мы считали его же благополучным, если ему по случаю удавалось приобрести то же самое при социализме? Ведь результат один и тот же. Да потому, что тогда такое потребление воспринималось как норма. Жизнь советских рабочих и крестьян в своем же собственном государстве была тяжела, но с материальной точки зрения положение интеллигенции было еще хуже. Она не только получала в среднем в полтора раза более низкие зарплаты, но и была последней в очередях на всякого рода распределяемые государством льготы и привилегии, путевки и садовые участки, квартиры и машины. Кроме, конечно, номенклатурных работников, если их можно причислять к интеллигенции. 

Сегодня мы говорим, что из-за бездарно проводимых реформ российский народ лишается самых талантливых людей, что снижается доля образованного населения, ученые голодают, академики кончают жизнь самоубийством, потому что не могут платить сотрудникам своих институтов, что для того, чтобы кормить свои семьи, люди с высшим образованием и научными степенями вынуждены стать рыночными торговцами. 

А что было вчера? Вчера около 4 млн. дипломированных специалистов работали на должностях, не требовавших такого уровня подготовки, главным образом из-за более высоких зарплат или потому, что советской экономике образованные работники не очень были нужны. Вместе с тем более 4 млн. должностей руководителей были заняты лицами, не имеющими специального образования. Нередко московские инженеры почитали за счастье подрабатывать носильщиками на вокзалах. Уже в 70-е годы социологи поражались тому, что предпочтительной работой у молодых людей была работа мясника, что быть проституткой было лучше, чем учительницей. 

Специальное социологическое обследование в 1997 г. во “флагмане реформ” – Москве выявило интересную деталь. В существовавшем тогда муниципальном округе “Матвеевское” доля людей с высшим образованием вдвое превышала аналогичный показатель в целом по Москве. При этом среднедушевые доходы населения этого округа были в два раза ниже, чем в среднем по Москве.

Удивительно ли, что, получив образование, девочки идут на панель, чтобы не рыться вместе со стариками на помойке, а мальчики идут грабить и воровать. И все вместе становятся наркоманами, чтобы не так противно было жить. Правительство изображает деятельность по борьбе с наркоманией – она стала предметом забот Совета безопасности. Нет ничего безнадежнее, чем пользоваться государственными услугами для излечения от этого тяжелейшего недуга – возврат к старому 100-процентный. Платное лечение беднякам не по карману. И тогда либеральные, демократические власти вернулись к “проверенному” социализмом решению: нет человека – нет проблемы. Теперь и наркобаронов, и наркоманов ожидает камера. С той лишь разницей, что ловят не первых, а вторых и в лучшем случае – посредников между ними. У власти находятся деньги, чтобы воевать, посылать войска за тридевять земель, бряцать оружием, но нет средств на то, чтобы лечить физически и духовно искалеченную молодежь, перед которой открываются три пути: бедность, преступность – для большинства и эмиграция – для избранных.

Вывод напрашивается сам собой: главным источником бедности в России была и остается власть вне зависимости от того, как она называлась – самодержавной, социалистической или либеральной. Дело на поверку не столько в названии, сколько в качестве государственного управления. Недаром все сменяющие друг друга российские правительства подчеркивают преемственность курса. Это, пожалуй, единственное, в чем они не кривят душой. Курс в самом деле не меняется. В не затронутой социалистическими преобразованиями странах Европы существуют монархии и республики, в них правят левые и правые, социал-демократы и либералы, но нигде такой “разрухи” нет.

БЕДНОСТЬ И БЕДНЫЕ

В мировой практике существует три основных способа определения бедности: абсолютный, относительный и субъективный. Субъективный подход к определению бедности предполагает, что простые люди лучше своих сановных радетелей разбираются в том, что такое бедность. Соответственно, черта бедности принимается такой, какой она представляется большинству населения. При относительном подходе точкой отсчета являются не соображения людей, а средний уровень благосостояния населения. В качестве черты бедности принимается доля среднего дохода (как правило, около 50%). Оба эти подхода – итог разработок последних 20–30 лет в странах Западной Европы.

В России с 20-х годов практикуется подход, основанный на установлении некоего минимума товаров и услуг, предполагающего удовлетворение некоторых минимальных потребностей человека, – абсолютный способ. Изначально он появился как ответ на голод и лишения в Европе после Первой мировой войны. В советской России этот незамысловатый, но действенный прием распределения воды и хлеба стал постепенно обрастать “академичностью”. Власти позволяли “ученым-социальщикам” разрабатывать нормы потребления “нового советского человека”, и ученые это делали с большим энтузиазмом. Власти никогда не были способны гарантировать их, но это было и не важно. Главное было продемонстрировать самый большой минимум в мире – обычная социалистическая показуха. 

Кроме того, “научный” прожиточный минимум вызывает возражения еще и потому, что один из основных критериев научного знания – повторяемость – к “прожиточному минимуму” неприложим. Он пересматривался десятки раз в зависимости от состояния экономики и политической конъюнктуры, хотя потребности человека оставались неизменными. Наконец, даже его, казалось бы, не политизированная часть – содержание в пище белков, углеводов и т. д., как-то не очень соответствует тому, что можно наблюдать в реальной действительности. В Японии, например, мяса животных в рационе людей почти нет, а в Монголии оно преобладает (они, кстати, потребляют его больше американцев). Но ни умственного, ни физического превосходства монголов над японцами при этом не наблюдается, да и продолжительностью жизни они тоже не выделяются. Существует мнение, что у представителей различных рас и народов имеются различия в процессах обмена веществ. Монголы и японцы – представители одной расы. А миграция не приводит к вырождению тех, кто оказывается в зоне с другими традициями питания.

В прожиточном минимуме камчадалов мяса животных больше, чем в среднем по стране, хотя его там мало и оно дорогое. А вот морепродуктов, включая кетовую икру, которая продается трехлитровыми банками, которой больше и она там дешевле, чем в среднем по стране, в “научном” прожиточном минимуме практически нет. Соответственно, камчатская продуктовая корзина непомерно дорога, и под чертой бедности формально остается свыше трети населения. Бедный по российским меркам житель Камчатки в Японии считался бы, с точки зрения питания, вполне благополучным. Примеров таких историй с географией и “выверенных” физиологических норм в России предостаточно. Характерно, что эксперты Всемирной организации здравоохранения (не японцы, а австрийцы) считают российский минимум раздутым. Это не убеждает “больших ученых”. Они стали сравнивать российский прожиточный минимум с рационом породистых собак (со слов собаководов). Но почему бы им не сравнивать тогда с рационом медведей или слонов? Российский союз науки и политики нерушим, как и в приснопамятные времена.

Поражая воображение просвещенных народов щедростью по отношению к бедным, российские власти ведут себя, как тот пьяный купец, который бил в ресторане зеркала и все спрашивал: “Скольки?”, а когда ему предъявили счет, сказал, что у него таких денег нет. Народ знает власть лучше, чем она народ, и поэтому счета не выставляет. В 1991, 1992, 1993 гг. на изломе российской истории по скандинавской методике проводилось обследование населения в Москве, Ленинграде и вновь в Москве. Исследования носили комплексный характер. Среди прочего отслеживалось настроение жителей двух столиц, находившихся в эпицентре начального этапа реформ непосредственно до, в момент и после событий, повлекших скачкообразный рост цен, утрату сбережений. 

Испытав потрясение, явно выбившее многих из колеи, большинство обследованного населения “неожиданно” восстановило душевное равновесие, без особого оптимизма, но и без обреченности. В этом смысле оно вернулось в дореформенное состояние. Довольно быстро восстановились доли населения, считавшего себя бедными, середняками, обеспеченными на более низком уровне потребления в целом. Положение не изменилось и после очередного правительственного виража в августе 1998 года. Знатоки, заработавшие в свое время научные звания на правильных комментариях к марксизму-ленинизму, 9 лет подряд упорно прогнозируют социальные взрывы, но они так же упорно не сбываются. Причиной является кабинетная вера в “прожиточные минимумы” и статистическую отчетность. И дело не только в том, насколько они ошибочны в деталях, а в методе, игнорирующем волю человека и общества, отличающую их от всех остальных объектов разного рода анализов. Используется один и тот же математический аппарат.

Это не значит, что россияне живут припеваючи. Еще в обществе “развитого социализма” рацион среднего советского гражданина был скромнее продуктовых пайков политических ссыльных в дореволюционной России. Даже благополучный советский гражданин не вписывался не только в международный, но и в дореволюционный стандарт благополучия. Утверждать, что за последнее десятилетие произошли положительные перемены, оснований никаких нет. Ныне действующий прожиточный минимум был разработан в 1992 году. Перечень включений сокращен с декларативных “социалистических” сотен до более реалистичных “либеральных” десятков. Их стоимость вряд ли стоит упоминать, потому что цифры устаревают если не еженедельно, то уж точно ежемесячно. Но есть некоторые постоянные соотношения, которые следовало бы упомянуть. В прожиточном минимуме доля продуктов питания составляет в среднем 68,3%, непродовольственные товары – 19,1%, услуги – 7,4, налоги и обязательные платежи – 5,2%. О сомнительности оценки расходов на питание мы уже говорили. А о сомнительности всего остального теперь говорят и сами казенные ученые-разработчики. Ведь не секрет, что легальная, полулегальная и нелегальная платность некоторых жизненно необходимых услуг способна опустошить карман граждан и со средними доходами, и с доходами выше средних.

Сколько же в России бедных? В запале захлестнувшей страну волны самоуничижения, последовавшей за позволенной демократизацией и гласностью, Госкомстат с 1991 г. по 1995 г. причислял к таковым около половины населения. Создавалось впечатление, что его региональные отделения соревновались между собой в составлении отчетов-страшилок. Пальму первенства следовало бы в те времена вручить новосибирскому отделению. По его подсчетам, население области на 98% состояло из бедных. Вполне возможно, что, с точки зрения уровня жизни, скажем, норвежцев, это так и было. Но интересно, за чей счет новосибирские власти намеревались помогать бедным, если почти все население области объявлялось несостоятельным? Юродствовать всегда было проще, чем что-либо делать, хотя жить от этого, конечно, всегда было тяжелее.

В тот период активно велась работа по разработке Закона о прожиточном минимуме. Специалисты пытались объяснить, что такого не бывает и быть не может. Нужно иметь более совершенные методы определения бедности. Но постоянно враждующие ветви исполнительной и законодательной власти проявляли редкое взаимопонимание. Международная практика и российское прошлое свидетельствуют, что бедность не может подниматься выше отметки в 25% без соответствующих последствий. Независимо от того, какой способ оценки нуждаемости в данной стране принят, если больше трети населения начинают считать себя “униженными и оскорбленными”, жди взрыва. Но его не было и нет, несмотря на все, что происходит в экономической, политической и социальной жизни России.

С тех пор все экономические и социальные показатели, включая реальные доходы населения, ухудшались, но, как по волшебству, тот же Госкомстат стал сообщать о сокращении доли населения, имеющего доходы ниже прожиточного минимума. Получается, что от снижения доходов все время страдали зажиточные. В этой связи не следовало бы упускать случая внести Россию в книгу рекордов Гиннесса – такого еще нигде не бывало, чтобы бедные богатели, а богатые беднели. К тому же “обнаружилось”, что расходы населения превышают его доходы, и, учитывая эту разницу, Госкомстат снизил долю людей за чертой бедности до искомых 20–25% населения. Как в анекдоте, в котором на вопрос: “Сколько будет дважды два?”, следовал ответ: “А сколько вам нужно?”, т. е. считать мы не можем, но вас поняли и “правильный” ответ дадим.

Правильного ответа Госкомстат так и не дал. Да, конечно, теневой сектор экономики гипертрофирован. Доходы, с которых не платят налоги (в просторечии – воровство), как мы уже отмечали, всегда были в России велики. Эта ситуация создавалась отчасти из-за неспособности давать верные сигналы экономике, отчасти – преднамеренно. Человеком, которого при желании всегда можно упечь в тюрьму, легче править, и он терпим к прегрешениям других. Но проблема значительно глубже. С 70-х годов сначала исследовательским, а с 1994 года – экспериментальным путем независимыми российскими исследователями было установлено, что около 98% населения тяготеет к примерно к 12–18 эталонам потребления. Доля населения и число эталонов колеблется в зависимости от природно-климатической, географической и экономической специфики регионов, от их социально-демографических особенностей. 

Большинство людей в течение своих жизненных циклов поднимаются на 2–3 ступеньки лестницы эталонов, которая начинается со ступеньки, на которой ни одна из жизненно важных потребностей не удовлетворяется, и кончается высшей, на которой все потребности удовлетворяются без каких-либо ограничений. Большинство людей начинают свои жизненные циклы с промежуточных ступеней. Продвижение к следующей ступеньке сопровождается неудовлетворенностью жизнью, ростом активности. Когда цель достигнута, индивид занимает новую нишу, обрастает новыми знакомствами, идентифицирует себя с иной группой людей. Появляются успокоенность и удовлетворенность, которые вновь могут уступить место новому рывку, если позволяют внешние возможности, внутренние способности, включая, конечно, и возраст. Поэтому, скажем, пожилые люди, на какой бы ступеньке ни застала их старость, менее требовательны, чем молодые.

От всех отличаются те, кто находятся под низшим потребительским эталоном, – они, как правило, его никогда его не достигают, не говоря уж о том, что не ставят целью достижение более высокой ступеньки. В их числе есть молодые и старые, мужчины и женщины, инвалиды и абсолютно здоровые, короче – всякие. Их объединяет неспособность пользоваться имеющимися возможностями ни в периоды экономического подъема, ни тем более в кризисных ситуациях. В условиях естественного отбора они просто погибали бы. В условиях развитого индустриального общества они становятся объектом социальной поддержки. Если бы люди жили каждый сам по себе, то доля не приспособленных к жизни на самом деле составляла бы 20–25% населения, т. е. каждый четвертый-пятый. Но не все они одиноки. Часть из них, причем большая часть, имеют родственников, родителей, детей, которые относятся к более жизнестойким людям. Последние нередко берут на себя бремя помощи неприспособленному близкому им человеку. 

В странах с преимущественно протестантской этикой, где каждый сам за себя, доля населения, нуждающегося в социальной поддержке, близка к величине, соответствующей поголовному счету “слабых” членов общества. В России православная этика предполагает более прочные семейные связи, поэтому доля нуждающихся в поддержке существенно снижается. Еще более прочные связи на уровне семьи, рода демонстрируют мусульманские нормы поведения. Известно, например, что Дагестан в целом находится в тяжелом экономическом положении, и следовало бы ожидать обострения проблемы бедности как проблемы отдельной группы общества, но этого нет. Для семьи и рода было бы позором, если бы их члены попрошайничали на улице, рылись в помойках, спали под забором, да просто голодали бы или умирали от холода в своих домах. Аналогичная ситуация прослеживается во всех субъектах федерации, где доминируют этические нормы ислама. 

Забота о страждущем ближнем снижает уровень благополучия семей подчас до положения, которое можно было бы квалифицировать как бедность. Но они сознательно и добровольно идут на это и не считают себя бедными, потому что бедность как таковая ощущается не тогда, когда чего-то не хватает, а когда нет никаких возможностей, нет сил и не осталось надежды изменить положение. 

В силу вышеуказанных процессов и явлений доля бедных, реально нуждающихся в общественной поддержке, с 20–25% сокращается до 6–9%. Если посмотреть статистику западных стран, то бросается в глаза, что, хотя местные исследователи не способны теоретически обосновать численность объектов социальной защиты, практическим путем проб и ошибок местные системы социальной защиты пришли к сопоставимым результатам. К бедным, в зависимости от национальных критериев, относят от 18 до 26 процентов населения, к самым бедным – 5–10 процентов. 

С 1994 года в России стала экспериментально внедряться регионально привязанная автоматизированная система регулирования минимальных душевых доходов (РМД). Всему населению предоставлялось право претендовать на социальную поддержку. Существовало только два ограничения. Первое – претенденты должны были быть постоянными жителями. Второе – трудоспособные должны были работать, учится или искать работу (зарегистрированы в службе занятости). Для регистрации достаточно было заполнить с помощью социального работника декларацию о материальном положении семьи без предоставления каких-либо справок. Вместо того чтобы заставлять бедных доказывать свою бедность, на социальные службы с помощью специальных процедур возлагалась обязанность проверки достоверности предоставленной информации. Доля населения, пришедшего на регистрацию в качестве нуждающихся, составила на Камчатке 7,3%, в Москве – 8%, в Республике Коми – 7,6%.

Характерно, что везде, где внедрялась система РМД, чиновники месяцами жили тревожными ожиданиями “девятого вала” бедняков – сказывалась вера в официальную статистику и в массовое иждивенчество. Стереотипы проявляли поразительную живучесть. Например, в Коми вместо статистически полагавшихся 32% населения, проживающего за чертой бедности, за 19 месяцев зарегистрировались в качестве нуждающихся только 7,6% , и к тому же треть из них потом перестали проходить перерегистрацию, т. е. добровольно отказались от претензий на государственную помощь.

Если посмотреть на цифры, отражающие самочувствие обследованных россиян, то вполне может сложиться впечатление, что Россия стоит на пресловутой красной черте. Если посмотреть на цифры, отражающие долю населения, реально претендующего на помощь при условии, что они заявят о своей бедности и сообщат под расписку об ответственности о своих доходах и семейном имуществе, то ситуация видится совсем иной. В этих цифрах отражается буквально все – и легкость, с которой обследуемые называют себя бедными, и готовность самостоятельно решать свои проблемы, и то, что они каким-то (скорее всего, не предусматриваемым законом) образом находят возможность делать это. 

Поражает реакция наших, российских чиновников на эти цифры. Казалось бы, остававшиеся 5,3% (из предполагаемых 32%) были живым доказательством ложности представлений об иждивенчестве. Ничего подобного. Иждивенцев стали искать среди оставшихся 5,3% населения. Вопрос на эту тему специально обсуждался на заседании правительства. Стонущие от перегрузок социальные работники с видимой охотой стали дополнительно к существующим нагрузкам бесплатно следить за тем, как получатели пособий используют их, чтобы в случае чего наказать их прекращением помощи. 

Итак, с количеством бедных разобрались. Теперь нужно ответить на вопрос, кто они, российские бедные. Разговор на всех уровнях политической власти идет о пенсионерах. Что и говорить, общество со стариками обходится безжалостно. Немощные и больные, они безвременно покидают нас. Ритуальные почести в День Победы не скрашивают убожества их существования между праздниками. Государство откупается бесплатным проездом на общественном транспорте и разными льготами, не спрашивая, нужны они или нет. Между тем одни до автобусной остановки не способны дойти, для других телефон – это что-то из того светлого будущего, до которого они не доживут. При социологическом обследовании населения С.-Петербурга выяснилось, что квартиры, которые предоставляет власть старикам на склоне лет, им уже не нужны. Человек занимает больший объем, чем его физическое тело, а они, старики, стали частью того микромира, в создании которого принимали участие на протяжении своей жизни. 

Аналогичная картина выявляется повсеместно. Старикам дают то, что им не очень-то уже и нужно. Зато нередки случаи отказа госпитализировать их под разными предлогами, хотя настоящей причиной является именно их преклонный возраст и немощность. Поистине какой-то театр абсурда. Проблема бедности для молодых семей начинается с того, что негде жить, рожать и воспитывать детей. Аренда жилья разорительна. Всеми правдами и неправдами пенсионеры прописывают в новых квартирах своих внуков, оставаясь в родных опостылевших коммуналках. Но это не смущает власти, которые из года в год с помпой поздравляют очередных ветеранов с новосельем. Конечно, видимость заботы о почти вымершем поколении легче осуществления политики в отношении многочисленных молодых семей. Пока чиновники при поддержке казенной науки выдумывают разные социальные стандарты, в Европе существует стандарт, в соответствии с которым суммарная средняя годовая заработная плата среднего рабочего и служащего равна стоимости среднего, по меркам данной страны, жилья. 

Внедрение в ряде регионов заявительной системы получения социальной помощи показала, что из общего числа зарегистрированных нуждающихся пенсионеры составляют 5–7%. Большинство (50–60%) – дети из многодетных семей, неполных семей, семей родителей-инвалидов, семей вынужденно безработных. Остальные – их родители, в основном в молодом, отчасти в среднем возрасте.

Одним из порождений социализма была одновременно и чрезвычайно сложная по конструкции, и крайне примитивная по целям система социальной защиты. Эта проблема создана и оставлена нам в наследство государством рабочих и крестьян. Не желая тратиться на воспроизводство рабочей силы и на человеческие условия труда, оно снижало пенсионный возраст и давало обязательства на будущее, перекладывая груз ответственности за их исполнение на последующие поколения. Законодатели 90-х годов продолжали усиливать разрушительную мощь этой мины замедленного действия. Теперь в России существует системальгот, привилегий, компенсаций, пособий, ориентированных на социально-демографические группы и слои населения вне зависимости от их доходов. Если вообразить трехмерное пространство, в котором одна ось представлена действующими законами, другая – льготами, а третья – льготными категориями, то в этом объеме возникнут 5080 пересечений. 

Формально льготы и привилегии имели многие. Их появление связано не только с тем, что те, кто в данный момент пробился к кормилу власти, старались снять сливки и оставить издержки своим преемникам. Проблема эта гораздо сложнее и глубже. Коммунисты стремились изменить структуру общества. Первичной ячейкой общества де-факто стала не семья, а трудовой коллектив, потому что именно по производственному принципу строилась КПСС. В стране не было семейного законодательства, семья вообще не признавалась как субъект права. Трудовой коллектив, его профсоюзная, партийная и комсомольская организации стали основными источниками благополучия и опоры чуть ли не во всех жизненных ситуациях. Через них человек получал средства к существованию, реализовывал конституционные права на отдых и лечение, решал свои семейные дела от свадьбы до развода, получал направление на учебу, отправлялся в последний путь. Человека привязывали к трудовому коллективу паутиной льгот и привилегий, ведомственными распределителями, жильем, больницей, поликлиникой, домом отдыха, детским садом, пионерским лагерем и т. д. 

Все это было, но, во-первых, не для всех. Это нужно было заслужить трудовым рвением и идеологической преданностью, которую легче было контролировать, разбив людей на мелкие обозримые группы. Во-вторых, весь этот веер льгот и привилегий существенно различался в зависимости от отдаленности или приближенности к “олимпам” районного, областного, республиканского, союзного значения, а также в зависимости от принадлежности к ведомствам, профсоюзам, советам, исполкомам, партийным органам.

Те, кто в самом деле утратил здоровье на шахтах и у доменных печей, на нефтехимическом производстве и на строительстве каналов, льгот имеют меньше и из жизни уходят раньше. Ожидаемая средняя продолжительность жизни российских мужчин – менее 58 лет! Остаются те, кто меньше надрывался на строительстве “светлого будущего”. Самые требовательные из их числа – бывшая партийная, военная, государственная, советская, хозяйственная, профсоюзная номенклатура, их родственники и дети. За годы советской власти распределительная система обеспечила их недвижимостью, недоступной экономически активным современникам даже со средними доходами. Теперь они требуют, чтобы им сохранили соответствующие доходы. Конечно же они, как и все граждане России, имеют право на жизнь, не унижающую человеческое достоинство, но на равных основаниях с другими. 

Сегодня в России молодая семья из трех-четырех человек, ютящаяся в комнатушке семейного общежития коммунальной квартиры, оплачивает жилищные субсидии престарелым вдовам, одиноко проживающим в двух-трехкомнатных квартирах; семья без телефона – льготы по оплате телефона семье, в которой есть хотя бы один пенсионер; человек, для которого машина – непозволительная роскошь, оплачивает пособие по бедности владельцу автомобиля, землевладельцу помогает выживать безземельный. Какой-то театр абсурда! 

Если все поставить на свои места, выясняются удивительные вещи. В Москве, например, регистрация претендентов на государственную помощь по особой технологии, с учетом всего, что способна приносить своим владельцам недвижимость и транспортные средства, с учетом местной конъюнктуры и особенностей семьи, показала, что 40% обратившихся могли бы сами обеспечить себе ежемесячный душевой доход выше прожиточного минимума, а еще 15% имели возможность повысить свои доходы не так радикально, но в достаточной мере, чтобы существенно снизить давление на бюджет социальной защиты. 

Москва, с точки зрения доходности недвижимости и транспортных средств, занимает особое место в России. В Республике Коми, где суровые климатические условия и кризис угольной и деревообрабатывающей промышленности обесценил недвижимость, ежегодный доход от рационального использования своей собственности в 1998 г. обеспечил бы бедствующим семьям 23 млн. рублей в год. Для сравнения – сама республика с помощью федерального бюджета смогла выделить на помощь нуждающимся в том же году только 10 млн. руб.

Характерный пример: когда в 1994 г. в московском муниципальном округе “Хорошевский” проходила апробация методики РМД, в числе зарегистрировавшихся граждан привлекала к себе внимание пожилая женщина в галошах и в старом крест на крест завязанном шерстяном платке. Она впроголодь жила со своими внучками в трехкомнатной квартире, оценивавшейся в то время примерно в 240 тысяч долларов США. Мать девочек бесследно сгинула. Девочки были плохо одеты, чувствовали себя отверженными в среде сверстниц, плохо учились, и, вероятно, им была уготована судьба матери-алкоголички. Если бы эта семья продала свою квартиру, купила бы за 80 тыс. долл. трехкомнатную квартиру в менее престижном доме и районе, то на оставшиеся 160 тыс. долл. дети могли бы прилично одеваться, питаться и получать образование в лучшем платном колледже. Перед ними открылись бы совершенно иные перспективы. 

Для этого следовало создать самоокупаемое муниципальное предприятие, которое взяло бы на себя представительство интересов бедняков на диком российском рынке недвижимости. Для реализации этого плана существовала технология и пакет юридических документов. Но ему не суждено было сбыться, столкнувшись с твердым чиновничьим “нет”. Вместо этого через год после начала апробации методики РМД в центрах социальной защиты появились объявления частных предпринимателей с предложениями позаботиться о квартирах бедняков. А по прошествии еще какого-то времени такая услуга частных компаний стала рекламироваться по радио. Очевидно, чиновникам не понравилась не сама идея, а то, что это слишком лакомый кусок, чтобы предоставлять бедным государственные гарантии юридической полноценности сделок. Когда еще одна попытка осуществить этот план в Москве была через год предпринята в муниципальном округе “Матвеевское”, последний, по совокупности “провинностей” субпрефекта, был упразднен и слит с округом “Очаково” под руководством более благоразумных чиновников.

Несоответствие текущих доходов и накоплений в виде недвижимости осталось от распределительной системы, но оно нашло свое продолжение и в современной жизни. Неизмеримо большие масштабы теневой занятости и чиновничьей коррупции ведут к тому, что возник слой людей, которые приобретают недвижимость, но не становятся участниками страховых фондов, не платят налогов. При изменении экономической конъюнктуры они оказываются без средств к существованию, имея жилье и дачи, недоступные тем, кто оплачивает их благополучие. Неудивительно, что новые русские, старые большевики и нечистые на руку чиновники проявляют трогательное единодушие в противодействии внедрению единой системы оценки нуждаемости с учетом того дохода, который люди могли бы иметь от своей собственности.

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Бедность в России по своему происхождению может быть искусственной, ситуативной и естественной. Ситуативная бедность – наследие советского прошлого, породившего экономику, однобоко ориентированную на добывающую и тяжелую промышленность. Преодоление этой бедности связано с разработкой и реализацией региональных целевых программ ликвидации физически и морально устаревших производств, переобучения рабочей силы, внедрения новых российских и зарубежных технологий. Искусственная бедность – результат просчетов в макроэкономической политике, и потому может и должна быть искоренена. Естественная бедность – спутница исторического развития, и поэтому неустранима как явление, но ее глубина, интенсивность могут и должны быть сокращены до общественно приемлемого состояния.

Иначе говоря, в первом случае речь идет о целевых государственных инвестициях и бюджетном финансировании, о поощрении целевых российских и иностранных частных инвестиций, о внесении корректив в налоговую политику, в экспортные и импортные пошлины; во втором – о создании адекватного механизма общественного воспроизводства и о пересмотре системы оплаты труда; в третьем – о создании адекватного механизма перераспределения. 

Действия, направленные на преодоление ситуативной бедности, являются темой отдельного обсуждения в контексте региональной политики и потому в данной брошюре только упоминаются.

Искусственная бедность. Эта разновидность бедности поразила людей, вполне способных и желающих обеспечивать свое благополучие самостоятельно. Более того, эти люди заняты на производстве, которое в России потенциально, а за рубежом реально является локомотивом экономического развития. Речь идет о наукоемких отраслях – приборостроении, среднем машиностроении, электронной промышленности, химии, биохимии и нефтехимии, авиа- и ракетостроении, производстве вооружений, а также о всем тянущемся за этими отраслями шлейфе – индустрии знаний и НИОКР.

В этой области вырисовываются по крайней мере три проблемы. Первая заключается в том, чтобы избавится от марксистской зашоренности. Фабричный пролетариат не является производителем прибавочной стоимости, его труд не является источником общественного благосостояния. Таких источников на самом деле два. Один – это среда обитания. Другой – то, что человек способен добавить к природным богатствам, т. е. его интеллект. Мускульные усилия, связанные с реализацией идеи, являются частью общих энергетических издержек, причем самой дорогостоящей, так как на воспроизводство биомеханической энергии человека расходуются все ресурсы земли. Генеральной линией в экономике всех развитых стран является избавление от фабричного рабочего и увеличение доли людей умственного труда.

Формулировки “материальное производство и сфера услуг” и “наука – это вид деятельности” по своей бессмысленности могут соперничать с изречением “в огороде бузина, а в Киеве дядька”. Человеческая деятельность состоит из умственной и физической. Это означает, что производство может быть нематериальным и материальным. За тысячелетия появились и исчезли различные материальные производства, сохранялись, множились и развивались лишь нематериальные. Современный товар на 90% состоит из интеллекта и только на 10% – из материала и энергии. Создаваемый нематериальным производством продукт имеет непреходящую ценность для удовлетворения не только физиологических потребностей человека, но и его эмоциональных, духовных запросов. 

В понимании двуединой сути общественного воспроизводства кроется отношение общества к занятости своих членов. Соответственно выстраиваются системы оплаты труда, предопределяющие экономическое поведение людей. Экономическое “чудо” США построено на европейском и азиатском интеллекте с добавкой своего. Японское “чудо” – на европейском и американском интеллекте, опять же с добавкой своего. Различие между ними лишь в том, что американцы импортировали интеллект в “живом” (людьми), а японцы – в “засушенном” (лицензиями) виде. Причина различий кроется в особенностях предшествующего исторического развития. Остальные азиатские, латиноамериканские, арабские, африканские “чуда” – это вариации в промежутке между США и Японией. Лишь Россия не только не импортирует интеллект, не только не создает условий для его импорта, но и имеющимся интеллектом не пользуется.

К началу 90-х годов из пяти занятых в народном хозяйстве двое были заняты неквалифицированным, немеханизированным трудом, двое – квалифицированным, механизированным трудом, один – всеми остальными видами труда. Теперь этот один покинул лаборатории, институты, цеха высокотехнологичных производств и торгует на базарах китайскими калькуляторами.

Вторая проблема вытекает из первой и заключается в том, чтобы изменить наметившийся курс “хозяйственников” на восстановление и развитие “реального” сектора экономики. Все это уже было и уже ввергло Советский Союз в системный кризис, приведший страну к распаду, а экономику к коллапсу. Вот некоторые выдержки из когда-то хорошо известной, а теперь, видимо, подзабытой статистики.
 

ПРОИЗВОДСТВО		1970			1987
		США (%)		СССР (%)	США (%)	СССР (%)
Электроэнергии		100		61	100	110
Чугуна		100		103	100	261
Стали		100		95	100	197
Железной руды		100		261	100	527
Минеральных удобрений		100		88	100	182
Металлорежущих станков		100		106	100	164
Тракторов (по суммарной мощности двигателей)		100		145	100	484
Цемента		100		141	100	181
ПЕРЕВОЗКА ГРУЗОВ
1970			1987
США (%)	СССР (%)		США (%)		СССР (%)
100	98		100		136

 

Итог был ошеломляющим. По интеллектуальному потенциалу молодого поколения Россию (Советский Союз) оттеснили с первых мест в четвертый десяток. На каждые 10 тыс. населения было больше больничных коек и врачей, но продолжительность жизни стала сокращаться, детская смертность расти. Сотни городов и районов стали зонами экологического бедствия. Фондовооруженность в 2–3 раза превышала западные показатели, при этом основные производственные фонды не только морально устарели, но и выработали ресурс на 80–100%. Возникла опасность техногенных катастроф. Великая держава распалась на самостоятельные государства, выстроившиеся в очередь за подаяниями к зарубежным кредиторам. 

Не “реальная”, а наукоемкая экономика способна стать источником общественного благополучия. Для этого нужно не “отверточные” технологии внедрять, а всеми имеющимися у государствами способами и средствами стимулировать развитие наукоемкой экономики. Федеральные, региональные, местные программы развития должны быть сконцентрированы на этой задаче в ущерб всем остальным, какими бы острыми они ни были. Не решив этой проблемы, Россия не решит ни одной другой. 

Решение третьей проблемы непосредственно вытекает из решения первых двух, и заключается оно в том, чтобы коренным изменением системы оплаты труда и налогообложения сделать интеллектуальный труд привлекательным, а интеллектуальное производство – прибыльным, и не на доли процента, а в десятки раз. Только таким образом можно искоренить причины искусственной бедности и создать материальные предпосылки для социальной амортизации естественной бедности. Правительство без всяких видимых результатов проявляет то аморфную озабоченность доходами населения всей страны, то шахтеров, то военнослужащих. Все проблемы вопиют, но нельзя объять необъятное. В ситуации, в которой оказалась Россия после 75-летнего выпадения из всемирно-исторического эволюционного процесса, государственная политика доходов должна быть сконцентрирована на занятых в наукоемком производстве и в индустрия знаний, с одной стороны, и на тех 6–9% населения, которые без социальной поддержки обречены на вырождение и смерть – с другой. Доходы остальных 75% населения должны саморегулироваться так, как это будет удаваться.

Естественная бедность. Существует представление, что если есть, что бедным дать, то это и есть решение проблемы. Это глубоко ошибочное мнение. Достаточно посмотреть на благополучные общества, не прошедшие через горнило социализма, чтобы убедиться в обратном. Нигде не наблюдается состояния благостного покоя. Время отвремени к власти приходит политическая сила, которая изменяет налоги, пошлины и тарифы таким образом, чтобы увеличить инвестиции в производительные силы. Одновременно сокращаются государственные ассигнования на образование, здравоохранение, культуру, помощь пенсионерам, семьям, безработным. Увеличивается выпуск продукции, рост производства обеспечивается в основном за счет технологического обновления, появляются новые товары, конкурентоспособные на мировом рынке. Доходы примерно 2/3 населения растут. У трети – нет. Рост доходов сопровождается ростом цен. Это ведет к снижению уровня жизни тех, чьи доходы не растут. Одновременно они ощущают последствия сворачивания государственных социальных программ. Испытывают затруднения и те, чьи доходы растут, но не в той степени, которая позволяет им компенсировать возникающие расходы на образование, здравоохранение и т. д. Нарастает социальный кризис при достигнутом новом состоянии производительных сил.

Кризис снимается приходом к власти другой политической силы, которая изменяет налоги, пошлины и тарифы для увеличения поступлений в бюджет. Восстанавливает все социальные программы. В стране нарастает инфляция в связи с тем, что, во-первых, средства изъяты у производителя и переданы потребителю, во-вторых, их возвращение в оборот происходит с задержкой, вызываемой их аккумуляцией в казне, а затем возвращением малыми порциями на рынок, в-третьих, тем, что они попадают к слою с низкой покупательной способностью, ориентированной на товары дешевого ассортимента. Инвестиции в новые технологии сокращаются, конкурентоспособность национальной продукции на постоянно развивающемся мировом рынке падает. Соответственно, снижаются предпринимательские доходы и налоговые поступления в казну. Нарастает экономический кризис при новом уровне жизни населения. Цикл завершается и повторяется. В России создаются предвыборные блоки, именующие себя центристскими, прежде всего имея в виду свою способность решать то, что во всем остальном мире решается в рамках альтернативных курсов. Чего в этих намерениях больше – наивности или некомпетентности, сказать трудно. Ясно одно: в случае прихода подобных сил к власти проблема бедности будет решаться не в контексте повышении уровня общественного благосостояния, а в контексте выравнивая скудного потребления на социалистический манер. Сознательно центристы такой цели перед собой не ставят, но их вынудит свернуть на этот путь логика развития событий.

Государственная поддержка способна не только снимать социальное напряжение, но и обострять его. Происходит это в двух случаях. Во-первых, когда поборы с экономически активных в пользу бедных оставляют недостаточно средств для удовлетворения их собственных нужд. Во-вторых, когда государственная помощь подавляет у ее получателей желание жить самостоятельно. Тогда масштабы бедности переваливают за рамки естественных границ, она становится бедностью, создаваемой в результате макроэкономических просчетов.

Перед социальной защитой всегда будет стоять задача проскользнуть между Сциллой и Харибдой – не требовать у общества слишком много, чтобы не вызвать недовольства дающего, не давать слишком мало, чтобы не вызвать недовольства берущего.

В России умудряются делать обе ошибки одновременно (еще один повод для того, чтобы претендовать на запись в книге рекордов Гиннесса) – власти забирают у экономически активных слишком много, а страждущим дают слишком мало. Как такое может быть? Исключительно по причине неадекватности системы перераспределения. Вопреки сложившимся представлениям о резком сокращении социальной сферы суммарные расходы консолидированного бюджета и внебюджетных фондов на социальные нужды в процентах к ВВП, а также доля расходов на социальные нужды в общем объеме государственных расходов (в сопоставимых ценах) из года в год не уменьшаются, а растут. При этом от 50 до 70% средств (по разным оценкам) попадает не к тем, кто больше всех нуждается в помощи. Когда в некоторых регионах стали отказываться от привычной схемы оказания помощи, выяснилось: чтобы многодетной семье довести душевые доходы до половины прожиточного минимума с учетом всех уже предоставленных ей законных льгот и привилегий, требуется от 1000 до 1600 рублей. Без этих денег ее члены вынуждены или питаться пищевыми отходами, или решаться на преступления. Нынешняя система адресной социальной помощи по сути своей криминогенна. 

“Адресная социальная помощь” – это не свободное сочетание слов, это термин, означающий наличие определенного числа фиксированных льгот и привилегий вне зависимости от их потребительской ценности и определенных слоев и групп их получателей вне зависимости от их потребностей. Совершенствование этой системы означает отказ как от первого, так и от второго, но тогда от “адресной социальной помощи” ничего не остается. Кроме того, когда мы говорим “адресная социальная помощь”, то понимаем, что целью является повышение дохода ее получателей, пусть даже несуразным способом. А если это так, совершенно нелогично называть программу помощи не по цели, а по средству ее достижения. Следует, наконец, отказаться от практики, когда думаем одно, говорим другое, а делаем третье. Проще называть вещи своими именами. Таким именем является политика поддержания минимальных доходов, в которой нет места ни льготам, ни привилегиям, ни слоям, ни группам населения, а есть нуждающиеся домохозяйства, которым предоставляется помощь в денежной и натуральной форме сообразно их реальному материальному положению и бюджетным возможностям. 

Такой механизм создан. Вот уже три года он функционирует в Республике Коми. В соответствии с республиканским Законом о прожиточном минимуме, право на регистрацию и получение статуса нуждающихся имеют все проживающие в РК семьи. Для регистрации достаточно предоставить паспорт, справку из службы занятости (для трудоспособных безработных) и заполнить с помощью социального работника декларацию о материальном положении семьи. Все расчеты автоматизированы. Статус нуждающихся предоставляется семьям, у которых душевые доходы не достигают величины прожиточного минимума, устанавливаемого в данной природно-климатической зоне. 

Пособие назначается семьям из числа получивших статус нуждающихся, у которых среднедушевые доходы не достигают величины гарантируемого правительством душевого дохода (ГДД). Размер пособия по нуждаемости на одного члена семьи равен положительной разнице между ГДД и душевым доходом семьи. Семейное пособие исчисляется как произведение пособия на одного члена семьи на число членов семьи. Минимальное пособие составляет 10 руб. (сумма, необходимая для открытия счета в Сбербанке). Максимальное пособие – величина не фиксируемая. Она определяется материальным положением семьи и бюджетными возможностями региона. В настоящее время максимальное пособие превышает 1500 руб.

Информация о семьях, получивших статус нуждающихся, но не получающие пособия, содержится в электронной базе данных. Они составляют резерв на включение в число получателей пособия по мере повышения ГДД или в случае сокращения их душевых доходов ниже текущей величины ГДД.

Полнота и точность расчетов душевых доходов в домохозяйствах легли в основу решения использовать их в качестве критерия для предоставления различных декларируемых, но бюджетно не обеспеченных льгот, привилегий, компенсации, пособий. Все зарегистрированные хозяйства получают справки единого образца с указанием их статуса и той суммы, которой не хватает для доведения душевых доходов до прожиточного минимума. На указанные в справке суммы им могут, по возможности, предоставляться иные, кроме пособия по нуждаемости, виды помощи (скажем, льготы по оплате детского сада или яслей, школьных обедов и т. д.) Гражданам, не имеющим статуса нуждающихся, их предоставление приостанавливается.

Методикой введен в практику механизм добровольного отказа нуждающихся граждан от льгот, привилегий, пособий, если они не желают или не имеют возможности ими пользоваться (скажем, транспортная льгота или льгота в оплате телефона). В этом случае вышеуказанные льготы, привилегии, пособия не включаются в состав дохода домохозяйств и последние могут получить их в виде пособия по нуждаемости. Местная администрация соответственно сокращает перечисление средств на счета предприятий, предоставляющих эти льготы населению.

ГДД стал региональным социальным индикатором, он пересматривается ежеквартально и устанавливается распоряжением главы Республики Коми. Величина ГДД варьируется в зависимости от стоимости жизни в природно-климатических зонах и исчисляется с помощью ЭВМ. В 1997 г. средняя величина ГДД в Коми составляла 170 рублей в месяц. В 1998 г. ГДД поднялся до 230 рублей. При этом на Крайнем Севере – 296,39 руб., в центре – 230 руб., на юге – 218,14 руб.

С внедрением регулирования минимальных душевых доходов (РМД) контингент получателей помощи изменился. В его состав вошли семьи, которые ранее никакой помощи не получали, некоторые традиционные клиенты социальной защиты отошли на второй план. Одной из причин произошедших изменений стал учет экономического (ЭПС) и трудового потенциала семей (ТПС). ТПС – это трудовые возможности членов домохозяйств самостоятельно обеспечивать свои потребности, ЭПС – это недвижимость и транспортные средства, которые могли бы приносить, но не приносят своим владельцам дополнительный устойчивый денежный доход.
 

	1997	1998
Расходы на социальную помощь	38,508 млн. руб.	20,617 млн. руб.
Численность претендующих на помощь	125 000	60 000
Бюджет РМД	3,088 млн. руб.	7,000 млн. руб.

Как видно, за первые два года существования РМД сокращение на 18 млн. руб. расходов из республиканского бюджета было компенсировано ростом помощи нуждающемуся населению всего лишь на 4 млн. руб. При этом численность 125 000 формально состоявших на учете в органах социальной защиты трансформировалась в 60 000 (20 тыс. семей), на самом деле претендовавших на социальную помощь. Таким образом, происходит перенацеливание средств, сопровождающееся увеличением помощи беднейшим семьям при одновременном сокращении бюджетных расходов. В текущем году запланировано дальнейшее сокращение расходов по традиционной схеме и одновременное увеличение расходов на помощь по программе РМД до 17 млн. руб.